Когда мы всей эскадрильей уселись на землю с полными тарелками борща, Худяков снова заговорил про сорок первый год. В июле и августе гитлеровцы рвались к Киеву. Летчики тогда по нескольку недель не выбирались из кабин своих самолетов. То и дело вылетали на штурмовку.
— Летим как-то над дорогой. Мать честная! Лавина за лавиной — пехота, танки, мотоциклисты, всех полно. Ни одна пуля не пролетит мимо. Весь боекомплект расстреляли. А фашисты прут и прут! Наших танков не видно. Киев рядом. Зло взяло. И давай мы колесами утюжить прямо по головам. Пробрало — разбежались, черти, опустела дорога. А когда мы вернулись на аэродром, не узнали своих самолетов: все были в крови, а у многих и винты погнуты. Зато задержали фашистов…
— Видать, вы здорово тогда дрались. Раз дали немцам в Киеве такое окружение устроить, — сказал Лазарев.
Худяков укоризненно взглянул на него:
— Мы-то тут при чем? Мы сделали все, что от нас зависело. Даже больше.
— Ты, Сережа, где был в начале войны? — как-то между прочим спросил Лазарева Рогачев.
— Учился в военной школе.
— А я воевал. И могу тебе дать расписку, что в сорок первом мы дрались здорово. Делали не по два-три вылета в день, как теперь, а по шесть, а то и больше. И то, что не смогли фашистов сдержать, не наша вина.
— Ладно, не оправдывайся, — пробурчал Худяков. — Мы отступали потому, что Лазарева с нами не было…
Подъехал начальник штаба полка и прервал наш обед. Предстоял срочный вылет на прикрытие штурмовиков, которые должны нанести удар по скоплению танков и пехоты противника.
— Вылет по данным вашей разведки, — сказал майор Матвеев Худякову. — Район ты указал точно? Ошибки не будет?
— Я тут каждый кустик знаю, — недовольно пробасил Николай Васильевич. — Я ж до войны служил в Киеве и отсюда отступал.
Готовых истребителей набралось только шесть, остальные еще не успели заправиться бензином.
— Может, минут десять подождем? — предложил я, застегивая шлемофон.
— Нет, нет! — решительно ответил начальник штаба. — Я командиру дивизии об этом докладывал. Приказал вылететь немедленно: нужно нанести удар по противнику, пока он еще на исходных позициях.
Мы летим. В небе редкие пятна облаков. Воздух чист и прозрачен. Дымы фронта еще впереди. Две пятерки «илов», одна за другой, плывут плотным строем. Над ними ступеньками — мы. Я с Тимоновым иду рядом со штурмовиками. Чуть в стороне — Кустов с Лазаревым. Выше всех парит пара Николая Пахомова из другой эскадрильи. Ее задача: не дать противнику сверху напасть на нашу четверку «яков». Мы же не должны пропустить к «илам» ни одного вражеского истребителя.
Такое, трехъярусное построение полк применяет уже давно. Но до днепровских боев третий ярус часто располагался на большом удалении от остальных истребителей, потому что это значительно увеличивало наступательную маневренность нашего боевого порядка. Верхние истребители, летя как бы на отшибе, действовали по принципу «свободной охоты», уничтожая попавшиеся на глаза вражеские самолеты. Однако при изменившейся тактике гитлеровцев такой большой отрыв третьей группы позволял противнику легко откалывать ее от главных сил. Из-за этого в первом же бою над Днепром погиб Дмитрий Васильевич Аннин. Теперь мы сжали боевой порядок, что значительно увеличило плотность обороны, и нам стало легче продираться сквозь заслоны «фоккеров» и «мессершмиттов».
Километров за пятьдесят до Днепра видимость ухудшилась. Почувствовалось пороховое дыхание фронта. Как-то незаметно сосредоточиваешься только на небе. Высокие кучки облаков — союзники врага. Он, прикрываясь ими, может внезапно свалиться на нас. Вверху как будто все спокойно. Но Пахомов уже предупреждает:
— Появилась четверка «мессеров».
В голубизне неба еле-еле виднеются тонкими штрихами немецкие истребители. Они для нас недосягаемы. Мы летим на высоте две-три тысячи метров, фашисты, наверное, — пять-шесть. Враг идет с нами одним курсом. Значит, мы уже обнаружены и немцы вот-вот бросятся в атаку. Но нападения нет. Странно.
«Мирный» полет с нами «мессершмиттов» раздражает. Ритм дыхания нарушается, точно в воздухе стало меньше кислорода.. В груди чувствуется теснота. Как бы снимая напряжение, спрашиваю:
— Все ли видят «худых»?
— Видим! — подчеркнуто бодро раздается в наушниках разнобой голосов.
— Мерзавцы что-то затевают, — слышу тенорок Кустова.
— Поживем, увидим, — подхватывает Тимонов. — Только бы не прозевать.
От дружеской переклички стало как-то спокойнее.
Впереди в дыму и огне пестрой лентой вьется крутой правый берег Днепра. А фашисты летят все так же «мирно». Впрочем, сейчас для нас опасность не в них, эти на учете. Страшит невидимое. Оно… Вот оно! Ниже нас навстречу мчится шестерка истребителей. Они отворачивают вправо и проскакивают мимо. «Мессершмитты». Их вызвала эта четверка. Раньше они всегда встречали нас выше, сейчас — ниже. Необычно. Может, еще где-нибудь прячутся?
— Опять, наверное, не придется посмотреть Киев, — сожалеет Тимонов.
Но всем уже не до разговоров. Шестерка «мессеров» круто разворачивается, целясь зайти сзади и снизу. «Мирная» четверка стремительно несется на нас сверху. Фашисты хотят одновременным ударом с двух направлений отсечь нас, истребителей, от штурмовиков, разбить, а затем расправиться с «илами». Расчет на силу. Их десять, а нас шесть. Замысел врага ясен. Нужно только обороняться и ни при каких обстоятельствах далеко не отходить от штурмовиков. Главная опасность, кроется в нижней группе «мессершмиттов»: она целится ударить по штурмовикам снизу, где у них нет защитных пулеметов.
Родился план боя: Пахомов со своим ведомым отбивает атаку верхних «мессершмиттов», наше звено — нижних.
— Понятно! — отрывисто уведомляет Пахомов, уже загораживая путь верхним «мессерам».
Шестерка «худых» догоняет сзади. Развернуться и принять лобовую атаку — опасно. Далеко оторвешься от «илов», и фашисты наверняка проскочат к ним; вывернуться в сторону — тоже не надежно: часть немецких истребителей окажется у нас в хвосте, скует боем, а остальные нападут на штурмовиков. Силой на силу сейчас фашистов не возьмешь: они подавят численностью. Выход из положения нужно искать в другом. Я вспомнил похожие условия боя на Халхин-Голе. Мы тогда вдвоем дрались против шести и победили.
— Игорь, за мной! — передаю Кустову и резко ухожу от «илов» со снижением в сторону, набирая скорость для быстрого маневра.
«Мессершмитты», решив, что мы спасаемся бегством, истребителей не преследуют, а устремляются к штурмовикам. Ведь они оказались без охраны. Добыча. С земли беспокоятся:
— «Маленькие», почему бросили «горбатых»?
Как некстати вопрос! Но отвечать на КП надо: это запрашивает старший начальник, управляющий нами в бою.
— Сейчас возвратимся, не волнуйтесь! — И снова сосредоточиваю все внимание на вражеской шестерке, быстро сближающейся с «илами».
А если сейчас на нас нападет какая-нибудь случайная пара вражеских истребителей? Не сдобровать. Маневр не удастся.
Внимательно просматриваю небо. Пока новой подмоги противнику нет. Хочется скорее атаковать шестерку! Но еще рано — можно только спугнуть, но не разбить. А нужно обязательно хоть одного фашиста да уничтожить. Они тогда на некоторое время оставят нас в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52