Через какое-то мгновение мы оказались у «мессеров» в хвосте. Они отпрянули. Одного подбили, и он куда-то скрылся.
Потом на маршруте «мессершмитты» пытались клевать нас сзади, но ничего сделать не смогли. Небольшими отворотами, применяя своеобразные воздушные «ножницы», знакомые еще по Халхин-Голу, мы отбили все атаки. Как-то даже не верилось, что можно столь удачно вести оборонительные воздушные бои на наших стареньких И-16 против современных «метеоров» Ме-109.
4
В бою некогда заниматься самоанализом, да и мысль работает рывками. Что главное, что второстепенное в действиях — порой нельзя уловить. Если же и оценишь какой-нибудь свой маневр, то предаваться отчаянию, горю или радости нет времени. А вот на земле все можно разложить по полочкам.
Как только я выключил мотор, почувствовал такое угрызение совести, что хоть, как говорится, проваливайся сквозь землю. Из головы все улетучилось, даже позабыл, что летел с неубранным шасси. Теперь отчетливо понял, что мой инстинктивный разворот для самозащиты не что иное, как результат растерянности. Вместо того чтобы резким рывком самолета увернуться от удара немцев, не нарушая строя, я оставил товарищей. Не выдержали нервы. Оступился.
Из кабины вылезал медленно, так же, как и после первого боя в Монголии. Тогда медлительность вызывалась торжественностью момента — получил боевое крещение. Теперь позором. Неужели за время учебы в академии сдали нервы? Скорее всего, давно не испытывал большого напряжения. Когда человек напряжен, все рефлексы обострены, и на неожиданную опасность может реагировать инстинктивно. Воскрес в памяти аналогичный случай. Японцы, как и немцы, тоже атаковали меня сзади. Не зная, что делать, я искал тогда спасения в безотчетном полете по прямой, пряча голову за бронеспинку. Все мои желания были устремлены к одному — уйти от противника. Я не понимал, что обезоруживаю себя и становлюсь мишенью.
Когда нападают сзади и не имеешь скорости уйти, маневр — единственный способ самозащиты. Формы же маневра разнообразны, и каждый должен применяться с учетом обстановки. Позднее, на Халхин-Голе, я привык в таких случаях подставлять лоб самолета и идти на лобовую атаку. Сегодня бессознательно поступил так же. Очевидно, некоторые тактические приемы, когда долго применяешь, превращаются уже в привычку. Изменяются условия боя, изменяются и привычки. Виноват ли я? Конечно. Но ведь и страшного пока ничего не случилось.
Какие бы ни возникали в отяжелевшей голове доводы, какие бы ни находил себе оправдания, а объяснение с капитаном Купиным неизбежно. С товарищами я тоже должен встретиться. Особенно досадно, что неприятность получилась при первом боевом знакомстве. А первое впечатление о человеке надолго сохраняется в памяти. Попробуй теперь докажи…
Мужество — не природный дар. Кто хочет его приобрести, тому надо порой наступить на горло самолюбию. А как это тяжело!
Понуро побрел на доклад. Проклятое шасси! Зря не возвратился, нужно было бы сесть. Теперь многое, что считал правильным, представлялось совсем в ином свете.
Дмитрий Иванович, к моему удивлению, сам идет навстречу и улыбается:
— Ловко ты на себя принял «мессеров» и отвлек!.. За это время мы ушли с территории противника и перестроились из «круга». Поздравляю со вторым боевым крещением.
Купин хотел пожать мне руку, но, заметив что-то неладное, спросил:
— Уж не заболел ли?
Человеку, очевидно, свойственно скрывать свои слабости. И я, чтобы не выдать волнения и собраться с мыслями, решил чуть схитрить:
— Без привычки в ушах заложило… Не понял, что вы сказали.
— Продуй! — громко посоветовал Дмитрий Иванович и показал, как это делается. — … А вообще так рисковать, пожалуй, не следовало. Этим ты усложнил наши действия. И все же получилось неплохо…
Мы пошли завтракать.
Как по-разному можно оценить отдельные моменты воздушного боя! Со стороны мои действия и были таковыми, как о них отзывался Дмитрий Иванович, но я-то знал, что все получилось случайно, помимо моего желания. Ладно уж, не стоит разочаровывать других, достаточно и того, что сам себя осудил. Впереди еще много боев более трудных, чем этот. Мне сейчас нужно доверие товарищей.
Завтрак показался необыкновенно вкусным. Давно я уже не ел с таким аппетитом. Летчики, с которыми летал, вдруг стали для меня самыми близкими товарищами, словно знал их не второй день, а Давным-давно. Бой не только разом сближает или разъединяет людей, но и роднит. Сырая, заплесневелая землянка сейчас выглядела уютной, чуть ли не домашней, желанной комнатой. Не зря так ласково, любовно, даже трогательно вспоминается фронтовая жизнь.
От печки, сделанной из бензиновой бочки, в землянке жарко. Бодро потрескивают сухие дрова. Мы сидим за двумя маленькими столиками и ведем оживленный разговор. На первый взгляд могло бы показаться, что тут находятся только обстрелянные, опытные бойцы, уже давно знающие друг друга. Однако, присмотревшись попристальнее, определишь, что далеко не так. Сразу приметишь ветеранов полка. Их речи без деланной позы, спокойные, лишенные всяких разглагольствований. Между собой говорят коротко, отрывисто, понимают же друг друга с полуслова. Даже в движениях, по-деловому будничных, собранных, угадывается внутренняя сила, так свойственная закаленным в боях людям.
А вот три молодых. Они еще по-настоящему не вросли в боевую жизнь и даже не сформировались как летчики. Среди них выделяется Сергей Лазарев. Боевое крещение уже дало ему право, как он, видимо, думал, держаться в разговорах на одной ноте с бывалыми людьми. Реплики его, хотя и громки, но не убедительны, смех раскатистый, но не заразительный. На его остроты почти никто не обращает внимания. Он старается вести себя непринужденно, очень самостоятельно, подражая опытным летчикам. И, словно у актера, входящего в роль, это у него получается неплохо… Что поделаешь, в девятнадцать лет многим хочется казаться зрелыми.
Сергей пытается уже важничать и, пренебрежительно отодвинув тарелку со свиной отбивной, басовито ворчит на официантку:
— Где ты такого столетнего кабана откопала? Как подошва — нож не берет… И даже не соленый.
Широкое лицо Маши вспыхнуло. Серьезная молодая женщина, возмутившись, резко заметила:
— Вам, я смотрю, соль не соль, мясо не мясо! Все едят, а вы куражитесь, как избалованный ребенок.
— У него нож тупой! — под общий смех говорит кто-то.
А вот и третья группа летчиков. Это люди не из молодых: когда-то побывали в боях, послужили порядочное время в строевых частях, но только что прибыли на фронт… Таков капитан Петрунин, штурман полка. Он внимательно ко всем прислушивается, сам же в разговор вступать не спешит. Главное сейчас для него — все понять, изучить и цепко врасти в новую жизнь.
Кроме этих, как бы внутренних, различий, летчики делились на две категории по форме одежды. В кожаных регланах — люди довоенной выучки, в комбинезонах — молодые, ставшие летчиками только перед войной или совсем недавно.
Завтрак прошел быстро. У летчиков-истребителей вырабатывается привычка все делать быстро, напористо. Маша, ранее работавшая в полку бомбардировщиков, сразу отметила:
— Вы, как пожарники. Куда только спешите?
— Понимаем, Маша, — сочувственно отозвался Купин. — Хочешь сказать, не как у бомбардировщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Потом на маршруте «мессершмитты» пытались клевать нас сзади, но ничего сделать не смогли. Небольшими отворотами, применяя своеобразные воздушные «ножницы», знакомые еще по Халхин-Голу, мы отбили все атаки. Как-то даже не верилось, что можно столь удачно вести оборонительные воздушные бои на наших стареньких И-16 против современных «метеоров» Ме-109.
4
В бою некогда заниматься самоанализом, да и мысль работает рывками. Что главное, что второстепенное в действиях — порой нельзя уловить. Если же и оценишь какой-нибудь свой маневр, то предаваться отчаянию, горю или радости нет времени. А вот на земле все можно разложить по полочкам.
Как только я выключил мотор, почувствовал такое угрызение совести, что хоть, как говорится, проваливайся сквозь землю. Из головы все улетучилось, даже позабыл, что летел с неубранным шасси. Теперь отчетливо понял, что мой инстинктивный разворот для самозащиты не что иное, как результат растерянности. Вместо того чтобы резким рывком самолета увернуться от удара немцев, не нарушая строя, я оставил товарищей. Не выдержали нервы. Оступился.
Из кабины вылезал медленно, так же, как и после первого боя в Монголии. Тогда медлительность вызывалась торжественностью момента — получил боевое крещение. Теперь позором. Неужели за время учебы в академии сдали нервы? Скорее всего, давно не испытывал большого напряжения. Когда человек напряжен, все рефлексы обострены, и на неожиданную опасность может реагировать инстинктивно. Воскрес в памяти аналогичный случай. Японцы, как и немцы, тоже атаковали меня сзади. Не зная, что делать, я искал тогда спасения в безотчетном полете по прямой, пряча голову за бронеспинку. Все мои желания были устремлены к одному — уйти от противника. Я не понимал, что обезоруживаю себя и становлюсь мишенью.
Когда нападают сзади и не имеешь скорости уйти, маневр — единственный способ самозащиты. Формы же маневра разнообразны, и каждый должен применяться с учетом обстановки. Позднее, на Халхин-Голе, я привык в таких случаях подставлять лоб самолета и идти на лобовую атаку. Сегодня бессознательно поступил так же. Очевидно, некоторые тактические приемы, когда долго применяешь, превращаются уже в привычку. Изменяются условия боя, изменяются и привычки. Виноват ли я? Конечно. Но ведь и страшного пока ничего не случилось.
Какие бы ни возникали в отяжелевшей голове доводы, какие бы ни находил себе оправдания, а объяснение с капитаном Купиным неизбежно. С товарищами я тоже должен встретиться. Особенно досадно, что неприятность получилась при первом боевом знакомстве. А первое впечатление о человеке надолго сохраняется в памяти. Попробуй теперь докажи…
Мужество — не природный дар. Кто хочет его приобрести, тому надо порой наступить на горло самолюбию. А как это тяжело!
Понуро побрел на доклад. Проклятое шасси! Зря не возвратился, нужно было бы сесть. Теперь многое, что считал правильным, представлялось совсем в ином свете.
Дмитрий Иванович, к моему удивлению, сам идет навстречу и улыбается:
— Ловко ты на себя принял «мессеров» и отвлек!.. За это время мы ушли с территории противника и перестроились из «круга». Поздравляю со вторым боевым крещением.
Купин хотел пожать мне руку, но, заметив что-то неладное, спросил:
— Уж не заболел ли?
Человеку, очевидно, свойственно скрывать свои слабости. И я, чтобы не выдать волнения и собраться с мыслями, решил чуть схитрить:
— Без привычки в ушах заложило… Не понял, что вы сказали.
— Продуй! — громко посоветовал Дмитрий Иванович и показал, как это делается. — … А вообще так рисковать, пожалуй, не следовало. Этим ты усложнил наши действия. И все же получилось неплохо…
Мы пошли завтракать.
Как по-разному можно оценить отдельные моменты воздушного боя! Со стороны мои действия и были таковыми, как о них отзывался Дмитрий Иванович, но я-то знал, что все получилось случайно, помимо моего желания. Ладно уж, не стоит разочаровывать других, достаточно и того, что сам себя осудил. Впереди еще много боев более трудных, чем этот. Мне сейчас нужно доверие товарищей.
Завтрак показался необыкновенно вкусным. Давно я уже не ел с таким аппетитом. Летчики, с которыми летал, вдруг стали для меня самыми близкими товарищами, словно знал их не второй день, а Давным-давно. Бой не только разом сближает или разъединяет людей, но и роднит. Сырая, заплесневелая землянка сейчас выглядела уютной, чуть ли не домашней, желанной комнатой. Не зря так ласково, любовно, даже трогательно вспоминается фронтовая жизнь.
От печки, сделанной из бензиновой бочки, в землянке жарко. Бодро потрескивают сухие дрова. Мы сидим за двумя маленькими столиками и ведем оживленный разговор. На первый взгляд могло бы показаться, что тут находятся только обстрелянные, опытные бойцы, уже давно знающие друг друга. Однако, присмотревшись попристальнее, определишь, что далеко не так. Сразу приметишь ветеранов полка. Их речи без деланной позы, спокойные, лишенные всяких разглагольствований. Между собой говорят коротко, отрывисто, понимают же друг друга с полуслова. Даже в движениях, по-деловому будничных, собранных, угадывается внутренняя сила, так свойственная закаленным в боях людям.
А вот три молодых. Они еще по-настоящему не вросли в боевую жизнь и даже не сформировались как летчики. Среди них выделяется Сергей Лазарев. Боевое крещение уже дало ему право, как он, видимо, думал, держаться в разговорах на одной ноте с бывалыми людьми. Реплики его, хотя и громки, но не убедительны, смех раскатистый, но не заразительный. На его остроты почти никто не обращает внимания. Он старается вести себя непринужденно, очень самостоятельно, подражая опытным летчикам. И, словно у актера, входящего в роль, это у него получается неплохо… Что поделаешь, в девятнадцать лет многим хочется казаться зрелыми.
Сергей пытается уже важничать и, пренебрежительно отодвинув тарелку со свиной отбивной, басовито ворчит на официантку:
— Где ты такого столетнего кабана откопала? Как подошва — нож не берет… И даже не соленый.
Широкое лицо Маши вспыхнуло. Серьезная молодая женщина, возмутившись, резко заметила:
— Вам, я смотрю, соль не соль, мясо не мясо! Все едят, а вы куражитесь, как избалованный ребенок.
— У него нож тупой! — под общий смех говорит кто-то.
А вот и третья группа летчиков. Это люди не из молодых: когда-то побывали в боях, послужили порядочное время в строевых частях, но только что прибыли на фронт… Таков капитан Петрунин, штурман полка. Он внимательно ко всем прислушивается, сам же в разговор вступать не спешит. Главное сейчас для него — все понять, изучить и цепко врасти в новую жизнь.
Кроме этих, как бы внутренних, различий, летчики делились на две категории по форме одежды. В кожаных регланах — люди довоенной выучки, в комбинезонах — молодые, ставшие летчиками только перед войной или совсем недавно.
Завтрак прошел быстро. У летчиков-истребителей вырабатывается привычка все делать быстро, напористо. Маша, ранее работавшая в полку бомбардировщиков, сразу отметила:
— Вы, как пожарники. Куда только спешите?
— Понимаем, Маша, — сочувственно отозвался Купин. — Хочешь сказать, не как у бомбардировщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68