Сулам нетерпелив и стреляет с большой дальности.
— Подходи ближе!
— Есть, ближе!
Первую группу нужно непременно разбить. Это повлияет на остальных. Игорь с Лазаревым, прекратив бой со второй группой, которая уже поворачивает назад, спешат к нам на помощь. Вот загорелся один «юнкерс», второй… Откуда-то сверху на защиту их опустилась пара «фоккеров». Значит, вышла из боя пара Сачкова. Теперь над головами фашистских истребителей никто не висит. Вот они и начали активничать. Я атакую эту пару. Ей не известно, что у меня не стреляет оружие.
«Фоккеры», боясь попасть под огонь, дерутся со мной, не беспокоя тройку «яков», расправляющуюся с флагманской стаей. Я вижу, она потеряла компактность строя и, сбросив бомбы, разворачивается на запад. Затеплилась слабая надежда отразить налет и третьей группы. Ю-87 очень уязвимы и робки. Их стоит только тряхнуть — и они наутек.
— Пошли, Игорь, разгоним последнюю стаю, — говорю я Кустову.
— Не могу! Все!
Кустов и еще кто-то берут курс на восток и снижаются. Их преследуют два истребителя противника. «Яки», не имея возможности защищаться, скрываются в облаках.
Через минуту-две выходят из боя без горючего еще четыре самолета. Мы остаемся вдвоем с Суламом. На нас сверху наваливается целая свора «фоккеров». Вести с ними бой бессмысленно, а к бомбардировщикам они не дают даже повернуться. Теперь на их стороне все преимущества. У нас же вот-вот кончится бензин. Последняя надежда на свежие силы.
Гляжу на часы. Тринадцать минут идет бой. По расчету, помощь должна уже подоспеть. Я никак не могу поверить, что она не придет. Жду. Наши истребители могут появиться где-нибудь в стороне. На поиск противника они не должны затратить ни секунды. Я обязан навести их на бомбардировщиков. Только при атаке с ходу наши истребители успеют помешать врагу отбомбиться.
Вдвоем вертимся с «фоккерами». Солнце уже скрылось. Хотя наверху еще светло, я знаю, что на землю легла ночь. Как в темноте сядет Сулам? К тому же у него сейчас может остановиться мотор, а он все еще продолжает драться.
— Сулам, иди домой! — говорю ему, досадуя на себя, что в азарте боя позабыл его отослать раньше.
— Есть, домой!
Его «як» вываливается из окружения «фоккеров» н скрывается в потемневших облаках.
Увертываясь от фейерверка «фоккеров», я продолжаю носиться в зоне прикрытия, ожидая новый наряд наших истребителей. А если их не будет?
Третья стая «юнкерсов», никем не атакованная, уже подплывает к линии, за которой кончаются облака. Дальше — открытая земля. На ней войска 38-й армии.
— Скоро ли придет помощь? — запрашиваю землю. Все тот же голос отвечает:
— Мы не видим самолетов противника.
От таких слов мой «як» взревел и, будто захлебнувшись от злости, стих. Слух резанул чужой вой, вой «фоккеров». Остановка мотора не удивила. Меня взорвали слова наземного командного пункта.
— Ах, вы не видите! Так полюбуйтесь! А я — на отдых.
«На отдых». Зачем я сказал так? Просто сорвался, нервы не выдержали.
Заглохший мотор целиком завладел мной. Придется садиться в темноте. На пути до дому — Днепр и Десна, леса и болота, поля, изрытые окопами и блиндажами. Вынужденная посадка на такой местности грозит гибелью. Нужно обязательно долететь до аэродрома. А хватит ли высоты?
«Фоккеры», видимо, поняли, что у «яка» остановился мотор, и на какое-то мгновение отступились от меня. Им нужен разгон. Мое спасение в облаках.
Тучи сразу окутали самолет сыростью и темнотой, отгородив от огненного мира. В тишине стало как-то жутко и холодно. Чувство одиночества усилило тревогу. Как найти аэродром? А Априданидзе? Что с ним? А вдруг на выходе из облачности уже караулят «фоккеры»? Я для них сейчас просто мишень.
Все эти мысли крутились у меня в голове. Их оборвал свет, ударивший прямо в глаза. Что это? Тут же понял, что просто выскочил из облаков к это луна. Она невозмутимо сияла над головой. Подо мной черная, притаившаяся земля, страшная и огромная. Что ожидает меня там? Отыскиваю, куда направить нос самолета. От этого зависит, попаду на аэродром или нет. И тут я позабыл о противнике, весь сосредоточившись на спасении самолета и своей жизни. Больше я не в силах ничего сделать, но земля кричит:
— Ворожейкин! Ворожейкин! Почему ушли? Нас бомбят! Идите скорее к нам!
Снижаясь, я оглянулся через плечо. На фоне потухающей зари парит косяк «юнкерсов». Один самолет за другим отрываются от него и, словно с горы, катятся по стенке облаков вниз. На берегу Днепра фонтанами брызжет огонь. Мне кажется, во вспышках разрывов я вижу, как взлетают на воздух искалеченные люди, пушки, танки…
Гнетущее, тяжелое чувство охватило меня. Выслали бы на помощь всего пару или четверку истребителей — и этой трагедии можно было бы избежать.
Мой «як», будто во сне, чуть посапывая, планирует на разноцветные яркие шарики, висящие над аэродромом. Там меня ждут и ракетами показывают путь. Ох и здорово хочется добраться до этих домашних огоньков! Сумею ли сесть? Кажется, сяду даже с закрытыми глазами: до того все там знакомо!

5
Раньше ночью летали только трое из нас, и то давно. Но теперь все приземлились нормально. Правда, двоим, с остановившимися моторами, не хватило высоты, и они сели поперек старта, слегка повредив машины. Но это мелочь. Могло кончиться гораздо хуже.
Идя к командиру полка, я спросил Априданидзе, как он чувствовал себя при посадке. Сулам сразу ответил:
— Да я об этом как-то и не думал. Только вот боялся, что не хватит горючего и не попаду на аэродром.
Очевидно, в том, что все приземлились благополучно, решающее значение сыграла психология. Когда обучают летать ночью, каждый твердо знает: прежде чем самостоятельно подняться в воздух, нужно обязательно пройти определенную тренировку с инструктором. Иначе нельзя. Это «нельзя» — закон. И пока не пройден весь курс тренировок, летчик неуверен в себе. Заставь его в это время садиться ночью — не сумеет.
Сейчас же в бою мы пережили максимальное напряжение всех сил, и посадка после такого боя — пустяк.
Под светом луны, висевшей где-то за аэродромом, мы собрались у КП и обсудили проведенный бой. Никто не упомянул о сложности посадки, все возмущались, почему нам не выслали помощь.
— Что за умник сидел на КП? — бушевал Игорь Кустов. — Деремся в пятидесяти километрах за линией фронта, да еще за облаками, а он захотел видеть нас!
— Может быть, тут враг приложил руку? — предположил Лазарев.
На разборе присутствовал командир полка. Он прекрасно понимал наше состояние и никого не осуждал за резкие слова.
— Это просто какое-то недоразумение, — тихо, очевидно, чтобы не слышали другие, сказал мне Василяка. — Скорее всего, на КП наземной армии находился кто-нибудь из командиров, плохо знающих тактику авиации, и он не сумел разобраться в обстановке. Ведь общевойсковые армии совсем недавно начали держать связь с нами в воздухе.
— Может быть, — отозвался я. — Но почему бездействовал наш авиационный командный пункт? Он-то уж не мог меня не слышать! Вы далеко были от нас, на аэродроме, и то все наши переговоры по радио поняли хорошо.
— Командный пункт дивизии принял твою просьбу о помощи, — сказал майор. — Это говорил мне наш начальник связи.
— Кто из командования был на КП?
— Полковник Герасимов.
— Не может быть! — Зная решительный характер командира дивизии, его опыт, я не поверил, чтоб он мог не разобраться в особенностях боя и не выслать нам на помощь истребителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52