Вот с такими поэтическими чувствами Грин начал свою разведывательную работу.
Для того чтобы точно установить, чем занимался Грин во Фритауне, надо переворошить всю входящую и исходящую почту британской разведки за 1942 год в поисках редких писем и телеграмм, которыми он обменивался со своей главной квартирой. Но доступа туда у нас нет, и к тому же мы вряд ли обнаружим что-либо интересное. Поэтому попытаемся создать мозаику из высказываний самого Грэма Грина, разбросанных по его многочисленным сочинениям. Итак, предоставляем ему слово:
«В 1942 году я жил в окрестностях Фритауна, в доме на болоте, которое туземцы использовали как уборную, чем плодили бесчисленных мух. (Однажды, закрыв окна своей комнаты, я за две минуты убил полтораста штук.) Я направил министру колоний требование построить для туземцев уборную, на что он ответил мне, что подобное требование должно пройти соответствующие инстанции, но так как в данном случае никаких инстанций не было, мне пришлось напомнить ему о замечании на этот счёт мистера Черчилля. Я получил свою уборную и мог пометить в официальных документах, что [там] начертано и моё имя…
…были конфликты между людьми в тени одного гигантского конфликта: когда, например, я работал один в Сьерра-Леоне, а мой шеф, живший за тысячу миль от Фритауна, в Лагосе, не платил мне какое-то время жалование или когда я с горечью наблюдал за тем, как начальника полиции во Фритауне, одолевшего двадцать лет тяжелейшей службы и чёрную лихорадку, сводит с ума наглый щенок из МИ-5…
…Мелодрамы же трагически не хватало — была, правда, одна отчаянная попытка уговорить моряков задержать, пока не поздно, португальский лайнер, прошедший территориальные воды, и арестовать швейцарца, заподозренного в шпионаже, но мне в этом славном деле досталась всего лишь роль курьера».
Примерно то же он описывает и в другом месте.
«После трёх месяцев обучения в Лагосе я очутился во Фритауне, в офисе, где четыре месяца был сам себе хозяином и подчинённым (потом у меня появился секретарь). В Лагосе я целыми днями только и делал, что зашифровывал и расшифровывал документы, а по вечерам отправлялся к приятелю в полицейский участок, где мы с ним в виде развлечения охотились на тараканов, записывая на стене очки: одно за каждого убитого и половину за смытого в унитаз…
…Во Фритауне в шесть утра я вставал и завтракал… В семь я садился в маленький „моррис“ и отправлялся… за телеграммами в полицейский участок, служивший мне „крышей“. Телеграммы были закодированы шифром, не известным полиции. Вернувшись домой, я расшифровывал телеграммы и отвечал на них со всей добросовестностью, на которую был способен, писал свои донесения и переписывал чужие, если их трудно было читать. К ленчу я успевал сделать все дела».
Грину приходилось много путешествовать по стране по делу и без особого дела. По этому поводу он пишет:
«Из-за этих поездок у меня возникли денежные неприятности, но не те, какие можно предположить. Дело в том, что при возвращении во Фритаун я получал некую сумму из расчёта пять шиллингов в день, якобы составлявших разницу в ценах между едой, купленной на рынке, и консервами… Однажды я получил суровую закодированную телеграмму из Лондона, где разъяснялось, что путешествующий чиновник моего ранга должен требовать три гинеи в день, полагающиеся на гостиницу. „Примите нужные меры и доложите“. Я с готовностью подчинился. Открыв в кабинете сейф, я достал оттуда сорок фунтов, положил себе в карман и послал закодированную телеграмму в Лондон: „Меры приняты“…
…У меня были очень напряжённые отношения с моим начальником, хотя он находился в Лагосе за две тысячи миль от Фритауна. Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Он был профессионалом, а я любителем. Сарказм проникал в мои донесения и даже телеграммы. Сейчас мне жаль этого несчастного человека, которому в самом конце своей службы пришлось иметь дело с писателем. Позднее мне рассказали, что мешок с фритаунской почтой по нескольку дней лежал у него на столе нераспечатанным: он боялся заглянуть внутрь. Однажды он попытался приструнить меня, задержав моё жалование, которое ему полагалось высылать раз в месяц из Лагоса. Но мне дал взаймы начальник полиции, и его операция провалилась. В конце концов мы перешли к открытой войне: у меня была назначена встреча на либерийской границе, а он телеграммой запретил мне уезжать из Фритауна, потому что туда должно было прибыть португальское судно. Все португальские суда, следовавшие из Анголы, полагалось обыскивать. Но меня это не касалось, такие дела находились в ведении начальника полиции, представлявшего МИ-5. После недолгой внутренней борьбы я подчинился… и подал в отставку. Отставка принята не была. Я отслужил ещё полгода, но уже не подчиняясь Лагосу…
…После Фритауна (и безуспешной попытки наладить агентуру в вишистских колониях) мои шефы из разведки направили меня в отдел к Киму Филби, занимавшемуся контршпионажем на Пиренейском полуострове. Я отвечал у него за Португалию. Там офицеры абвера, которые ещё не были перевербованы нашей разведкой, были заняты в основном составлением и пересылкой в Германию насквозь ложных донесений, основанных на информации несуществующих агентов. Это была прибыльная игра (шифровальная ставка, плюс расходы, плюс премии) и к тому же безопасная. Удача отвернулась от немецкого командования, и невозможно было не восхититься тем, как в атмосфере поражения меняются понятия о чести.
Занимаясь Португалией, я часто думал, с какой лёгкостью мог бы играть в такую же игру в Западной Африке, если бы не был удовлетворён своим скромным жалованием. Мне было отлично известно, что больше всего лондонское начальство радуется новым карточкам в картотеке агентурных данных. Однажды, например, я получил донесение о вишистском аэродроме во Французской Гвинее — агент был неграмотным, считал только до десяти (по числу пальцев) и из географических направлений определял одно лишь восточное (он был магометанин). Здание на территории аэродрома, в котором, как он утверждал, стоял танк, было, по другим сведениям, складом старой обуви. Передавая это донесение, я подчеркнул все его „достоинства“, и каково же было моё изумление, когда оно было отмечено как „особо ценное“!.. Кто-то в Лондоне получил возможность заполнить чистую карточку — другого объяснения я не находил.
Итак, тема того, что двенадцать лет спустя, в 1958 году, стало „Нашим человеком в Гаване“, зародилась во фритаунской лачуге и была записана в более комфортабельном доме неподалёку от Сент-Джеймсского парка».
Перед уходом из разведки Грин составил справочник «Кто есть кто», изданный тиражом двенадцать экземпляров. В нём содержались сведения о немецких агентах на Азорах, с двумя вступительными статьями (основанными на очень сомнительных данных) и с дополнением Кима Филби о радиосети. Справочник предназначался британским десантникам.
Вот, собственно говоря, и весь опыт разведывательной работы Грэма Грина.
Остаётся добавить, что всё то, что произошло с Филби, не нарушило дружбы этих двух неординарных людей, которая продолжалась до последних дней их жизни, и Грэм Грин всегда навещал своего старого друга, приезжая в Москву.
ЗОЯ ВОСКРЕСЕНСКАЯ-РЫБКИНА (1907–1992)
Зоя Ивановна Воскресенская родилась в семье железнодорожного служащего, помощника начальника станции Узловая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Для того чтобы точно установить, чем занимался Грин во Фритауне, надо переворошить всю входящую и исходящую почту британской разведки за 1942 год в поисках редких писем и телеграмм, которыми он обменивался со своей главной квартирой. Но доступа туда у нас нет, и к тому же мы вряд ли обнаружим что-либо интересное. Поэтому попытаемся создать мозаику из высказываний самого Грэма Грина, разбросанных по его многочисленным сочинениям. Итак, предоставляем ему слово:
«В 1942 году я жил в окрестностях Фритауна, в доме на болоте, которое туземцы использовали как уборную, чем плодили бесчисленных мух. (Однажды, закрыв окна своей комнаты, я за две минуты убил полтораста штук.) Я направил министру колоний требование построить для туземцев уборную, на что он ответил мне, что подобное требование должно пройти соответствующие инстанции, но так как в данном случае никаких инстанций не было, мне пришлось напомнить ему о замечании на этот счёт мистера Черчилля. Я получил свою уборную и мог пометить в официальных документах, что [там] начертано и моё имя…
…были конфликты между людьми в тени одного гигантского конфликта: когда, например, я работал один в Сьерра-Леоне, а мой шеф, живший за тысячу миль от Фритауна, в Лагосе, не платил мне какое-то время жалование или когда я с горечью наблюдал за тем, как начальника полиции во Фритауне, одолевшего двадцать лет тяжелейшей службы и чёрную лихорадку, сводит с ума наглый щенок из МИ-5…
…Мелодрамы же трагически не хватало — была, правда, одна отчаянная попытка уговорить моряков задержать, пока не поздно, португальский лайнер, прошедший территориальные воды, и арестовать швейцарца, заподозренного в шпионаже, но мне в этом славном деле досталась всего лишь роль курьера».
Примерно то же он описывает и в другом месте.
«После трёх месяцев обучения в Лагосе я очутился во Фритауне, в офисе, где четыре месяца был сам себе хозяином и подчинённым (потом у меня появился секретарь). В Лагосе я целыми днями только и делал, что зашифровывал и расшифровывал документы, а по вечерам отправлялся к приятелю в полицейский участок, где мы с ним в виде развлечения охотились на тараканов, записывая на стене очки: одно за каждого убитого и половину за смытого в унитаз…
…Во Фритауне в шесть утра я вставал и завтракал… В семь я садился в маленький „моррис“ и отправлялся… за телеграммами в полицейский участок, служивший мне „крышей“. Телеграммы были закодированы шифром, не известным полиции. Вернувшись домой, я расшифровывал телеграммы и отвечал на них со всей добросовестностью, на которую был способен, писал свои донесения и переписывал чужие, если их трудно было читать. К ленчу я успевал сделать все дела».
Грину приходилось много путешествовать по стране по делу и без особого дела. По этому поводу он пишет:
«Из-за этих поездок у меня возникли денежные неприятности, но не те, какие можно предположить. Дело в том, что при возвращении во Фритаун я получал некую сумму из расчёта пять шиллингов в день, якобы составлявших разницу в ценах между едой, купленной на рынке, и консервами… Однажды я получил суровую закодированную телеграмму из Лондона, где разъяснялось, что путешествующий чиновник моего ранга должен требовать три гинеи в день, полагающиеся на гостиницу. „Примите нужные меры и доложите“. Я с готовностью подчинился. Открыв в кабинете сейф, я достал оттуда сорок фунтов, положил себе в карман и послал закодированную телеграмму в Лондон: „Меры приняты“…
…У меня были очень напряжённые отношения с моим начальником, хотя он находился в Лагосе за две тысячи миль от Фритауна. Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Он был профессионалом, а я любителем. Сарказм проникал в мои донесения и даже телеграммы. Сейчас мне жаль этого несчастного человека, которому в самом конце своей службы пришлось иметь дело с писателем. Позднее мне рассказали, что мешок с фритаунской почтой по нескольку дней лежал у него на столе нераспечатанным: он боялся заглянуть внутрь. Однажды он попытался приструнить меня, задержав моё жалование, которое ему полагалось высылать раз в месяц из Лагоса. Но мне дал взаймы начальник полиции, и его операция провалилась. В конце концов мы перешли к открытой войне: у меня была назначена встреча на либерийской границе, а он телеграммой запретил мне уезжать из Фритауна, потому что туда должно было прибыть португальское судно. Все португальские суда, следовавшие из Анголы, полагалось обыскивать. Но меня это не касалось, такие дела находились в ведении начальника полиции, представлявшего МИ-5. После недолгой внутренней борьбы я подчинился… и подал в отставку. Отставка принята не была. Я отслужил ещё полгода, но уже не подчиняясь Лагосу…
…После Фритауна (и безуспешной попытки наладить агентуру в вишистских колониях) мои шефы из разведки направили меня в отдел к Киму Филби, занимавшемуся контршпионажем на Пиренейском полуострове. Я отвечал у него за Португалию. Там офицеры абвера, которые ещё не были перевербованы нашей разведкой, были заняты в основном составлением и пересылкой в Германию насквозь ложных донесений, основанных на информации несуществующих агентов. Это была прибыльная игра (шифровальная ставка, плюс расходы, плюс премии) и к тому же безопасная. Удача отвернулась от немецкого командования, и невозможно было не восхититься тем, как в атмосфере поражения меняются понятия о чести.
Занимаясь Португалией, я часто думал, с какой лёгкостью мог бы играть в такую же игру в Западной Африке, если бы не был удовлетворён своим скромным жалованием. Мне было отлично известно, что больше всего лондонское начальство радуется новым карточкам в картотеке агентурных данных. Однажды, например, я получил донесение о вишистском аэродроме во Французской Гвинее — агент был неграмотным, считал только до десяти (по числу пальцев) и из географических направлений определял одно лишь восточное (он был магометанин). Здание на территории аэродрома, в котором, как он утверждал, стоял танк, было, по другим сведениям, складом старой обуви. Передавая это донесение, я подчеркнул все его „достоинства“, и каково же было моё изумление, когда оно было отмечено как „особо ценное“!.. Кто-то в Лондоне получил возможность заполнить чистую карточку — другого объяснения я не находил.
Итак, тема того, что двенадцать лет спустя, в 1958 году, стало „Нашим человеком в Гаване“, зародилась во фритаунской лачуге и была записана в более комфортабельном доме неподалёку от Сент-Джеймсского парка».
Перед уходом из разведки Грин составил справочник «Кто есть кто», изданный тиражом двенадцать экземпляров. В нём содержались сведения о немецких агентах на Азорах, с двумя вступительными статьями (основанными на очень сомнительных данных) и с дополнением Кима Филби о радиосети. Справочник предназначался британским десантникам.
Вот, собственно говоря, и весь опыт разведывательной работы Грэма Грина.
Остаётся добавить, что всё то, что произошло с Филби, не нарушило дружбы этих двух неординарных людей, которая продолжалась до последних дней их жизни, и Грэм Грин всегда навещал своего старого друга, приезжая в Москву.
ЗОЯ ВОСКРЕСЕНСКАЯ-РЫБКИНА (1907–1992)
Зоя Ивановна Воскресенская родилась в семье железнодорожного служащего, помощника начальника станции Узловая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204