Мы с Тимоновым, не теряя высоты и не спуская глаз с противника, полетели за «Петляковыми». Четверка «мессершмиттов» только сделала вид, что гонится за нами. Но, будто вспомнив, что нужно прикрывать свой объект, оставила нас в покое и пошла обратно. Ну что ж! Это их дело.
Мы снова приняли походный порядок. Летим новым маршрутом. На старом нас может поджидать противник. Уклоняемся на север, ближе к Киеву.
В воздухе спокойно. Вглядываюсь в даль, стараясь увидеть, что сделали оккупанты с Киевом. Город лежит потускневший, притихший. Улицы, дома, сады… — все, кажется, с надеждой смотрит на нас.
Не успел я еще вылезти из самолета, как Дмитрий Мушкин сообщил:
— У Тимохи шасси не выходят.
Я поднял голову. Над аэродромом рывками, крутя бочки и делая резкие горки, носился «як». Тимонов пилотажем пытался вырвать шасси из гнезд. «Наверно, осколком снаряда что-нибудь повреждено в самолете», — подумал я и побежал на радиостанцию узнать, в чем дело. Но тут же остановился: гул мотора оборвался — кончился бензин. Летчик пошел на посадку с невыпущенными шасси.
Посадка на фюзеляж, на живот, всегда сулит большие неприятности. Наименьшее зло — поломка самолета. Особенно беспокоил меня противотанковый ров. Путь Тимонова лежал через него. Если бы работал мотор, все было бы просто. Теперь же самолет не летел, а опасно сыпался к земле и сыпался так, что этот ров мог стать Тимонову могилой.
Аэродром, казалось, замер.
— Чего не отвернет и не сядет в поле?! — не вытерпел Лазарев. — Так же…
— Помолчи! — Кустов раздраженно и умоляюще махнул рукой на Сергея.
Линию планирования самолета я мысленно продолжил до земли. Она обрывалась еще до оврага. Сейчас спасение Николая только в скорости. Если он держит повышенную скорость, то «як» перелетит овраг, нет — врежется в него.
Самолет Тимонова, словно почувствовав опасность, приподнял нос — снижение замедлилось, и «як» понесся над землей. Впереди — желтеющая насыпь. Невольно представил себя на месте Николая и, как бы думая, работая за него, мысленно потянул ручку на себя и присел… Вот самолет перед насыпью. «Як» Тимонова, словно слушаясь нас, собирает последние силы, чуть приподнимает нос и, коснувшись вершины опасного вала, перемахивает через него.
— Есть! — дружно откликнулся аэродром. Самолет с легким шелестом пронесся по траве, потом всей грудью опустился на землю и, как бы боясь зарыться, еще больше приподнял нос, тяжело, со скрежетом прополз несколько десятков метров и замер.
Кровь на лице Тимонова — вот что бросилось мне в глаза. На лбу сплюснутые очки. Из-под них по щекам тянутся багровые полоски. Знакомая картина — результат удара головой о кабину при приземлении. Почти обычное явление при посадке на фюзеляж, если летчик не успел сбросить со лба очки и не уперся руками в передний борт кабины. Ничего опасного. Николай как-то вяло расстегнул привязные ремни и замки парашюта.
Если машину подобьют в бою, летчик на земле никогда не будет стыдиться своего несчастья. Наоборот, некоторые гордятся этим как вещественным доказательством своей храбрости. Совсем другое, когда самолет оказывается поврежденным из-за ошибки летчика.
Николай официально доложил:
— Поломал «як». В основной системе было мало воздуха. Хотел выпустить шасси аварийно и не сумел.
Пока врач обрабатывал ссадины на лице летчика, техники подняли машину на колеса. И тут мы увидели в фюзеляже рваную дыру — след осколка зенитного снаряда. Из-за этого не вышли шасси. Как хрупок самолет! Он, точно живое тело, чувствителен к каждой царапине.
— Не может быть! — оживился Тимонов. — Удара же не было. Да и снаряды рвались далеко от меня…
Но факт оставался фактом. Один осколок все-таки достал самолет Тимохи.
Хотя поломка так и осталась поломкой, Тимонов облегченно вздохнул.
Рядовой авиации

1
Левобережная Украина к началу октября почти вся была очищена от оккупантов. Советская Армия на огромном протяжении вышла к Днепру, захватив на правом берегу двадцать три плацдарма. Эти небольшие прибрежные кусочки земли требовалось расширить и соединить, чтобы можно было начать отсюда решительные действия по освобождению Правобережной Украины. Фронты получили новые задачи. Воронежский фронт, сдвинувшись на север, должен был освободить Киев и создать здесь большой стратегический плацдарм.
Наша дивизия перебазировалась ближе к Днепру и разместилась километрах в сорока северо-восточнее Киева. Новый аэродром полка, вблизи деревни Савино, представлял собой заброшенную поляну, заросшую кустарником. На узкой полоске кустарник выкорчевали — и площадка готова.
Первое, что бросилось в глаза на новом месте, — густой сосновый бор. К опушке прилегла летная полоса. Мы сразу оказались под надежным укрытием леса. После открытых степных аэродромов, где нас не однажды штурмовали фашистские истребители, этот казался чудесным мирным уголком, случайно уцелевшим от все испепеляющей войны.
— Здесь что-то напоминает Долгие Буды, — сказал Тимонов. — Помните, был такой аэродром недалеко от Обояни? С дубовой рощей. Интересно, сколько нам придется здесь постоять?
— Судя по всему, долго не задержимся, — отозвался Лазарев. — За полмесяца это уже третье пристанище. А жалко: здесь жить будем как на курорте. Десна недалеко, рядом озеро, кругом лес…
— По положению должны прожить четыре недели, — серьезно проговорил Тимонов.
Такое утверждение нас рассмешило. Кустов заметил: — Бред на лоне природы.
— Никакой не бред! На всех курортах срок пребывания четыре недели. А здесь же, по-вашему, курорт.
— Братцы! — воскликнул Кустов. — Глядите!
Под молодыми сосенками виднелась целая стайка маслят. Через несколько минут наши пилотки наполнились молодыми нежными грибами. А Николай Тимонов все рыскал по лесу.
— Сюда! Здесь их видимо-невидимо.
— Ну и нюх у тебя, Тимоха! — восхитился Лазарев, первым подошедший к Николаю.
— А как же. У нас в Брянских лесах такого добра уйма.
— После войны тебя нужно сделать начальником треста по заготовке грибов и ягод, — пошутил Лазарев. — И тогда ты обязательно введешь в меню летчиков на закуску соленые грибы. Хоть раз в неделю.
Наверное, мы еще долго бродили бы по лесу (такое удовольствие с начала Курской битвы представилось впервые), но нас позвал командир полка.
Летчики собрались на КП и, усевшись за длинным столом, сколоченным из сырых, пахнущих еще смолой досок, внимательно осмотрели новую землянку.
На аэродромах командные пункты строились обычно небольшими. Рыли прямоугольный котлован, перегораживали на две части, стены обкладывали досками или бревнами, сверху накатывали толстый кругляк и засыпали землей — и землянка из двух комнат готова. Этот же командный пункт был больше обычного. Начальник штаба майор Матвеев сказал:
— Для нашего полка на аэродроме никаких хоромов больше нет, а дело близится к холодам, поэтому сделали такой большой КП. Здесь будем и работать, и столоваться, и отдыхать днем. Такая же землянка подставлена для девяносто первого полка. Он прилетит сюда завтра.
В землянке от топившейся железной печки стояла духота. Лазарев недовольно заметил:
— Зачем такую жарищу нагнали, ведь еще тепло.
— Все же из сырой сосны сделано. Пускай хоть просушится, а то сразу плесенью покроется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52