Всё, что случилось с “Наутилусом Помпилиусом” после ухода Димы Умецкого.
Я пулей опустился на Землю. У меня кипела работа над “100 магнитоальбомами советского рока”. Я находился на другой волне и пребывал в жутчайшем внутреннем пафосе. Чувствовал, что получается что-то реально клевое. Поэтому, несмотря на всю симпатию к Кормильцеву и его недюжинной эрудиции, отвлекаться на мелочи мне не хотелось.
От всей своей полурусской души я поблагодарил Илью Валерьевича за доверие, но вежливо отказался, сославшись на нечеловеческую занятость. В финале этого насквозь фальшивого спича какой-то черт дернул меня сказать: “Спасибо, Илья. Правда, спасибо... Но этим, как ты его там назвал, „си-ди-ру-мом“, я заниматься не буду. НИ-ЗА-КА-КИЕ-ДЕНЬ-ГИ”.
Кормильцев выдержал макиавеллиевскую паузу, по-доброму улыбнулся и с достоинством назвал цифру. “Стопроцентная предоплата”, – добавил он после небольшой паузы.
Меня мгновенно смыло с письменного стола, на котором почему-то сидел. “Согласен!” – по-военному бодро отрапортовал я, пораженный в самое сердце долларовым эквивалентом собственного труда.
Судя по всему, Кормильцев был доволен. Я, естественно, тоже. Мы бегло оговорили нюансы работы и через пару минут распрощались как лучшие друзья.
1. Погружение
У свердловской музыки всегда было свое лицо. Ее отличало нечто вроде наивной серьезности, если можно так говорить… Все время у нас происходило изобретение велосипеда или колеса – такое невинное новаторство, туземный примитивизм, какой бывает у первобытных народов в искусстве.
Илья Кормильцев
Буквально на следующий день мы встретились с поэтом “Наутилуса”, который добросовестно притаранил мне для работы свой архив. Архив представлял собой аккуратно подобранные папки с публикациями – как из официозной прессы, так и из самиздата. Количество и размах статей впечатляли. Здесь были интервью с тандемом Бутусов—Кормильцев, с Ильей-соло, публикации его стихов, анонсы концертов “Наутилуса”, репортажи с них, светские и музыкальные новости, рецензии на альбомы. Теперь, по идее, все было готово для того, чтобы начинать работу над мультимедийным изданием. Но у меня на этот счет существовал ряд соображений.
В итоге мое сотрудничество с Кормильцевым началось с невинного обмана. Получив архив и предоплату, я убедил Илью начать работу с диктофонных разговоров на вольные темы. Под таким расплывчатым углом я планировал повыспрашивать у уральского рок-аксакала нюансы истории свердловского рока. К “Наутилусу” 90-х эта беседа имела косвенное отношение, но была крайне необходима для книги “100 магнитоальбомов”.
Слегка удивленный подобной любознательностью, Илья Валерьевич пригласил меня домой – в съемную квартиру в районе Нахимовского проспекта. Мы расположились на залитой солнцем кухне, которая напоминала высеченную в скале берлогу. Здесь все дышало примитивизмом и креативом. Илья сварил кофе и удобно уселся рядом со стойкой компакт-дисков. Мы начали болтать про Blur и Oasis, презентацию “Титаника” и последний альбом “Аквариума”...
Я не торопился форсировать события и держал паузу, что называется, до упора. Наконец-то Кормильцев вспомнил о теме встречи. Не без труда преодолевая закон всемирного тяготения, он поднялся с дивана и достал с полки коробку с аккуратно сложенными черно-белыми фотографиями. Япочуял запах добычи и включил диктофон…
Картина боевого прошлого Кормильцева уходила корнями в далекий 1981 год. Находясь после Уральского университета на военных сборах, он написал стихи для молодой свердловской рок-группы “Урфин Джюс”. Не успел Илья вернуться к мирной жизни, как лидер “Урфин Джюса” Саша Пантыкин радостно наиграл ему на рояле новые песни, сочиненные на стихи Кормильцева.
В фортепианной версии поэзия вчерашнего студента воплотилась в концептуальный арт-рок, местами стилизованный под музыку Прокофьева и Шостаковича. Спустя год эти наброски материализовались в двойной альбом “Урфин Джюса” “Пятнадцать”, который начинался с интеллектуального хита “451 градус по Фаренгейту”:
“Пока ты куда неизвестно ходил,
Потушен, погашен твой юношеский пыл…
Пожарной командой.
Ты не знаешь ли, кто эти люди в касках и масках
С лицами честных героев, не чувствительных к боли?”
…Незадолго до описываемых событий в Свердловске состоялся первый рок-фестиваль, на котором лидер “Урфин Джюса” рекрутировал в группу новых музыкантов.
“Мы собрались на квартире у Пантыкина, – вспоминает Кормильцев. – Сидя на подоконнике, пили пиво, перелитое из полиэтиленовых мешков в большую кастрюльку, откуда черпали его кружками. Так я познакомился с Егором Белкиным и Вовой Назимовым, которые и определили в дальнейшем лицо „Урфин Джюса“”.
Репетиции новорожденного трио проходили в пригороде Свердловска Верхняя Пышма, на базе производственного объединения “Радуга”. Там удалось пристроить свои трудовые книжки: Кормильцеву достался пост штатного технолога, а ушлый Пантыкин захватил должность руководителя вокально-инструментального ансамбля.
Но не все в окружавшей “Урфин Джюс” биосфере было безоблачно. После нескольких месяцев репетиций начинающий продюсер Кормильцев взял верх над начинающим поэтом Кормильцевым. Дело в том, что дипломированному выпускнику химфака категорически не нравилось, во что превратили его стихи патлатые уральские рокеры. Как пелось в одной из композиций, “ты не стал бы слушать эти песни, если бы их перевели тебе”.
“В „Урфин Джюсе“ была демократия: песню не принимали до тех пор, пока ее не одобрит большинство. И поэтому из-за текстов вечно происходили баталии, – вспоминает Пантыкин. – Когда мы начали записывать „Пятнадцать“, это оказался единственный в моей музыкальной практике альбом, у которого первоначальна была не музыка, а текст. А у Кормильцева был такой период, когда ему хотелось выразить достаточно философские вещи – путем сложных фраз и многоэтажных конструкций. Уже когда многие композиции были записаны, Илья приходил в студию и говорил: „Я вам свои тексты не отдам, и вам придется писать новые песни“”.
“Кормильцев плохо шел на компромиссы, – свидетельствует фотограф “Урфин Джюса” Олег Ракович. – Он был агрессивный, знающий чего хочет, в том числе – и в музыке. Смеялся – не как все. Одевался – не как все. Говорил афоризмами – малопонятно, и слушал только себя. По уровню мозгов он всех превосходил… Все считали, что он ненормальный, но, во всяком случае, его уважали”.
Стоит отметить, что агрессивно-странный Кормильцев и упрямый трудоголик Пантыкин стоили друг друга. В то время они были далеки от своего креативного пика. Музыке Пантыкина мешали академизм и схематичность, ей не всегда хватало дерзости и здорового рок-н-ролльного хулиганства. В свою очередь, тексты “раннего” Кормильцева грешили вкусовыми перегибами и нонконформизмом. Но… будем объективны. Идеологическая конфронтация Поэта и Композитора меркла на фоне более радикальных схваток, которые чуть ли не ежедневно происходили в группе.
“По идее, мы не должны были работать вместе, – считает барабанщик Володя Назимов. – Мы должны были на пятой репетиции набить друг другу морды и разойтись”.
“Пантыкин постоянно дрался с Белкиным – это стало доминантой начальной истории „Урфин Джюса“, – вспоминает Кормильцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Я пулей опустился на Землю. У меня кипела работа над “100 магнитоальбомами советского рока”. Я находился на другой волне и пребывал в жутчайшем внутреннем пафосе. Чувствовал, что получается что-то реально клевое. Поэтому, несмотря на всю симпатию к Кормильцеву и его недюжинной эрудиции, отвлекаться на мелочи мне не хотелось.
От всей своей полурусской души я поблагодарил Илью Валерьевича за доверие, но вежливо отказался, сославшись на нечеловеческую занятость. В финале этого насквозь фальшивого спича какой-то черт дернул меня сказать: “Спасибо, Илья. Правда, спасибо... Но этим, как ты его там назвал, „си-ди-ру-мом“, я заниматься не буду. НИ-ЗА-КА-КИЕ-ДЕНЬ-ГИ”.
Кормильцев выдержал макиавеллиевскую паузу, по-доброму улыбнулся и с достоинством назвал цифру. “Стопроцентная предоплата”, – добавил он после небольшой паузы.
Меня мгновенно смыло с письменного стола, на котором почему-то сидел. “Согласен!” – по-военному бодро отрапортовал я, пораженный в самое сердце долларовым эквивалентом собственного труда.
Судя по всему, Кормильцев был доволен. Я, естественно, тоже. Мы бегло оговорили нюансы работы и через пару минут распрощались как лучшие друзья.
1. Погружение
У свердловской музыки всегда было свое лицо. Ее отличало нечто вроде наивной серьезности, если можно так говорить… Все время у нас происходило изобретение велосипеда или колеса – такое невинное новаторство, туземный примитивизм, какой бывает у первобытных народов в искусстве.
Илья Кормильцев
Буквально на следующий день мы встретились с поэтом “Наутилуса”, который добросовестно притаранил мне для работы свой архив. Архив представлял собой аккуратно подобранные папки с публикациями – как из официозной прессы, так и из самиздата. Количество и размах статей впечатляли. Здесь были интервью с тандемом Бутусов—Кормильцев, с Ильей-соло, публикации его стихов, анонсы концертов “Наутилуса”, репортажи с них, светские и музыкальные новости, рецензии на альбомы. Теперь, по идее, все было готово для того, чтобы начинать работу над мультимедийным изданием. Но у меня на этот счет существовал ряд соображений.
В итоге мое сотрудничество с Кормильцевым началось с невинного обмана. Получив архив и предоплату, я убедил Илью начать работу с диктофонных разговоров на вольные темы. Под таким расплывчатым углом я планировал повыспрашивать у уральского рок-аксакала нюансы истории свердловского рока. К “Наутилусу” 90-х эта беседа имела косвенное отношение, но была крайне необходима для книги “100 магнитоальбомов”.
Слегка удивленный подобной любознательностью, Илья Валерьевич пригласил меня домой – в съемную квартиру в районе Нахимовского проспекта. Мы расположились на залитой солнцем кухне, которая напоминала высеченную в скале берлогу. Здесь все дышало примитивизмом и креативом. Илья сварил кофе и удобно уселся рядом со стойкой компакт-дисков. Мы начали болтать про Blur и Oasis, презентацию “Титаника” и последний альбом “Аквариума”...
Я не торопился форсировать события и держал паузу, что называется, до упора. Наконец-то Кормильцев вспомнил о теме встречи. Не без труда преодолевая закон всемирного тяготения, он поднялся с дивана и достал с полки коробку с аккуратно сложенными черно-белыми фотографиями. Япочуял запах добычи и включил диктофон…
Картина боевого прошлого Кормильцева уходила корнями в далекий 1981 год. Находясь после Уральского университета на военных сборах, он написал стихи для молодой свердловской рок-группы “Урфин Джюс”. Не успел Илья вернуться к мирной жизни, как лидер “Урфин Джюса” Саша Пантыкин радостно наиграл ему на рояле новые песни, сочиненные на стихи Кормильцева.
В фортепианной версии поэзия вчерашнего студента воплотилась в концептуальный арт-рок, местами стилизованный под музыку Прокофьева и Шостаковича. Спустя год эти наброски материализовались в двойной альбом “Урфин Джюса” “Пятнадцать”, который начинался с интеллектуального хита “451 градус по Фаренгейту”:
“Пока ты куда неизвестно ходил,
Потушен, погашен твой юношеский пыл…
Пожарной командой.
Ты не знаешь ли, кто эти люди в касках и масках
С лицами честных героев, не чувствительных к боли?”
…Незадолго до описываемых событий в Свердловске состоялся первый рок-фестиваль, на котором лидер “Урфин Джюса” рекрутировал в группу новых музыкантов.
“Мы собрались на квартире у Пантыкина, – вспоминает Кормильцев. – Сидя на подоконнике, пили пиво, перелитое из полиэтиленовых мешков в большую кастрюльку, откуда черпали его кружками. Так я познакомился с Егором Белкиным и Вовой Назимовым, которые и определили в дальнейшем лицо „Урфин Джюса“”.
Репетиции новорожденного трио проходили в пригороде Свердловска Верхняя Пышма, на базе производственного объединения “Радуга”. Там удалось пристроить свои трудовые книжки: Кормильцеву достался пост штатного технолога, а ушлый Пантыкин захватил должность руководителя вокально-инструментального ансамбля.
Но не все в окружавшей “Урфин Джюс” биосфере было безоблачно. После нескольких месяцев репетиций начинающий продюсер Кормильцев взял верх над начинающим поэтом Кормильцевым. Дело в том, что дипломированному выпускнику химфака категорически не нравилось, во что превратили его стихи патлатые уральские рокеры. Как пелось в одной из композиций, “ты не стал бы слушать эти песни, если бы их перевели тебе”.
“В „Урфин Джюсе“ была демократия: песню не принимали до тех пор, пока ее не одобрит большинство. И поэтому из-за текстов вечно происходили баталии, – вспоминает Пантыкин. – Когда мы начали записывать „Пятнадцать“, это оказался единственный в моей музыкальной практике альбом, у которого первоначальна была не музыка, а текст. А у Кормильцева был такой период, когда ему хотелось выразить достаточно философские вещи – путем сложных фраз и многоэтажных конструкций. Уже когда многие композиции были записаны, Илья приходил в студию и говорил: „Я вам свои тексты не отдам, и вам придется писать новые песни“”.
“Кормильцев плохо шел на компромиссы, – свидетельствует фотограф “Урфин Джюса” Олег Ракович. – Он был агрессивный, знающий чего хочет, в том числе – и в музыке. Смеялся – не как все. Одевался – не как все. Говорил афоризмами – малопонятно, и слушал только себя. По уровню мозгов он всех превосходил… Все считали, что он ненормальный, но, во всяком случае, его уважали”.
Стоит отметить, что агрессивно-странный Кормильцев и упрямый трудоголик Пантыкин стоили друг друга. В то время они были далеки от своего креативного пика. Музыке Пантыкина мешали академизм и схематичность, ей не всегда хватало дерзости и здорового рок-н-ролльного хулиганства. В свою очередь, тексты “раннего” Кормильцева грешили вкусовыми перегибами и нонконформизмом. Но… будем объективны. Идеологическая конфронтация Поэта и Композитора меркла на фоне более радикальных схваток, которые чуть ли не ежедневно происходили в группе.
“По идее, мы не должны были работать вместе, – считает барабанщик Володя Назимов. – Мы должны были на пятой репетиции набить друг другу морды и разойтись”.
“Пантыкин постоянно дрался с Белкиным – это стало доминантой начальной истории „Урфин Джюса“, – вспоминает Кормильцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114