Я однажды видел, как он в приступе подобного раздражения с такой силой
врезал ногой по стулу, что стул взвился птицей и еще в воздухе распался на
части. И Кондрат мигом успокоился, как будто единственным, что его
выводило из себя, был этот стул, мирно покоившийся на четырех непрочных
ножках.
Я весело сказал:
- Между прочим, Адель мыслит не хуже нас с тобой. И еще не раз нам
прибегать к ее великолепному дару любую мысль превращать в таблицу знаков
и чисел.
Он пробурчал:
- Ладно, пусть мыслит, если умеет. Меня это не касается.
- Очень касается, Кондрат. Нехорошо недооценивать друзей.
- Слушай, к чему эта скучная дидактика? И зачем ты вообще явился ко
мне? Я тебя не звал.
- Ошибка на ошибке. Не просто звал, а призывал. Требовал и умолял,
чтобы я появился. В душе, конечно, а не на словах. И вот я уступил твоему
внутреннему отчаянному зову. Теперь радуйся.
- Иди к черту! - Он уже догадался, что произошло что-то чрезвычайное.
- Не пойду, Кондрат. Черти упразднены. Теперь слушай внимательно.
Вскрикивать от восхищения разрешаю!
- Опять ерничаешь! - Кондрат приподнялся. Слушать лежа он органически
не умел.
Вскрикивать от восхищения он не стал, но на одобрительные реплики не
поскупился. Я описывал, какие эксперименты с ротонами поставлены в нашей
университетской лаборатории. Одно уже очевидно: что бы собой реально ни
представляли ротоны, они - тот единственный ключик, который способен
раскрыть сокровищницу вакуума. Вакуум - великое хранилище вещества,
энергии, самого пространства, самого времени, но вход в это хранилище был
наглухо закрыт. А теперь появилась возможность распахнуть таинственные
подвалы. Не воспользоваться этим - научный грех.
Кондрат вскочил на ноги, и так стремительно, что мне показалось,
будто он хочет куда-то бежать.
- Куда торопишься? - спросил я и тоже поднялся.
- Отыщем Эдуарда и Адель! И немедленно разработаем инженерную модель.
Он уже настолько уверовал в эффективность ротонов, что мысленно видел
тот механизм, формулы для которого еще не было изобретено. Я сказал
посмеиваясь:
- А зачем нам Адель? Мыслить не умеет. Астроном, а не инженер. Не
послать ли ее к черту, как недавно посылал меня?
- Ты же сам сказал, что черти упразднены. Посылать некуда. - И
добавил с волнением: - Я всегда верил в тебя. Мартын. Я знал, что ты
предназначен для чего-то более высокого, чем зубоскалить и нудно
влюбляться в хорошеньких студенток. И когда наша установка заработает, я
торжественно всем объявлю, что главный ее творец - ты!
Когда наша установка заработала, он и не подумал особо выделить мою
роль в ее конструировании. Он и свою воистину главную роль не выпячивал,
это была наша общая работа - что же говорить обо мне!
Но все же мне было приятно, что он так сказал.

8

Путь от расчета к инженерной модели оказался много сложней, чем
представлялось даже мне, а меня Адель и Кондрат быстро отнесли к тому
разряду людей, которых именуют бесплодными скептиками. Кондрат негодовал:
я, нашедший единственный путь к успеху, меньше их всех верил в успех и
своим неверием гасил общее воодушевление. Систематическое сомнение
способно родить одни провалы, разве не так? Адель вторила: плодотворна
увлеченность, а не скепсис - истина, выстраданная всем человечеством. Она
завершила труднейшие вычисления в университетском вычислительном центре,
впервые отказавшись от своего карманного компьютера как от слабосильного
средства, и численные выводы безукоризненно совпали с теоретическими
ожиданиями. Но отличное окончание ее труда было началом, а не завершением
нашей общей работы. Лишь я умел оперировать с ротонами, а в моей крохотной
лаборатории и отдаленно не получалось того, что изображалось
математическими уравнениями. Оба они - Адель и Кондрат - подозревали, что
я не показываю усердия, если вообще не лишен экспериментального дара.
Эдуард один понял суть моих затруднений, когда сам я уже не знал, как
оправдываться.
- Ребята, не душите Мартына, - сказал он. - Конечно, он звезд с неба
не хватает и пороха пока что не выдумал, тем более что выдумывать порох
давно уже незачем. Но в лаборатории он каждому даст десять очков форы. И
если у него не получается, значит, так и должно быть, чтобы не получалось.
Кондрат вздыбился:
- И ты разуверился в нашей работе? А кто горячей всех уверял, что нас
ждет неслыханный успех? Какие только не находил слова!
- И сейчас на них не скуплюсь. И в том памятнике, который нам
прижизненно воздвигнут, давно зарезервировал себе на постаменте местечко
слева, плечом к плечу с тобой. Но одно дело - грядущий памятник, другое -
лабораторный стенд. Лаборатория Мартына слишком скудна, чтобы
воспроизвести в ней теоретические эффекты.
- Создать новую лабораторию специально для нас?
- Именно, Кондрат!
- Пустые мечты! - сказала Адель. - Ты позабыл, Эдик, что
университетские лаборатории оборудуются для учебных курсов, а не для
научных потуг студентов. Кто мы такие, чтобы нам создавали новую?
Эдуарда нелегко было сбить с курса.
- Адочка, у меня и мысли нет требовать для нас новой университетской
лаборатории.
- Этим сказано все, Эдик!
- Пока ничего. Дальше будет так. "Квод лицет йови, нон лицет бови",
простите мое латинское произношение. Впрочем, кто знает сегодня, как
римляне говорили две с лишком тысячи лет назад. Смысл: что прилично
Юпитеру, то неприлично быку. Или в данном конкретном случае, что
неприлично быку...
- Не тяни! - приказал Кондрат.
- Не буду. Короче, предлагаю открыть ротоновую лабораторию не в
университете, а в лучшем научном центре Столицы, том самом, который
вознесся своими прекрасными корпусами на другом берегу нашего паркового
пруда.
- Нет, ты с ума сошел! Соображаешь, что говоришь?
- Отлично соображаю! Сейчас вы в этом убедитесь.
Кондрат смотрел в окно. На другом берегу озера высились
величественные здания Объединенного института N 18. За десять последних
лет ни один выпускник университета не получил назначения в Объединенный
институт. Раньше нужно было потрудиться на заводах, в других научных
учреждениях, опубликовать толковые исследования, удостоиться ученого
звания и почетной медали - и лишь тогда Объединенный институт
заинтересовывался тобой. Если в университете мы четверо что-то значили
(все-таки из лучших студентов), то на том берегу наше научное значение -
ноль!
Эдуард опровергал наши возражения и рассеивал наши сомнения. Мол,
нужно различать научное значение и научную известность. Научное значение -
это реальная ценность уже сделанных работ. А научная известность - лишь
доведенное до всех извещение, что ты имеешь это научное значение. Так вот,
научное значение мы уже имеем, ибо творцы великого открытия, которое,
правда, еще не открыто, но скоро совершится. А научной известности пока
никакой, ибо, кроме нас самих, никто не знает, какие мы выдающиеся ребята.
Но что трудней приобрести - научное значение, свидетельствующее о твоем
таланте, или научную известность, отражающую отношение к тебе других
людей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38