Но союзники Александра, I особенности
австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в
политических целях. Обязанность Государей всегда и везде помогать друг другу
была истолкована так, что союзные Государи должны вмешиваться во внутренние дела
от дельных государств и поддерживать в них законные порядок". (26)
Австрийский крещеный еврей Нессельроде был назначен Александром I
министром иностранных дел. Бывший послушным орудием знаменитого австрийского
дипломата Меттерниха, Нессельроде принес много вреде России.
"По своим интересам и по своим привязанностям, — Нессельроде, — писал 1
октября 1823 года французский посол граф Лаферроне, — остается целиком преданным
Австрии". "Русский министр" иностранных дел был послушной игрушкой в руках
Меттерниха, использовавшего его для защиты эгоистических интересов Австрии и
других государств во вред национальным интересам России".
Химеры всегда останутся химерами и прекраснодушные идеологи всегда будут
обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и
проповедуемый ими интернационал — в своих национальных интересах.
Весь трагизм этой идеи "заключался в том, что одна лишь Россия в лице
двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовали в эту метафизику,
сделали Священный Союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он
был лишь средством для достижения их частных целей.
Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован,
заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных
целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжении сорока лет,
Россия не имела своей собственной политики, добровольно отказавшись во имя
чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных
интересов, своих великодержавных традиций: более того, подчинив эти свои
жизненные интересы, принося их в жертву этой странной метафизике, самому
неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов — интернационалу
монархическому". (27)
"С удивительной прозорливостью, — с горечью пишет Керсновский, — Россия
спасала всех своих будущих смертельных врагов. Русская кровь проливалась за
всевозможные интересы, кроме русских".
XIII. ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА АЛЕКСАНДРА I ПОСЛЕ
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
I
Александр I, — как свидетельствует его современник князь П. А. Вяземский,
— "в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов.
Он прошел школу событий и тяжелых испытаний. Либеральные помыслы его и молодые
сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью.
Революционное движение заграницей, домашний бунт, неурядицы, строптивые
замашки Варшавского Сейма, отвергшего все правительственные законопроекты, на
которые он возлагал еще так недавно лучшие свои упования, догадки, и более чем
догадки, что и в России замышлялось что-то недоброе — все эти признаки,
болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отразиться сильно
на впечатлительном уме Александра. В Александре уже не могло быть прежней
бодрости и самонадеянности, он вынужден был сознаться, что доброе не легко
совершатся, что в самих людях часто встречается какое-то необдуманное, тупое
противодействие, парализующее лучшие помыслы, лучшие заботы о пользе и
благоденствии их. Тяжки должны были быть эти разочарования и суровы отрезвления.
Александр их испытал: он испытал всю их язвительность и горечь".
Увлечение Александром I Священным Союзом привело к тому, что на известный
период он стал больше интересоваться делами Европы, чем внутренними делами
России.
"В последний период своего царствования, Император Александр всею душою
отдавался заботе об устройстве и умиротворении Европы. Сам руководил
дипломатическими делами и посещал европейские конгрессы. Благодаря тому, что со
времени освободительной войны за Германию он вошел в теснейшие отношения с
западноевропейскими политическими сферами, около него образовался целый круг
помощников не русского происхождения (корсиканец Поццо ди Борго, грек
Коподистрия, немцы Штейн, Нессельроде). Принимая их на русскую службу. Император
Александр поручал им ответственные дела и высокие должности, причем они
естественно пользовались большим влиянием на русскую политику. Такое
расположение Александра к инородцам доходило до того, что вызывало недоумение и
ропот в русской придворной и военной среде, находившей, что Государь явно
предпочитает чужих людей своим подданным". (28)
"...Космополитизм Императора Александра I, — указывает Керсновский, —
высказался в запрещении "русского национализма". Циркуляры губернаторам тех
времен предписывали неустанно следить за лицами, уличенными в этом преступлении
и отдавать таковых под гласный надзор полиции".
Приняв польскую корону, Александр I всячески доказывал свое благоволение
полякам. Польским генералам, служившим в Наполеоновской армии оказывалось больше
уважения, чем находившимся в Варшаве русским. Польские полки, служившие в армии
Наполеона и дравшиеся против русских, вернулись в Польшу с развернутыми
знаменами и открыто похвалялись, что москали победили Наполеона, но не их.
Русским офицерам и русским дворянам не могло нравиться, что Александр I,
как Польский король, дал полякам больше свободы, чем как русский царь — русским.
II
Пристрастие Александра I к европейской культуре нашло свое выражение и в
его отношении к армии. Принципы русского самобытного военного искусства,
гениально изложенные Суворовым в его "Науке побеждать", не были положены
Александром I ни до Отечественной войны, ни после нее, в основу воспитания
армии. У Александра I, еще более, чем у его отца, выявляется привязанность к
прусской муштровке.
То, что Павел I не оценил должным образом гениальную военную систему
Суворова — понять можно. Суворов был современником Павла I, а современники
всегда плохо понимают гениальных представителей своего поколения. Идеи
гениальных людей всегда обычно становятся доступными для понимания после их
смерти: когда исчезают личные мотивы недоброжелательного отношения, когда
появляется необходимая историческая перспектива. В глазах Павла I Суворов был
выдающимся военным деятелем чуждой ему Екатерининской эпохи, личные
взаимоотношения у Павла I с Суворовым, как мы знаем, сложились, отчасти по вине
самого Суворова, не такие, чтобы он мог беспристрастно оценить гениальность
взглядов и методов Суворова
Но в эпоху Александра I необходимая историческая перспектива уже была,
недружелюбного отношения к Суворову, вытекающего из личных отношений с ним у
Александра уже не могло быть. Но тем не менее Александр I не смог оценить
Суворова, как выдающегося представителя самобытного русского военного искусства.
Александр I пошел не по пути Суворова, а по пути прусской военной школы.
Александру I, европейцу по своим взглядам, прусская муштра оказалась ближе, чем
Суворовская система воспитания солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в
политических целях. Обязанность Государей всегда и везде помогать друг другу
была истолкована так, что союзные Государи должны вмешиваться во внутренние дела
от дельных государств и поддерживать в них законные порядок". (26)
Австрийский крещеный еврей Нессельроде был назначен Александром I
министром иностранных дел. Бывший послушным орудием знаменитого австрийского
дипломата Меттерниха, Нессельроде принес много вреде России.
"По своим интересам и по своим привязанностям, — Нессельроде, — писал 1
октября 1823 года французский посол граф Лаферроне, — остается целиком преданным
Австрии". "Русский министр" иностранных дел был послушной игрушкой в руках
Меттерниха, использовавшего его для защиты эгоистических интересов Австрии и
других государств во вред национальным интересам России".
Химеры всегда останутся химерами и прекраснодушные идеологи всегда будут
обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и
проповедуемый ими интернационал — в своих национальных интересах.
Весь трагизм этой идеи "заключался в том, что одна лишь Россия в лице
двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовали в эту метафизику,
сделали Священный Союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он
был лишь средством для достижения их частных целей.
Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован,
заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных
целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжении сорока лет,
Россия не имела своей собственной политики, добровольно отказавшись во имя
чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных
интересов, своих великодержавных традиций: более того, подчинив эти свои
жизненные интересы, принося их в жертву этой странной метафизике, самому
неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов — интернационалу
монархическому". (27)
"С удивительной прозорливостью, — с горечью пишет Керсновский, — Россия
спасала всех своих будущих смертельных врагов. Русская кровь проливалась за
всевозможные интересы, кроме русских".
XIII. ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА АЛЕКСАНДРА I ПОСЛЕ
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
I
Александр I, — как свидетельствует его современник князь П. А. Вяземский,
— "в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов.
Он прошел школу событий и тяжелых испытаний. Либеральные помыслы его и молодые
сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью.
Революционное движение заграницей, домашний бунт, неурядицы, строптивые
замашки Варшавского Сейма, отвергшего все правительственные законопроекты, на
которые он возлагал еще так недавно лучшие свои упования, догадки, и более чем
догадки, что и в России замышлялось что-то недоброе — все эти признаки,
болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отразиться сильно
на впечатлительном уме Александра. В Александре уже не могло быть прежней
бодрости и самонадеянности, он вынужден был сознаться, что доброе не легко
совершатся, что в самих людях часто встречается какое-то необдуманное, тупое
противодействие, парализующее лучшие помыслы, лучшие заботы о пользе и
благоденствии их. Тяжки должны были быть эти разочарования и суровы отрезвления.
Александр их испытал: он испытал всю их язвительность и горечь".
Увлечение Александром I Священным Союзом привело к тому, что на известный
период он стал больше интересоваться делами Европы, чем внутренними делами
России.
"В последний период своего царствования, Император Александр всею душою
отдавался заботе об устройстве и умиротворении Европы. Сам руководил
дипломатическими делами и посещал европейские конгрессы. Благодаря тому, что со
времени освободительной войны за Германию он вошел в теснейшие отношения с
западноевропейскими политическими сферами, около него образовался целый круг
помощников не русского происхождения (корсиканец Поццо ди Борго, грек
Коподистрия, немцы Штейн, Нессельроде). Принимая их на русскую службу. Император
Александр поручал им ответственные дела и высокие должности, причем они
естественно пользовались большим влиянием на русскую политику. Такое
расположение Александра к инородцам доходило до того, что вызывало недоумение и
ропот в русской придворной и военной среде, находившей, что Государь явно
предпочитает чужих людей своим подданным". (28)
"...Космополитизм Императора Александра I, — указывает Керсновский, —
высказался в запрещении "русского национализма". Циркуляры губернаторам тех
времен предписывали неустанно следить за лицами, уличенными в этом преступлении
и отдавать таковых под гласный надзор полиции".
Приняв польскую корону, Александр I всячески доказывал свое благоволение
полякам. Польским генералам, служившим в Наполеоновской армии оказывалось больше
уважения, чем находившимся в Варшаве русским. Польские полки, служившие в армии
Наполеона и дравшиеся против русских, вернулись в Польшу с развернутыми
знаменами и открыто похвалялись, что москали победили Наполеона, но не их.
Русским офицерам и русским дворянам не могло нравиться, что Александр I,
как Польский король, дал полякам больше свободы, чем как русский царь — русским.
II
Пристрастие Александра I к европейской культуре нашло свое выражение и в
его отношении к армии. Принципы русского самобытного военного искусства,
гениально изложенные Суворовым в его "Науке побеждать", не были положены
Александром I ни до Отечественной войны, ни после нее, в основу воспитания
армии. У Александра I, еще более, чем у его отца, выявляется привязанность к
прусской муштровке.
То, что Павел I не оценил должным образом гениальную военную систему
Суворова — понять можно. Суворов был современником Павла I, а современники
всегда плохо понимают гениальных представителей своего поколения. Идеи
гениальных людей всегда обычно становятся доступными для понимания после их
смерти: когда исчезают личные мотивы недоброжелательного отношения, когда
появляется необходимая историческая перспектива. В глазах Павла I Суворов был
выдающимся военным деятелем чуждой ему Екатерининской эпохи, личные
взаимоотношения у Павла I с Суворовым, как мы знаем, сложились, отчасти по вине
самого Суворова, не такие, чтобы он мог беспристрастно оценить гениальность
взглядов и методов Суворова
Но в эпоху Александра I необходимая историческая перспектива уже была,
недружелюбного отношения к Суворову, вытекающего из личных отношений с ним у
Александра уже не могло быть. Но тем не менее Александр I не смог оценить
Суворова, как выдающегося представителя самобытного русского военного искусства.
Александр I пошел не по пути Суворова, а по пути прусской военной школы.
Александру I, европейцу по своим взглядам, прусская муштра оказалась ближе, чем
Суворовская система воспитания солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27