Вставайте, граф, вас ждут великие дела!
Василий открыл глаза — прямо над ним стоял улыбающийся Солнышко. Из одежды на нем были только стоптанные шлепанцы, зато в руке он сжимал огромный кухонный нож. Дубов невольно попятился по дивану.
— Да это я картошку чистил, — заметив Васин испуг, беззаботно расхохотался Солнышко и, положив нож на тумбочку, присел на краешек дивана.
— Солнышко, а ты совсем не изменился, — задумчиво произнес Василий.
— А что, это плохо?
— Это просто замечательно!
— А ты изменился, — посерьезнел Солнышко. — Может быть, ты теперь вообще совсем другой человек...
— Может, и другой, — улыбнулся Василий, — но для тебя я тот же самый.
— Правда? — Солнышко прилег на диван и, подняв одеяло, прижался к Василию. — Васенька, мы же с тобой столько лет не виделись, а ты словно как и не родной. Давай разговаривать, болтать, трепаться обо всякой всячине!
— Давай, — охотно согласился Дубов. Ему и впрямь хотелось о многом поговорить с Солнышком и о многом его расспросить, и прежде всего о том, действительно ли это «тот свет». Но начать Василий решил с более «приземленных» вопросов:
— Так ты что, прямо здесь и живешь?
— Да ну что ты, — засмеялся Солнышко. — Тут у меня студия, мы ее на пару с еще одним марателем холстов снимаем. А я живу неподалеку, отсюда три квартала. Кстати, супруга у меня — инопланетянка!
— Правда? И с какой планеты? — спросил Вася совершенно серьезно, решив, что, наверное, «тот свет» один общий для разных планет и галактик.
— А ты и поверил? — залился смехом Солнышко. — Да нет, она просто иностранка. Из Японии. А ребятишки у нас прелесть. Двое. Мальчик и девочка. Да что я рассказываю — скоро сам их всех увидишь!.. Ну, хватит валяться, соня ты эдакая, а то картошка вся выкипит. Живо умываться и на кухню!
То, что Солнышко называл кухней, оказалось маленькой комнатушкой, заставленной неоконченными шедеврами живописи и заваленной кистями, мольбертами и прочим художественным инвентарем; газовая плита, кухонный стол и две колченогие табуретки, казалось, с огромным трудом отвоевали себе пространство среди этого первозданного творческого хаоса. Пока Солнышко суетился у плиты над кастрюлей, из которой валил пар свежесваренной картошки вперемешку с чесноком, укропом и еще какими-то вкусно пахнущими травками, Василий не без труда втиснулся за стол и, отодвинув на окне самодельные пестрые занавесочки, осмотрел окрестности.
Судя по березовым веткам, слегка покачивающимся у самого окна, студия находилась где-то на втором или третьем этаже. Прямо под березой на скамейке мирно беседовали две пожилые женщины, а чуть поодаль, под скромным дощатым навесом, стояли несколько велосипедов. Дальше двор незаметно переходил в огороды, а что было еще дальше, разглядеть не удалось из-за густой бело-зеленой стены молодых березок. Словом, это могла быть и сельская местность, и окраина города, но города или села наших, земных, а не...
— А собственно, кто сказал, что «тот свет» должен отличаться от «этого»? — вслух подумал Василий.
— Эй, Васька, что ты там бубнишь себе под нос, — прикрикнул Солнышко, который, несмотря на тесноту, ловко управлялся с кастрюлями и тарелками. — Давай лопай, да не зевай, а потом я тебе город покажу.
— Какой город? — спросил Дубов, принимаясь за картошку. — Вот вкуснятина! Когда ты научился так готовить?
— Да пустяки, — махнул рукой Солнышко, хотя Васина похвала пришлась ему по душе. — А город... — Солнышко наконец-то влез за стол напротив Васи, положил себе пару картофелин и заговорил скучным «экскурсоводским» голосом: — Дорогие гости, сейчас вы увидите главные достопримечательности нашей столицы: тесячелетний Колизей, прославленный Биг-Бен, а также Эйфелевскую башню, которая все падает, да не может упасть. А те из вас, кто после всего этого еще будет способен держаться на ногах, смогут совершить восхождение на священную вершину Фудзиямы...
— Так мы что, в Париже? — прожевав картофелину, как бы наивно спросил Дубов, вспомнив известную поговорку «Увидеть Париж и умереть». Хотя в его случае вроде бы выходило с точностью «до наоборота».
— В Кислоярске мы, в Кислоярске! — радостно закричал Солнышко, радуясь, что сумел еще раз обмануть Васю.
И тут Василий сдался. Он понял одно — что он ничего не понимает: где он оказался, на том свете или этом; с кем он оказался, с Солнышком или с кем-то, подделавшимся под Солнышко; в каком городе — Кислоярске, Париже, Кислоярске «того света» либо где-то еще. Василий решил до поры до времени вынести все эти вопросы «за скобки», принять все происходящее за данность, расслабиться и получить удовольствие. «В конце-то концов, сам виноват, — подумал Дубов. — Никто ж меня за язык не дергал, когда я просил кристалл показать Солнышко...»
И только когда они уже собрались покинуть гостеприимную холстомарательную мастерскую, Василий спохватился:
— Постой, мы же не одеты!
— Не волнуйся, на улице тепло. Ты, главное, не забудь что-нибудь на ноги обуть, а то босиком педали крутить не очень-то удобно... Ну ладно, Васенька, раз ты у нас такой стыдливый, то можно и одеться, — сжалился Солнышко и тут же накинул приглянувшиеся ему еще с вечера Васины «бермуды». Васе ничего не оставалось, как напялить Солнышкины шорты и свою безрукавку.
Хоть Василий и решил ничему не удивляться, при выходе из квартиры он все же слегка удивился:
— Солнышко, а что, дверь закрывать ты не будешь?
— Думаешь, надо? Ну ладно, можно и закрыть. — Художник снял с гвоздика в прихожей ключик и запер замок, которому Василий в «своем» мире не доверил бы и почтового ящика, а сам ключ даже не положил в карман, а небрежно засунул под коврик.
Выйдя из дома, Солнышко раскланялся с женщинами на скамеечке и потащил Васю к «велосипедному» навесу.
— Вот этот — мой, — с гордостью сообщил Солнышко, беря старый драндулет, раскрашенный яркими красками чуть не всех цветов радуги. — А ты выбирай себе по размеру. Да вот хоть этот.
— А удобно ли без спросу? — засомневался Василий. — Чужой все-таки.
— Удобно, удобно, я обо всем договорился, — заверил Солнышко. — Сейчас, только сидение чуть приподнимем...
Пока Солнышко возился с седлом, Дубов оглядел дом, из которого они вышли. Это было трехэтажное здание барачного типа, одно из тех, что выросли на окраинах Кислоярска в послевоенные годы. Присмотревшись, он увидел за деревьями еще несколько таких же домов.
— Скажите, пожалуйста, это ведь район Кировской улицы? — обратился он к старушкам.
— Кировской? — переспросила одна из них. — Да нет, я о такой и не слыхивала. Там, за рощей — Зеленая улица, а здесь — Виноградная.
— Так ведь Виноградная — это и есть бывшая Кировская, — припомнила вторая женщина. — Ты что, Степановна, забыла?
«Значит, если Виноградная — это Кировская, то Зеленая соответствует нашему Индустриальному проезду, — сообразил Дубов. — А ведь сразу и не узнаешь...»
В «нашем» Кислоярске Дубову коли и доводилось бывать в этой части города, то, как правило, по профессиональной надобности: район Кировской и Индустриального проезда считался одним из самых криминогенных. Да и чисто внешне он выглядел совсем иначе: никаких садов и лужаек, а между бараками простирались замусоренные пустыри с редкими деревьями и кустами.
— Красиво, правда? — сказал Солнышко, перехватив взгляд Василия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Василий открыл глаза — прямо над ним стоял улыбающийся Солнышко. Из одежды на нем были только стоптанные шлепанцы, зато в руке он сжимал огромный кухонный нож. Дубов невольно попятился по дивану.
— Да это я картошку чистил, — заметив Васин испуг, беззаботно расхохотался Солнышко и, положив нож на тумбочку, присел на краешек дивана.
— Солнышко, а ты совсем не изменился, — задумчиво произнес Василий.
— А что, это плохо?
— Это просто замечательно!
— А ты изменился, — посерьезнел Солнышко. — Может быть, ты теперь вообще совсем другой человек...
— Может, и другой, — улыбнулся Василий, — но для тебя я тот же самый.
— Правда? — Солнышко прилег на диван и, подняв одеяло, прижался к Василию. — Васенька, мы же с тобой столько лет не виделись, а ты словно как и не родной. Давай разговаривать, болтать, трепаться обо всякой всячине!
— Давай, — охотно согласился Дубов. Ему и впрямь хотелось о многом поговорить с Солнышком и о многом его расспросить, и прежде всего о том, действительно ли это «тот свет». Но начать Василий решил с более «приземленных» вопросов:
— Так ты что, прямо здесь и живешь?
— Да ну что ты, — засмеялся Солнышко. — Тут у меня студия, мы ее на пару с еще одним марателем холстов снимаем. А я живу неподалеку, отсюда три квартала. Кстати, супруга у меня — инопланетянка!
— Правда? И с какой планеты? — спросил Вася совершенно серьезно, решив, что, наверное, «тот свет» один общий для разных планет и галактик.
— А ты и поверил? — залился смехом Солнышко. — Да нет, она просто иностранка. Из Японии. А ребятишки у нас прелесть. Двое. Мальчик и девочка. Да что я рассказываю — скоро сам их всех увидишь!.. Ну, хватит валяться, соня ты эдакая, а то картошка вся выкипит. Живо умываться и на кухню!
То, что Солнышко называл кухней, оказалось маленькой комнатушкой, заставленной неоконченными шедеврами живописи и заваленной кистями, мольбертами и прочим художественным инвентарем; газовая плита, кухонный стол и две колченогие табуретки, казалось, с огромным трудом отвоевали себе пространство среди этого первозданного творческого хаоса. Пока Солнышко суетился у плиты над кастрюлей, из которой валил пар свежесваренной картошки вперемешку с чесноком, укропом и еще какими-то вкусно пахнущими травками, Василий не без труда втиснулся за стол и, отодвинув на окне самодельные пестрые занавесочки, осмотрел окрестности.
Судя по березовым веткам, слегка покачивающимся у самого окна, студия находилась где-то на втором или третьем этаже. Прямо под березой на скамейке мирно беседовали две пожилые женщины, а чуть поодаль, под скромным дощатым навесом, стояли несколько велосипедов. Дальше двор незаметно переходил в огороды, а что было еще дальше, разглядеть не удалось из-за густой бело-зеленой стены молодых березок. Словом, это могла быть и сельская местность, и окраина города, но города или села наших, земных, а не...
— А собственно, кто сказал, что «тот свет» должен отличаться от «этого»? — вслух подумал Василий.
— Эй, Васька, что ты там бубнишь себе под нос, — прикрикнул Солнышко, который, несмотря на тесноту, ловко управлялся с кастрюлями и тарелками. — Давай лопай, да не зевай, а потом я тебе город покажу.
— Какой город? — спросил Дубов, принимаясь за картошку. — Вот вкуснятина! Когда ты научился так готовить?
— Да пустяки, — махнул рукой Солнышко, хотя Васина похвала пришлась ему по душе. — А город... — Солнышко наконец-то влез за стол напротив Васи, положил себе пару картофелин и заговорил скучным «экскурсоводским» голосом: — Дорогие гости, сейчас вы увидите главные достопримечательности нашей столицы: тесячелетний Колизей, прославленный Биг-Бен, а также Эйфелевскую башню, которая все падает, да не может упасть. А те из вас, кто после всего этого еще будет способен держаться на ногах, смогут совершить восхождение на священную вершину Фудзиямы...
— Так мы что, в Париже? — прожевав картофелину, как бы наивно спросил Дубов, вспомнив известную поговорку «Увидеть Париж и умереть». Хотя в его случае вроде бы выходило с точностью «до наоборота».
— В Кислоярске мы, в Кислоярске! — радостно закричал Солнышко, радуясь, что сумел еще раз обмануть Васю.
И тут Василий сдался. Он понял одно — что он ничего не понимает: где он оказался, на том свете или этом; с кем он оказался, с Солнышком или с кем-то, подделавшимся под Солнышко; в каком городе — Кислоярске, Париже, Кислоярске «того света» либо где-то еще. Василий решил до поры до времени вынести все эти вопросы «за скобки», принять все происходящее за данность, расслабиться и получить удовольствие. «В конце-то концов, сам виноват, — подумал Дубов. — Никто ж меня за язык не дергал, когда я просил кристалл показать Солнышко...»
И только когда они уже собрались покинуть гостеприимную холстомарательную мастерскую, Василий спохватился:
— Постой, мы же не одеты!
— Не волнуйся, на улице тепло. Ты, главное, не забудь что-нибудь на ноги обуть, а то босиком педали крутить не очень-то удобно... Ну ладно, Васенька, раз ты у нас такой стыдливый, то можно и одеться, — сжалился Солнышко и тут же накинул приглянувшиеся ему еще с вечера Васины «бермуды». Васе ничего не оставалось, как напялить Солнышкины шорты и свою безрукавку.
Хоть Василий и решил ничему не удивляться, при выходе из квартиры он все же слегка удивился:
— Солнышко, а что, дверь закрывать ты не будешь?
— Думаешь, надо? Ну ладно, можно и закрыть. — Художник снял с гвоздика в прихожей ключик и запер замок, которому Василий в «своем» мире не доверил бы и почтового ящика, а сам ключ даже не положил в карман, а небрежно засунул под коврик.
Выйдя из дома, Солнышко раскланялся с женщинами на скамеечке и потащил Васю к «велосипедному» навесу.
— Вот этот — мой, — с гордостью сообщил Солнышко, беря старый драндулет, раскрашенный яркими красками чуть не всех цветов радуги. — А ты выбирай себе по размеру. Да вот хоть этот.
— А удобно ли без спросу? — засомневался Василий. — Чужой все-таки.
— Удобно, удобно, я обо всем договорился, — заверил Солнышко. — Сейчас, только сидение чуть приподнимем...
Пока Солнышко возился с седлом, Дубов оглядел дом, из которого они вышли. Это было трехэтажное здание барачного типа, одно из тех, что выросли на окраинах Кислоярска в послевоенные годы. Присмотревшись, он увидел за деревьями еще несколько таких же домов.
— Скажите, пожалуйста, это ведь район Кировской улицы? — обратился он к старушкам.
— Кировской? — переспросила одна из них. — Да нет, я о такой и не слыхивала. Там, за рощей — Зеленая улица, а здесь — Виноградная.
— Так ведь Виноградная — это и есть бывшая Кировская, — припомнила вторая женщина. — Ты что, Степановна, забыла?
«Значит, если Виноградная — это Кировская, то Зеленая соответствует нашему Индустриальному проезду, — сообразил Дубов. — А ведь сразу и не узнаешь...»
В «нашем» Кислоярске Дубову коли и доводилось бывать в этой части города, то, как правило, по профессиональной надобности: район Кировской и Индустриального проезда считался одним из самых криминогенных. Да и чисто внешне он выглядел совсем иначе: никаких садов и лужаек, а между бараками простирались замусоренные пустыри с редкими деревьями и кустами.
— Красиво, правда? — сказал Солнышко, перехватив взгляд Василия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142