— Жги! — коротко приказал Петр.
Прошка развел рукояти и, собрав пальцами толстую складку на животе и с силой оттянув, ухватил ее клещами. Прожигаемая насквозь кожа, мясо и сало зашипели, как на сковородке. Запахло паленым.
Густав замычал, а потом завизжал что было мочи.
Прошка, глазом не моргнув, так как был давно привычен к крикам, стонам и проклятиям жертв, спокойно давил на рукояти, сводя их вместе. Концы клещей, прожигая плоть с двух сторон, все глубже уходили в тело. Сошлись вместе, проткнув кожу и мясо насквозь. Увидев это, Прошка, рванул клещи на себя, вырывая кусок паленого мяса и бросая шипящий ошметок на пол.
Густав разом осекся, и голова его безвольно свалилась на грудь.
Его окатили водой, приводя в чувство.
Петр с интересом наблюдал за пыткой. Царь был охоч до подобного рода зрелищ, развлекаясь смертными криками и видом терзаемых жертв. Бывало, в охотку и сам брал в руки кнут или клещи, как брал в кузне молот. И — бил. И — убивал!.. Но орудовать кнутом так ловко, как Прошка, неумел, за что того уважал, часто жалуя чарками водки.
Да и что Густав?.. Не один был он такой! Времена на Руси были смутные — жизнь человеческая мало что стоила! Почитай, чуть не четверть подданных своих царь Петр перевел, голодом и поборами моря, на шведские штыки посылая, головы на плахах отсекая, в невских болотах десятками тысяч топя... Что ему один человек...
Густав очухался, застонал.
Ну и, значит, можно все сызнова зачинать!..
Да только — не пришлось. Как увидел Густав, что к нему Прошка с клещами подбирается — закричал страшно, задергался, да и тут же во всем повинился!
Признал все как есть: и что сговаривался с Виллиамом Монсом царя Петра извести, и что подбивал его царицу обманывать и амуры с ней строить, и что драгоценности в рентерии подменял... И назвал имена иных злодеев, с которыми дело имел и на которых по собственной воле указал...
А все от того, что не внял Густав Фирлефанц доброму совету, не прислушался. А — мог бы! Ушаков дурного не посоветует: зачем понапрасну себя и других терзать, зачем упорствовать, муки множа, повинись — коли виновен! Облегчи душу!
Вот и Густав Фирлефанц сперва молчал, а после признался.
Как все...
Глава 50
Собрался было Мишель домой поехать, чтобы белье сменить, в порядок себя привести, да вот — не довелось! Какой уж тут дом, когда кругом такое творится?!
И куда ему теперь?.. Может быть, в городскую, которая должна ему оказывать всяческое содействие, полицию?
— Эх, барин, хватил! — усмехнулся один из наиболее разговорчивых извозчиков. — Какая ноне полиция? Разбежались все! Как стрелять начали — так враз и разбежались!
— Но хоть кто-то из властей остался? — растерянно спросил Мишель.
— Может, и остались, то мне неведомо.
И низко наклонившись с козел, сказал заговорщически:
— Тебе, барин, видать, к юнкерам надо-ть. Они теперича в Лефортове засели и на Арбате, в Александровском училище. Они только одни за временных-то, а боле никто!
Мишель не поверил. Как может быть, чтобы власть Временного правительства, пусть не бог весть какая, пусть временная, рухнула в считанные дни и теперь здесь, в Москве, ее защищали какие-то, хоть и в военной форме, мальчишки! Юнкера!..
А как же милиция, казаки, войска, наконец?
Нет, навряд ли бунтовщики удержатся долго. Да и кто они такие?.. Большевики? Уж не те ли?..
Мишель вспомнил своих в «Крестах» шахматных партнеров, которые чуть не каждый вечер, набившись в одну из камер, устраивали «якобинские» диспуты. Милые, в большинстве своем вполне порядочные и интеллигентные люди. Какие они бунтовщики?
Нет, эти власть не удержат, эти только глотки драть горазды! — решил про себя Мишель.
Нужно искать верные Временному правительству силы, которые должны ему помочь! А там, глядишь, через день-два все утрясется... Если это юнкера — пусть будут юнкера. Доберется до них и там во всем разберется...
— Говоришь, на Арбате они? — переспросил он извозчика.
— Ага! И еще в Лефортове. Стреляют, черти!
— Свезешь туда?
— Я-то?.. — воровато оглянулся извозчик. — Не-а. Наши-то постановили никого туда не возить. Узнают — озлятся. Да и палят там — не ровен час совсем застрелят. Слышь-ка!
И точно, прислушавшись, Мишель различил далекую трескотню винтовочных выстрелов, словно кто-то сухие сучья ломал. И тут же, покрыв отдельные выстрелы, ударил дружный, пожалуй, из нескольких десятков винтовок, залп! И еще один!.. А ведь верно, в самом центре палят, да залпами — прямо как на войне!
И, словно в подтверждение, со стороны Яузы одиноко бухнула пушка, и где-то спустя несколько мгновений раскатился эхом взрыв.
Из пушек, в Москве?!
— Видал!.. — задрал вверх палец извозчик. — Никто теперь туда не поедет. Куда в другое место — с превеликим нашим удовольствием, а туда — ни-ни! И пешком ходить не советую, враз подстрелят! Они там на крышах сидят и, как кого увидят, счас в него палят!
— Кто они? — попробовал уточнить Мишель.
— Не знамо кто — может, те, а может, иные, а тока кого увидят — враз стреляют и сразу наповал! Я там нынче был, так стока мертвяков на мостовой валяются — жуть!..
А как же тогда до Арбатской площади добраться, когда ни пешком, ни на «лихаче»? Путь-то не близкий!
— Ты вот что, барин, ты вона с ними езжай, — указал извозчик на тянущийся через площадь обоз из дюжины кляч, волочащих огромные черные бочки. — Оно, конечно, грязно и пахнет, да тока их точно никто не тронет! И все лучше будет, чем пешком-то.
И видя, что господин сомневается, добавил:
— Езжай! Здеся тебя, барин, все одно никто не повезет!
Мишель побежал вслед удаляющемуся обозу.
— Стой! — закричал он на ходу.
— Тпру-у! — сказал первый ездовой, натягивая поводья. И обоз встал.
— Чего надо-ть?
Бородатые, в грязных накидках, мужики, сидящие на телегах, глядели на него недовольно. Ну не бумагу же им, Керенским подписанную, показывать?!
— До Арбатской площади довезете?
— А скока дашь?
— Не обижу, — пообещал Мишель.
Ближний мужик подвинулся, уступая ему место подле себя, кинул на веревочное сиденье какие-то лохмотья.
— Садись, коли не шутишь.
Мишель повел носом, но сел.
— Но-о!.. Трогай!..
Кляча довольно резво побежала вперед.
В бочке за спиной тяжело и тягуче заплескало, и тут же в ноздри Мишелю шибануло зловонием потревоженной выгребной ямы. Он прикрыл нос платком и весь съежился, стараясь быть от бочки как можно дальше, но все равно слыша за спиной глухой плеск.
— Не боись, — ухмыльнулся в бороду мужик. — Не наплещет, чай — половины ишо нет!
Бочки были не просто бочками, а ассенизаторскими, которые каждую ночь разъезжались по Москве выгребать нечистоты из ям в домах, где не была устроена канализация. С боку телег были приторочены здоровенные, на длинных жердинах ковши, которыми «золотари» черпали зловонную жижу и лили ее в бочки. Хотя и все равно обливались.
Обоз, вытянувшись вдоль улицы, направлялся в центр. Как раз туда, куда надо было Мишелю.
Клячи бежали ходко — скоро миновали Каланчевку, пересекли Садовую, поехав по переулкам. Обитые железом колеса громыхали по булыжникам мостовой. На улицах никого видно не было.
Но вдруг в конце переулка мелькнули какие-то выбежавшие из-под арки проходного двора тени. Одна, другая... Сверху, над головами, громыхнуло, словно раздался далекий грозовой раскат — видно, кто-то шел по железной крыше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66