и все до единого
твердо сказали, что следы и жужжащий голос были точно такими же, как
описывали старинные легенды.
Они подтвердили также, что возле дома Эйкели все чаще и чаще можно было
видеть и слышать что-либо подозрительное после того, как он обнаружил черный
камень, и что это место теперь избегают все, кроме почтальона и случайных
людей. Темная Гора и Круглый Холм были давно уже печально знамениты, как
места, посещаемые призраками, так что мне не удалось найти людей, которые
когда-либо тщательно осматривали хоть одно из этих мест. Случавшиеся время
от времени исчезновения местных жителей в истории этого района были
тщательно зафиксированы, среди них значилось исчезновение полубродяги
Уолтера Брауна, о котором неоднократно упоминал Эйкели в своих письмах. Я
даже встретил одного фермера, утверждавшего, что он своими глазами видел
одно из странных мертвых тел во время наводнения в потоке вспученной
Уест-Ривер, однако рассказ его был слишком путаным, чтобы относиться к нему
серьезно.
Покидая Бреттлборо, я решил никогда больше не возвращаться в Вермонт и
в тот момент был уверен, что решение мое окончательное. Эти дикие холмы и в
самом деле были аванпостом наводящей страх космической расы - в чем я уже
почти не сомневался после того, как прочитал сообщение об открытии девятой
планеты за пределами Нептуна, что было предсказано пришельцами. Астрономы,
даже не подозревая сами, насколько зловеще точными они оказались, назвали
эту планету Плутон. Я понимал, что это - не что иное, как Йюггот - мрачный,
как ночь, - и меня охватывала дрожь при попытках понять, почему ее
чудовищные обитатели желали открытия своей планеты именно таким образом и
именно в это время. Я безуспешно старался убедить себя, что демонические
создания не намерены совершить нечто враждебное по отношению к Земле и ее
обитателям.
Но я еще не рассказал вам, чем же закончилась та ужасная ночь в
сельском доме. Как я упомянул, в конце концов, меня захватил в свои объятия
тревожный сон; дремота, переполненная обрывками сновидений, в которых передо
мной являлись чудовищные пейзажи. Что именно разбудило меня, я не могу еще
сказать, но то, что в какой-то момент я действительно проснулся, не подлежит
сомнению. Первое смутное впечатление состояло в том, что мне послышались
крадущиеся шаги за моей дверью, скрип половиц и неуклюжие попытки справиться
с дверным замком. Это, однако, очень быстро прекратилось; а затем очень
явственно донеслись до меня голоса снизу, из кабинета. Там, по всей
видимости, было несколько говоривших, причем чувствовалось, что между ними
идет спор.
Прислушавшись несколько секунд, я полностью стряхнул с себя сон, ибо
голоса были такие, что помышлять о продолжении ночного отдыха было
совершенно невозможно. Интонации говоривших были различными, но тот, кто
хоть раз слушал эту проклятую запись фонографа, ничуть не сомневался бы в
происхождении и принадлежности, по крайней мере, двух из них. Как ни
чудовищна была эта мысль, но я понял, то нахожусь под одной крышей с
безымянными существами из пучин космоса; ибо эти два голоса, несомненно,
представляли собой дьявольское жужжание, которое использовали Существа Извне
в своих разговорах с людьми. Голоса эти были разными - они отличались по
высоте, темпу и интонации, - но это были те самые проклятые голоса.
Третий голос, безусловно, шел от машины, которая соединялась с одним из
изолированных веществ мозга, содержавшимся в цилиндре. Отличить его можно
было даже яснее, чем жужжание пришельцев; громкий; металлический,
безжизненный голос, который я слышал накануне вечером, с его безликой,
лишенной всякой интонации, скрипучей манерой был незабываемым. Я не пытался
задаться вопросом, был ли он идентичен тому самому, который я слышал
вечером, потому что понял, что любой мозг будет продуцировать вокальные тона
одинакового характера, будучи присоединенным к тому же самому прибору;
единственные отличия могли касаться языка, ритма, скорости и произношения. В
довершение картины были слышны два подлинных человеческих голоса: один -
грубый голос неизвестного мне и, без всякого сомнения, местного жителя; в
другом я без труда узнал мягкие бостонские нотки моего давешнего гида,
мистера Нойеса.
По мере того, как я пытался разобрать слова, которые массивный пол моей
комнаты столь надежно глушил, я уловил также шум, шарканье и скрипы в той
комнате, где собрались говорившие; это не позволяло избавиться от
впечатления, что кабинет переполнен живыми существами - их, по всей
видимости, было куда больше, чем позволяли предположить голоса. Истинную
природу царившего там возбуждения и шума описать трудно, ибо не с чем было
сравнить происходящее. По комнате передвигались какие-то предметы, причем
словно они были разумными существами; звук их шагов был подобен тяжелому
топоту - как будто по полу тяжело и неуклюже шатались плохо
скоординированные создания из твердой резины или роговой массы. Если
применить более конкретное, но менее точное сравнение, - как будто люди в
разбитых деревянных ботинках не по размеру ковыляли и топали на полированном
полу. Я даже не пытался представить себе происхождение и внешний вид тех,
кто издавал эти звуки.
Вскоре я понял, что разобрать что-то связное в происходившем разговоре
мне не удастся. Отдельные слова - включая имя Эйкели и мое - звучали время
от времени довольно разборчиво, особенно когда их произносил механический
голос; однако подлинное значение их оставалось неясным. И по сей день я не
могу вывести определенного связного содержания из услышанного, а страх,
порожденный ими, был скорее внушенным, чем открывшимся в результате
ужаснувшего меня откровения. Леденящий кровь конклав собрался там, внизу,
понимал я; но что именно обсуждалось - было загадкой. Любопытно, что меня
охватило ощущение безусловного святотатства и гибельности происходящего,
вопреки уверениям Эйкели о дружелюбии Существ Извне.
Терпеливо прислушиваясь, я, наконец, начал отличать голоса друг от
друга, хотя еще не в силах был схватить суть произносимого внизу. Однако мне
удалось, насколько я понял, уловить эмоции, владевшие основными участниками
обсуждения. Один из жужжащих голосов, несомненно, принадлежал носителю
каких-либо властных полномочий, поскольку в нем слышались нотки
авторитарности; механический же голос, несмотря на свою громкость и
регулярность, явно принадлежал носителю подчиненной позиции, в нем была даже
мольба. В голосе Нойеса звучали примирительные оттенки. Что касается других
участников, то тут я не решался сделать предположения. Я не расслышал уже
знакомый мне шепот Эйкели, но это меня не удивило, поскольку столь слабый
звук ни за что не проник бы через массивный пол моей комнаты. Я попытаюсь
привести здесь кое-что из разрозненных слов, а также других звуков, с
указанием тех, кто их произносил, разумеется, по моей догадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23