Наши отцы шли в огонь революции потому, что понимали: другого пути нет. Теперь воюем мы, их дети, второе поколение революции. И мы не разгромили бы фашистов под Москвой и на Волге, не победили бы в Курской битве, если бы нам не придавали силу идеи коммунизма, глубочайшее сознание, что без Советской власти для нас жизнь не жизнь.
…Дремавший у наших ног Варвар вдруг вскочил, навострил уши и, жалобно заскулив, бросился прочь. В чем дело? На аэродроме стояла тишина. В степи — никого.
— С ума спятил, что ли? Варвар, Варвар! Назад! — закричал Лазарев.
Все встали. И тут услышали какое-то далекое посвистывание. Посмотрели на запад — ничего. И вдруг на восточной стороне аэродрома что-то страшно затрещало, загрохотало. В первое мгновение показалось, что с темнеющего небосклона обрушилась на нас лавина огня и дыма. Показался один «фоккер», другой… Масса «фоккеров» и «мессершмиттов» пикировали сверху. Косой смертоносный дождь хлестал по аэродрому. Секунда — и зловеще черные кресты, изрыгающие огонь, замелькали над нашими головами. Вражеские истребители опустились так низко, что наши тела как-то сами прижались к земле. В беспомощном ожидании я вспомнил слова Саши Романенко: «Раз мы молчим — немцы заговорят». Вот они и заговорили.
Оцепенение, вызванное внезапностью, прошло. Мы бросились по самолетам. Только успел я прыгнуть в кабину, как пушечно-пулеметный грохот заглушили сильные взрывы. Задрожали аэродром, небо, фонтанами брызгала земля. Все заходило ходуном. «Як» подо мной, что пришпоренный конь, запрыгал. Куда там взлетать! Снимут еще на разбеге или попадешь под бомбы…
Стихло. Ни взрывов, ни стрельбы. «Не оглушило ли?» — подумал я. Нет! Жив и невредим.
От взрывов бомб медленно оседают облака пыли. Фашистские истребители, пронесшиеся ураганом, уже исчезли в ослепительном закате. Медленно, с оглядкой, поднимаются с земли люди. На аэродроме царит тревожная, гнетущая тишина. Оглушенные неожиданностью налета, люди никак не могут прийти в себя. Страшно, боязно думать, что вот-вот сейчас ты увидишь погибших друзей и разбитые самолеты. В расположении нашего полка нет пожаров. Убитых и раненых тоже не видно. Самолеты стоят как ни в чем не бывало. Неужели пронесло? Не верится.
Но на стоянке 32-го полка полыхает костер. Оказывается, не пронесло.
В эскадрилью на машине примчался командир полка. Не выходя из кабины, Василяка стал распекать летчиков. Вместо того чтобы укрыться в щелях, многие бросились к самолетам, и это было, конечно, ошибкой.
— Кому нужна эта смелость во время штурмовки! Хорошо хоть, что никто не попытался взлететь, а то перещелкали бы, как воробьев. Я с КП видел две пары «мессершмиттов», они так и кружились вверху. Зашевелился бы какой-нибудь «як» — сразу бы его пригвоздили.
— Почему дежурное звено не взлетело? — спросил кто-то.
— Не успели запустить моторы, как все уже кончилось. Подниматься вдогон — что после драки кулаками махать.
— Как в других полках?
— Еще не узнавал. Но вон, видите, — в тридцать втором горит «як».
Командир поехал к соседям.
— Ах, картошка — объеденье, пионерский идеал! — грустно пропел Лазарев, глядя на Тимонова. — Ну как, романтик, — повернулся он к Кустову, — всласть отдохнул?
— Жалко, что картошку не доели, — ответил Тимонов. — Братцы! Костер-то наш где? Пойдемте посмотрим.
На месте костра несколько круглых ямочек. Такие же ямочки — следы разрывов авиационных снарядов — и там, где мы сидели. Головешки расшвырены.
— Да-а, — протянул Тимонов. — Если бы не Варвар, мы все тут тоже валялись бы, как эти головешки. Вот теперь он действительно боевой друг: предупредил нас своевременно, не проспал службу.
Тут мы вспомнили про собаку. Это она, услышав приближение вражеских самолетов, за какие-то одну-две секунды до ливня снарядов и пуль заставила нас встать и отойти от костра. Варвар, как бы принимая нашу благодарность, приветливо крутил хвостом.
Темнота сгустилась, а команда о конце рабочего дня все не поступала. Очевидно, забыли. Мы пошли на КП. Там узнали, что в 32-м истребительном полку убит летчик младший лейтенант Галаев, двое ранено. Один самолет сгорел, несколько получили повреждения.

6
Хоронили младшего лейтенанта Джелебека Галаева в городе. Погода стояла хорошая, солнечная. Командир дивизии поручил мне произвести «авиационный салют» над его гробом:
— Загни такие крючки, чтобы небо всколыхнулось и земля бы ахнула. Хороним лучшего человека дивизии и нужно, чтоб это знали все Прилуки. — Николай Семенович остро переживал смерть летчика. — Надо же так случиться — сбить восемь самолетов, провести десятки воздушных боев и так погибнуть. На своем аэродроме, на отдыхе.
Времени до вылета оставалось еще много, и мы — Герасимов, Василяка и я — у командного пункта полка говорили о вчерашнем налете. Василяка спросил:
— Кто виноват, что немцы исподтишка нагрянули?
— Конечно, не мы, истребители, — сразу ответил полковник. — Это все из-за связи. Посудите сами. От Днепра до нашего аэродрома лету не меньше пятнадцати минут. Если бы мне вовремя сообщили, я поднял бы всю дивизию. Перехватили бы «мессеров» где-нибудь на полпути. И представьте себе, вечереет, немцам в бой ввязываться нельзя: горючего у них в обрез, да и садиться-то надо в темноте. Они бы сразу хвосты показали — только бей!
— А помнишь, как 27 июня на Халхин-Голе на наши аэродромы тоже внезапно наскочили японцы? — спросил меня Герасимов. — Связь была нарушена: диверсанты провода перерезали.
— Такое никогда не забывается, — сказал я.
— Помнишь, как мы ответили самураям? Вынудили их всю авиацию убрать чуть ли не на двести километров от фронта.
— Да. Но потом мы опять прекратили налеты на их аэродромы, — напомнил я, — и японцы, несмотря на то что самолетов имели меньше, снова начали погуливать по нашим аэродромам. Теперь у нас создалась очень похожая обстановка…
— Правда, почему мы прекратили налеты на фашистские аэродромы? — подхватил командир полка. — Машин у нас стало больше, чем у немцев. Опыт есть. Нужно использовать свое преимущество. Базирование фашистов известно, места нам хорошо знакомые. Только бей.
— Кто его знает. Дивизии, корпусу такой задачи не ставится. Да нам, пожалуй, и не под силу. Это дело воздушной армии, командующего. А помните перед Курской битвой? В первый же день наступления немцев с утра ударили по аэродромам противника. Теперь же почти прекратили. А надо бы.
— Нельзя же прикрывать свои войска только постоянным висением над фронтом, — продолжал Василяка. — Немецкие истребители базируются от нас очень близко. Давить их надо! Житья не давать, а то разгулялись над нашей территорией как у себя дома. Обидно.
— Конечно, обидно, — согласился комдив. — Но ничего не поделаешь.
Казалось бы, самое выгодное — бить авиацию противника на земле. Здесь она, как рыба на суше, беспомощна. И к тому же самолеты большее время находятся на земле, а не в воздухе. Но этот действенный способ борьбы применялся нами недостаточно.
До войны наше оперативное искусство предлагало как один из способов завоевания господства в воздухе уничтожение авиации противника на его базах. Однако считалось, что такие действия трудны и малоэффективны. Это ошибочное положение долго сказывалось на действиях нашей авиации.
Даже спустя два года после начала войны, когда в ходе Курской битвы было вырвано у фашистов господство в воздухе, мы по инерции часто ограничивали борьбу воздушными боями над фронтом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52