Слава богу, они попали не к кому-нибудь, ако мне и потому остались целы!..
— Но вы... вы пытались меня убить! — напомнил совершенно растерявшийся Мишель.
— Вы не оставили мне иного выбора! Хочу взять на себя смелость напомнить, что вы отказались от моего предложения — разойтись миром, хотя я вам это предлагал. И потом, откуда мне было знать, что вы полицейский чин, а не злодей, коли вы никаких бумаг мне не представили?
Да, верно...
— И с чего вы, сударь, вообще взяли, что кто-то собирался вас убивать? Так — постращать маленько, да и отпустить с миром. А то, что я Махмудке говорил, а вы, рядом находясь, слышали, так я не ему говорил, а вам! А коли б хотели вас убить — так убили бы, да мертвым уже сволокли на Москву-реку. С мертвецом-то возни меньше!..
И как это все у него выходит гладенько да чистенько! Ничего-то он не воровал и никого-то не убивал. И даже в мыслях ничего подобного не держал!
А шишка-то — вот она, на макушке. С серебряный николаевский рубль!
— И все равно, все равно это... бесчестно, это — воровство, — так и не нашелся что возразить ювелиру Мишель, чувствуя, что давно утратил инициативу, что, вместо того чтобы обличать и припирать к стенке, оправдывается, как прогулявший урок гимназист!
— Я ничего ни у кого не похищал — я сохранял, — очень уверенно повторил Осип Карлович. — Воровство — это когда с корыстью и когда для себя. А я — не для себя! И потом — у кого и что я украл? Все эти ценности принадлежат царской фамилии, конкретно — Николаю Александровичу Романову, который, насколько я знаю, от престола отрекся, тем отказавшись от своей страны, народа и всех принадлежащих ему и его семье ценностей. Они — ничьи! И потому я, в меру своих сил и возможностей, ничего, как вы изволили выразиться, не воровал, а, напротив, пытался спасти бесценные и никому ныне не принадлежащие произведения искусства. Да-с, смею вас уверить — бесценные!
Спасал!..
— Чтобы вывезти их за пределы империи? — быстро, почти наугад, не зная того доподлинно, но лишь предполагая, спросил Мишель.
— Да, вы правы — чтобы вывезти, — неожиданно легко согласился Осип Карлович. — И тем не дать им сгинуть! Неужели вы, молодой человек, ничего не понимаете? Неужели не видите, куда все катится? В тартарары катится! Скоро здесь никому ни до кого и ни до чего дела не будет, а тем более до каких-то там царских украшений! Их даже не растащут окончательно — нет, их просто растеряют в пылу междоусобиц! Я, молодой человек, помню пятый год, помню, как все это было. Так вот теперь будет так же. Будет — хуже!
И послушайтесь доброго совета — бегите отсюда, пока есть такая возможность. Завтра станет уже поздно! В свою очередь, я готов предоставить вам посильную помощь в пересечении границы Российской империи и первоначальном обустройстве там, — ткнул пальцем куда-то в стену Поставщик Двора. — Вы, как я имел возможность убедиться, очень порядочный господин, и я буду рад помочь вам. Думаю, моя дочь Анна — тоже. Тем более что вы, как мне кажется, сможете убедить ее последовать за нами.
Мишель вздрогнул от неожиданности.
Да... Анна...
И тут же в дверь постучали.
— Ваше благородие, — старорежимно обратился, сунув голову в дверь, стоявший при входе сторож. — Можно вас?
И поманил его пальцем.
— В чем дело? — недовольно спросил Мишель.
— Там вас какая-то дама срочно требуют-с!..
— Кто?!
— Дама-с!..
Глава 28
Колье было просто великолепно!
Мишель-Герхард-фон-Штольц два дня от него не отходил, играя, словно малое дитя, новой и потому особенно любимой игрушкой — и так крутил, и эдак, и на свет, и против света, и даже к руке прикладывал, чтобы посмотреть, как это скажется на бриллиантах.
Потому что слышал, что настоящий камень, если, конечно, это настоящий камень, а не какая-нибудь стекляшка, отзывается на тепло человеческого тела игрой света. Вот и теперь, как показалось Мишелю, бриллианты от исходящего от него тепла и флюидов обретали какую-то особую прозрачность.
Ах, какие камни!..
Правда, Мишка Шутов ко всем этим упражнениям относился более сдержанно, помня о деле. Что толку от бриллиантов, которые нельзя продать? И даже нельзя, с целью собственной реабилитации, предъявить начальству. Потому что одного колье для этого маловато будет. Желательно — два. Это и еще другое — то, что хранится в бывшем Гохране, ныне — Алмазном фонде.
Положить их вместе, сравнить, и тогда уже совершенно точно сказать, какое из них подделка, а какое — оригинал! И тем отвести от себя все, пусть и не высказанные вслух, подозрения!
Но только Гохран не квартира бывшей пассии, в него так просто не забраться. И не просто — тоже не забраться. Никак не забраться! Тут нужно искать проводников. Тех, что имеют доступ в хранилище.
Вот только как на них выйти? Алмазный фонд — организация сугубо закрытая, вся под грифами «Секретно!» и «Совершенно секретно!» — туда в отдел кадров не сунешься и фамилий работников не спросишь. Только если самому узнавать...
Неделю кряду Мишель-Герхард-фон-Штольц в образе Мишки Шутова завтракал, обедал и ужинал в какой-то тошниловке против служебного входа в Кремль. Того, куда утрами приходили и откуда под вечер выходили служащие Гохрана.
А чтобы не примелькаться, каждый раз переодевался то в плащ, то в пальто, то в кожаную куртку и даже темные очки надевал и прическу два раза менял.
Он заходил в кафешку, садился поближе к окну и ел — долго и тщательно пережевывая пищу, скучающим взглядом праздного зеваки неотрывно глядя на интересующую его дверь. Посмотрит — поест, снова чего-нибудь закажет и снова ест...
Мишка Шутов против такой — с жареным цыпленком в тарелке и бутылкой пива в руке — слежки ничего не имел. А вот Мишель-Герхард-фон-Штольц от подобного, с позволения сказать, меню сильно страдал. Его желудок, но еще более душа протестовали против употребления внутрь столь варварской кухни! В России если и можно что-то есть, то только натуральные, которых не касалась рука повара, продукты, только икру, семгу и заживо сваренных камчатских крабов.
Искомая дверь открывалась не часто, но всех, кто входил в нее или выходил из нее, Мишель обязательно брал на заметку и прослеживал взглядом. А некоторых не взглядом, а — пешком. Чтобы узнать, куда они пойдут — направо, к станции метро, или налево, к автомобильной стоянке?
К тем, кто шел направо, он терял всякий интерес.
За теми, кто поворачивал налево, еще некоторое время наблюдал, чтобы заметить, в какую машину тот сядет.
Лучше бы в новый «Мерседес» или «Ауди», чем в «Фольксваген». Но лучше в «Фольксваген», чем в «десятые» «Жигули». Но пусть даже в «десятый» «жигуль», лишь бы не в «шестерку»!
Тех, кто открывал и по пять минут разогревал «шестерки» и «семерки», он игнорировал.
Тех, кто садился в «Мерседесы», запоминал.
С владельцами престижных иномарок договориться было легче, чем с водителями отечественных «жучек».
А уж тем паче с теми, кто ездит в метро! Потому что тот, кто ничего не имеет, тот, скорее всего, ничего не хочет иметь, раз до сих пор не заимел. А кто имеет много, тот почти наверняка всегда хотел иметь много и теперь хочет еще больше! Такой вот, вполне естественный отбор.
Из всех владельцев новых «Мерседесов», «Ауди», «БМВ» и джипов более других Мишеля интересовали дамы. Желательно не старые. По возможности симпатичные. Совсем бы хорошо — некрашеные, высокие блондинки, хотя бы немного знакомые с правилами хорошего тона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Но вы... вы пытались меня убить! — напомнил совершенно растерявшийся Мишель.
— Вы не оставили мне иного выбора! Хочу взять на себя смелость напомнить, что вы отказались от моего предложения — разойтись миром, хотя я вам это предлагал. И потом, откуда мне было знать, что вы полицейский чин, а не злодей, коли вы никаких бумаг мне не представили?
Да, верно...
— И с чего вы, сударь, вообще взяли, что кто-то собирался вас убивать? Так — постращать маленько, да и отпустить с миром. А то, что я Махмудке говорил, а вы, рядом находясь, слышали, так я не ему говорил, а вам! А коли б хотели вас убить — так убили бы, да мертвым уже сволокли на Москву-реку. С мертвецом-то возни меньше!..
И как это все у него выходит гладенько да чистенько! Ничего-то он не воровал и никого-то не убивал. И даже в мыслях ничего подобного не держал!
А шишка-то — вот она, на макушке. С серебряный николаевский рубль!
— И все равно, все равно это... бесчестно, это — воровство, — так и не нашелся что возразить ювелиру Мишель, чувствуя, что давно утратил инициативу, что, вместо того чтобы обличать и припирать к стенке, оправдывается, как прогулявший урок гимназист!
— Я ничего ни у кого не похищал — я сохранял, — очень уверенно повторил Осип Карлович. — Воровство — это когда с корыстью и когда для себя. А я — не для себя! И потом — у кого и что я украл? Все эти ценности принадлежат царской фамилии, конкретно — Николаю Александровичу Романову, который, насколько я знаю, от престола отрекся, тем отказавшись от своей страны, народа и всех принадлежащих ему и его семье ценностей. Они — ничьи! И потому я, в меру своих сил и возможностей, ничего, как вы изволили выразиться, не воровал, а, напротив, пытался спасти бесценные и никому ныне не принадлежащие произведения искусства. Да-с, смею вас уверить — бесценные!
Спасал!..
— Чтобы вывезти их за пределы империи? — быстро, почти наугад, не зная того доподлинно, но лишь предполагая, спросил Мишель.
— Да, вы правы — чтобы вывезти, — неожиданно легко согласился Осип Карлович. — И тем не дать им сгинуть! Неужели вы, молодой человек, ничего не понимаете? Неужели не видите, куда все катится? В тартарары катится! Скоро здесь никому ни до кого и ни до чего дела не будет, а тем более до каких-то там царских украшений! Их даже не растащут окончательно — нет, их просто растеряют в пылу междоусобиц! Я, молодой человек, помню пятый год, помню, как все это было. Так вот теперь будет так же. Будет — хуже!
И послушайтесь доброго совета — бегите отсюда, пока есть такая возможность. Завтра станет уже поздно! В свою очередь, я готов предоставить вам посильную помощь в пересечении границы Российской империи и первоначальном обустройстве там, — ткнул пальцем куда-то в стену Поставщик Двора. — Вы, как я имел возможность убедиться, очень порядочный господин, и я буду рад помочь вам. Думаю, моя дочь Анна — тоже. Тем более что вы, как мне кажется, сможете убедить ее последовать за нами.
Мишель вздрогнул от неожиданности.
Да... Анна...
И тут же в дверь постучали.
— Ваше благородие, — старорежимно обратился, сунув голову в дверь, стоявший при входе сторож. — Можно вас?
И поманил его пальцем.
— В чем дело? — недовольно спросил Мишель.
— Там вас какая-то дама срочно требуют-с!..
— Кто?!
— Дама-с!..
Глава 28
Колье было просто великолепно!
Мишель-Герхард-фон-Штольц два дня от него не отходил, играя, словно малое дитя, новой и потому особенно любимой игрушкой — и так крутил, и эдак, и на свет, и против света, и даже к руке прикладывал, чтобы посмотреть, как это скажется на бриллиантах.
Потому что слышал, что настоящий камень, если, конечно, это настоящий камень, а не какая-нибудь стекляшка, отзывается на тепло человеческого тела игрой света. Вот и теперь, как показалось Мишелю, бриллианты от исходящего от него тепла и флюидов обретали какую-то особую прозрачность.
Ах, какие камни!..
Правда, Мишка Шутов ко всем этим упражнениям относился более сдержанно, помня о деле. Что толку от бриллиантов, которые нельзя продать? И даже нельзя, с целью собственной реабилитации, предъявить начальству. Потому что одного колье для этого маловато будет. Желательно — два. Это и еще другое — то, что хранится в бывшем Гохране, ныне — Алмазном фонде.
Положить их вместе, сравнить, и тогда уже совершенно точно сказать, какое из них подделка, а какое — оригинал! И тем отвести от себя все, пусть и не высказанные вслух, подозрения!
Но только Гохран не квартира бывшей пассии, в него так просто не забраться. И не просто — тоже не забраться. Никак не забраться! Тут нужно искать проводников. Тех, что имеют доступ в хранилище.
Вот только как на них выйти? Алмазный фонд — организация сугубо закрытая, вся под грифами «Секретно!» и «Совершенно секретно!» — туда в отдел кадров не сунешься и фамилий работников не спросишь. Только если самому узнавать...
Неделю кряду Мишель-Герхард-фон-Штольц в образе Мишки Шутова завтракал, обедал и ужинал в какой-то тошниловке против служебного входа в Кремль. Того, куда утрами приходили и откуда под вечер выходили служащие Гохрана.
А чтобы не примелькаться, каждый раз переодевался то в плащ, то в пальто, то в кожаную куртку и даже темные очки надевал и прическу два раза менял.
Он заходил в кафешку, садился поближе к окну и ел — долго и тщательно пережевывая пищу, скучающим взглядом праздного зеваки неотрывно глядя на интересующую его дверь. Посмотрит — поест, снова чего-нибудь закажет и снова ест...
Мишка Шутов против такой — с жареным цыпленком в тарелке и бутылкой пива в руке — слежки ничего не имел. А вот Мишель-Герхард-фон-Штольц от подобного, с позволения сказать, меню сильно страдал. Его желудок, но еще более душа протестовали против употребления внутрь столь варварской кухни! В России если и можно что-то есть, то только натуральные, которых не касалась рука повара, продукты, только икру, семгу и заживо сваренных камчатских крабов.
Искомая дверь открывалась не часто, но всех, кто входил в нее или выходил из нее, Мишель обязательно брал на заметку и прослеживал взглядом. А некоторых не взглядом, а — пешком. Чтобы узнать, куда они пойдут — направо, к станции метро, или налево, к автомобильной стоянке?
К тем, кто шел направо, он терял всякий интерес.
За теми, кто поворачивал налево, еще некоторое время наблюдал, чтобы заметить, в какую машину тот сядет.
Лучше бы в новый «Мерседес» или «Ауди», чем в «Фольксваген». Но лучше в «Фольксваген», чем в «десятые» «Жигули». Но пусть даже в «десятый» «жигуль», лишь бы не в «шестерку»!
Тех, кто открывал и по пять минут разогревал «шестерки» и «семерки», он игнорировал.
Тех, кто садился в «Мерседесы», запоминал.
С владельцами престижных иномарок договориться было легче, чем с водителями отечественных «жучек».
А уж тем паче с теми, кто ездит в метро! Потому что тот, кто ничего не имеет, тот, скорее всего, ничего не хочет иметь, раз до сих пор не заимел. А кто имеет много, тот почти наверняка всегда хотел иметь много и теперь хочет еще больше! Такой вот, вполне естественный отбор.
Из всех владельцев новых «Мерседесов», «Ауди», «БМВ» и джипов более других Мишеля интересовали дамы. Желательно не старые. По возможности симпатичные. Совсем бы хорошо — некрашеные, высокие блондинки, хотя бы немного знакомые с правилами хорошего тона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66