Михаил, бледнея, изредка подымал недобро вспыхивающий взор; он был самым младшим из князей по годам и самым сильным по княжеству. Федор Черный, кривясь морщинистым лицом и весь подаваясь вперед, вглядывался в лица противников. Константин Ростовский смотрел отрешенно и стоял прямой, блюдя, паче прочих, княжеское достоинство свое. Данил, выставив толстый нос и задрав бороду, сопел, стараясь, не глядеть ни на кого, кроме епископа. Бояре, старики и молодежь, держались своих князей и поглядывали на них с беспокойством. В спорах и перекорах до снема никакого согласия достигнуто не было. Особенно плотною кучкой стояли переяславские бояре, почти держась друг за друга. Они — ежели князья захотят так порешить — могли потерять все: и власть, и земли, а иные, как Феофан с Онтоном, даже и жизнь.
После молитвы первым заговорил Андрей. Втайне он надеялся, что тут, в соборе, и перед лицом ордынского посла ему, великому князю, побоятся перечить. Но он ошибся. Хрипло и трубно, нарушая и чин, и ряд, и все на свете, из толпы переяславских бояр возгласил Терентий Мишинич:
— Мы без господина своего отчину его княжескую предати никому не мочны! А сёл Окинфу на нашей земле нетути, отъехал есть господина своего.
— Отчину свою князь Иван поручил мне! — звонко и страшно прогремел голос Михайлы Тверского. Двое-трое стариков переглянулись: ну и глас, такой и на рати слышен!
— Пущай Иван воротитце из Орды! — подтвердил, кивая, Данил Московский, отводя рукой вылезшего без пути боярина.
— И князю Константину села Ивановы не надобе.
— Ростов — старейший град Суздальской земли! — вскипел Константин Ростовский. — При дедах-прадедах села те были ростовских князей! Еще преже Великого Всеволода!
— В той поры и град Володимер был пригород Ростову! — ответил Данил, смерив князя Константина сердитым взглядом с головы до ног.
— И ты, Федор Ростиславич, — продолжал он, намеренно назвав ярославского князя по отечеству. — Не тебе держать отень град наш, Переяславль, и не путем всел ты тамо, и не путем правил!
Одобрительный гул покрыл его последние слова.
— То была моя воля! — срываясь, заорал Андрей. — Я старший в роде, и град отцов мне надлежит… — У него прыгали усы и лицо пошло пятнами. Данил перебил брата, возвысив голос, и, тоже срываясь и наливаясь кровью, возопил в ответ:
— Воля, а не право! А мы здесь сошлись говорить о правах! Это и мой дом, и я бы не поднял руки сжечь терем отца нашего, к лику святых причтенного князя Александра! Господь узрит наши дела и рассудит ны в сем свети и в оном!
Он оглянулся, задохнувшись, вздел руки и сказал с проблеснувшей нежданной слезой:
— Зришь ли, Господи! В соборе сем слышали мы слово епископа Серапиона! Что ж мы раздираем отчину свою? Каждый да держит без спора свой удел! А Иван — в отца место, и ты, Андрей, устыдись!
Михаил Тверской поднял руку, пытаясь урядить тишину, и громко воззвал:
— Братья! Я молодший средь вас, но и мой отец сидел на столе великокняжеском, и мне подобает место в совете сём. Достоит нам урядить о ратях, по слову посла царева, а о землях, о язвах наших говорить здесь, перед ханом безлепо. Да не вопросят нас: можем ли в которах и спорах наших володеть Русью?
Многие оглянулись тут на Олексу Неврюя, что, сузив глаза, смотрел, не то одобряя, не то запоминая, на тверского князя. В лице посла резче проступило чужое, степное, мунгальское, и показалось на миг, что не зной летнего дня, а жаркое дыхание бесчисленной конницы струится из-за его спины в отверстые окна и двери собора. Но тут взорвался Федор Черный. Трясясь и брызгая слюной, он закричал о своих правах, стал грубо грозить Ордой:
— Я зять царев!
И стихшее было собрание князей и вельмож взорвалось.
— Двоеженец и сыноубийца! — выкрикнули из толпы. Восстал вопль и створилось неподобное. Бояре лезли друг на друга:
— Предатель, раб, покинувший князя своего! — кричал Феофан Окинфу Великому.
— Убийца! — гремел Окинф в ответ, наступая на Феофана. — Не тебя ли Митрий князь послал зарезать Семена на Кострому?! Кровь его еще взыщется на главе твоей!
Кто-то кого-то уже хватал за отвороты ферязи, трещало дорогое сукно. На Федора Ярославского наступали с трех сторон. Андрей орал, срывая голос, и его уже не слышали. Вдруг лязгнула сталь, и жутким просверком смерти обнажился чей-то клинок. И разом руки схватились за рукояти, и уже на взмахе затрепетало множицею жаждующее крови оружие, и уже, отбитая мощным ударом Михайлы Тверского, чья-то кривая сабля взвилась, прочертив молнийный след под сводом собора, и со звоном покатилась по плитам… И в этот миг епископ Симеон, со вздетым крестом в руке, ринулся с амвона в толпу, прямь под клинки, и за ним, мгновение лишь умедля, сарский владыка Измаил, с разверстыми дланями старческих трепепущих рук, с криком:
— Братья, не оскверните храма! Здесь, пред лицом Бориса и Глеба, князей убиенных!
Измаил сухими руками указывал, простирая их, на икону древнего киевского письма.
— Достоит святительское наставление в делах мирских, аще не имут мира сами у ся! — строго говорил меж тем Симеон, подымая и оборачивая ко всем поочередно крест. — Именем того, кто погиб за ны при Понтийстем Пилате, велю: да снидете в мир и любовь!
Помедлив, с тупым коротким лязгом, клинки начали падать обратно в ножны.
Данил вдруг рукавом отер мокрое чело и крупно перекрестился. Глядя на него, начали креститься и другие. И долго, и медленно гас, остывая, протянувшийся наискось, пронзивши воздух собора, длинный, словно натянутый харалуг или светящийся след стрелы, взгляд. Это Андрей с Михайлой Тверским молча смотрели в глаза друг другу, но наконец и они враз опустили очи.
Так ни о чем и не столковались князья на соборе. Каждый остался при своем. Данил пытался поправить дело, поговорив с братом Андреем в особину, но тот лишь язвительно отмолвил:
— Преже мне Дмитрий проповеди читал, а теперь ты? Я как-никак старше тебя и знаю сам, что мне творить!
Данил молча сжевал обиду.
Разъезжаясь, князья береглись друг друга. Дружины от Владимира ехали в бронях, на ночлегах, пока не добрались до своих княжеств, выставляли сторожу. Не только то помнилось из киевской великой старины, как были увенчаны святостью князья-страстотерпцы, Борис и Глеб, но и то, как после братнего съезда в Долобске, созванного самим Владимиром Мономахом, князья, схватив, ослепили брата своего, Василька Теребовльского. И то было, не сотрешь! И был рязанский князь-братоубийца, Глеб, что зарезал братью свою во своем шатре во время пира… Кровь, дедами пролитая, да не пади на главы правнуков наших!
ГЛАВА 108
Андрей, воротясь, в гневе стал собирать полки. Что бы там ни баяли, а пока Тохта, задерживает Ивана у себя, и Андрей решил своею волей забрать Переяславль. От хана можно будет потом и откупиться! В конце концов, он сейчас слишком нужен Тохте! Федор Черный и князь Константин тоже дали рати. Окинф собирал владимирское ополчение.
Данил не успел доехать до дому, как к нему прискакали гонцы от князя Михайлы. Данил умел торопиться, когда нужно. Вечером он собрал воевод. Покусывая бороду, мерил глазами боярские лица. Все говорили единогласно «едиными усты». Дать князю Андрею занять Переяславль нельзя было. Михайло Тверской предлагал встретить рать Андрея под Юрьевом, на древнем полчище, где не раз встречались рати враждующих князей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
После молитвы первым заговорил Андрей. Втайне он надеялся, что тут, в соборе, и перед лицом ордынского посла ему, великому князю, побоятся перечить. Но он ошибся. Хрипло и трубно, нарушая и чин, и ряд, и все на свете, из толпы переяславских бояр возгласил Терентий Мишинич:
— Мы без господина своего отчину его княжескую предати никому не мочны! А сёл Окинфу на нашей земле нетути, отъехал есть господина своего.
— Отчину свою князь Иван поручил мне! — звонко и страшно прогремел голос Михайлы Тверского. Двое-трое стариков переглянулись: ну и глас, такой и на рати слышен!
— Пущай Иван воротитце из Орды! — подтвердил, кивая, Данил Московский, отводя рукой вылезшего без пути боярина.
— И князю Константину села Ивановы не надобе.
— Ростов — старейший град Суздальской земли! — вскипел Константин Ростовский. — При дедах-прадедах села те были ростовских князей! Еще преже Великого Всеволода!
— В той поры и град Володимер был пригород Ростову! — ответил Данил, смерив князя Константина сердитым взглядом с головы до ног.
— И ты, Федор Ростиславич, — продолжал он, намеренно назвав ярославского князя по отечеству. — Не тебе держать отень град наш, Переяславль, и не путем всел ты тамо, и не путем правил!
Одобрительный гул покрыл его последние слова.
— То была моя воля! — срываясь, заорал Андрей. — Я старший в роде, и град отцов мне надлежит… — У него прыгали усы и лицо пошло пятнами. Данил перебил брата, возвысив голос, и, тоже срываясь и наливаясь кровью, возопил в ответ:
— Воля, а не право! А мы здесь сошлись говорить о правах! Это и мой дом, и я бы не поднял руки сжечь терем отца нашего, к лику святых причтенного князя Александра! Господь узрит наши дела и рассудит ны в сем свети и в оном!
Он оглянулся, задохнувшись, вздел руки и сказал с проблеснувшей нежданной слезой:
— Зришь ли, Господи! В соборе сем слышали мы слово епископа Серапиона! Что ж мы раздираем отчину свою? Каждый да держит без спора свой удел! А Иван — в отца место, и ты, Андрей, устыдись!
Михаил Тверской поднял руку, пытаясь урядить тишину, и громко воззвал:
— Братья! Я молодший средь вас, но и мой отец сидел на столе великокняжеском, и мне подобает место в совете сём. Достоит нам урядить о ратях, по слову посла царева, а о землях, о язвах наших говорить здесь, перед ханом безлепо. Да не вопросят нас: можем ли в которах и спорах наших володеть Русью?
Многие оглянулись тут на Олексу Неврюя, что, сузив глаза, смотрел, не то одобряя, не то запоминая, на тверского князя. В лице посла резче проступило чужое, степное, мунгальское, и показалось на миг, что не зной летнего дня, а жаркое дыхание бесчисленной конницы струится из-за его спины в отверстые окна и двери собора. Но тут взорвался Федор Черный. Трясясь и брызгая слюной, он закричал о своих правах, стал грубо грозить Ордой:
— Я зять царев!
И стихшее было собрание князей и вельмож взорвалось.
— Двоеженец и сыноубийца! — выкрикнули из толпы. Восстал вопль и створилось неподобное. Бояре лезли друг на друга:
— Предатель, раб, покинувший князя своего! — кричал Феофан Окинфу Великому.
— Убийца! — гремел Окинф в ответ, наступая на Феофана. — Не тебя ли Митрий князь послал зарезать Семена на Кострому?! Кровь его еще взыщется на главе твоей!
Кто-то кого-то уже хватал за отвороты ферязи, трещало дорогое сукно. На Федора Ярославского наступали с трех сторон. Андрей орал, срывая голос, и его уже не слышали. Вдруг лязгнула сталь, и жутким просверком смерти обнажился чей-то клинок. И разом руки схватились за рукояти, и уже на взмахе затрепетало множицею жаждующее крови оружие, и уже, отбитая мощным ударом Михайлы Тверского, чья-то кривая сабля взвилась, прочертив молнийный след под сводом собора, и со звоном покатилась по плитам… И в этот миг епископ Симеон, со вздетым крестом в руке, ринулся с амвона в толпу, прямь под клинки, и за ним, мгновение лишь умедля, сарский владыка Измаил, с разверстыми дланями старческих трепепущих рук, с криком:
— Братья, не оскверните храма! Здесь, пред лицом Бориса и Глеба, князей убиенных!
Измаил сухими руками указывал, простирая их, на икону древнего киевского письма.
— Достоит святительское наставление в делах мирских, аще не имут мира сами у ся! — строго говорил меж тем Симеон, подымая и оборачивая ко всем поочередно крест. — Именем того, кто погиб за ны при Понтийстем Пилате, велю: да снидете в мир и любовь!
Помедлив, с тупым коротким лязгом, клинки начали падать обратно в ножны.
Данил вдруг рукавом отер мокрое чело и крупно перекрестился. Глядя на него, начали креститься и другие. И долго, и медленно гас, остывая, протянувшийся наискось, пронзивши воздух собора, длинный, словно натянутый харалуг или светящийся след стрелы, взгляд. Это Андрей с Михайлой Тверским молча смотрели в глаза друг другу, но наконец и они враз опустили очи.
Так ни о чем и не столковались князья на соборе. Каждый остался при своем. Данил пытался поправить дело, поговорив с братом Андреем в особину, но тот лишь язвительно отмолвил:
— Преже мне Дмитрий проповеди читал, а теперь ты? Я как-никак старше тебя и знаю сам, что мне творить!
Данил молча сжевал обиду.
Разъезжаясь, князья береглись друг друга. Дружины от Владимира ехали в бронях, на ночлегах, пока не добрались до своих княжеств, выставляли сторожу. Не только то помнилось из киевской великой старины, как были увенчаны святостью князья-страстотерпцы, Борис и Глеб, но и то, как после братнего съезда в Долобске, созванного самим Владимиром Мономахом, князья, схватив, ослепили брата своего, Василька Теребовльского. И то было, не сотрешь! И был рязанский князь-братоубийца, Глеб, что зарезал братью свою во своем шатре во время пира… Кровь, дедами пролитая, да не пади на главы правнуков наших!
ГЛАВА 108
Андрей, воротясь, в гневе стал собирать полки. Что бы там ни баяли, а пока Тохта, задерживает Ивана у себя, и Андрей решил своею волей забрать Переяславль. От хана можно будет потом и откупиться! В конце концов, он сейчас слишком нужен Тохте! Федор Черный и князь Константин тоже дали рати. Окинф собирал владимирское ополчение.
Данил не успел доехать до дому, как к нему прискакали гонцы от князя Михайлы. Данил умел торопиться, когда нужно. Вечером он собрал воевод. Покусывая бороду, мерил глазами боярские лица. Все говорили единогласно «едиными усты». Дать князю Андрею занять Переяславль нельзя было. Михайло Тверской предлагал встретить рать Андрея под Юрьевом, на древнем полчище, где не раз встречались рати враждующих князей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167