- Но такую - никогда.
- Смерть смерти рознь, - молвил Старлиц. - Когда хоронишь целое столетие, в яму должно кануть много чего. Дух времени, так сказать.
- Да... - слабо простонал Виктор. - Мои друзья-художники в Петербурге всегда так говорят. «Даже духи умирают...» - вот что твердят мои друзья, некрореалисты.
- Духи умирают первыми.
Старлиц завел машину, в несколько приемов развернулся на узкой пыльной дорожке и опять включил радио. Положение требовало чего-нибудь пободрее, погромче, послащавей, чего-нибудь мирского, что помогло бы вернуться в прежнее тривиальное положение 1999 года. Селин Дион с ее лирической темой из «Титаника» подходила как нельзя лучше.
- Пару дней не прикасайся к спиртному и к наркотикам, - посоветовал Старлиц. - Веди нормальную жизнь. Заказывай еду в номер, смотри плохое телевидение в дешевом отеле.
- Это поможет? - проскрипел Виктор.
- Обязательно. Твоя задача - с честью выйти из положения. Мы скоро покинем этот остров. И тогда все это станет неважно. Конец, мы это похоронили. Снято с повестки дня. Вычеркнуто. Вчерашний день.
Виктор громко стучал зубами. Через некоторое время он с видимым усилием обуздал свое волнение. Уже у Лапты его лицо снова стало приобретать человеческую окраску.
- Нельзя, чтобы дядя увидел меня таким, - выдавил юный русский. - Он обязательно начнет меня расспрашивать.
- Не беда. Я поселю тебя в отеле в Лефкосе . У меня все равно дела в этом городе.
Виктор уперся взлохмаченной головой в боковое стекло и уставился в темноту.
- Это всегда так? Так ужасно?
Старлиц повернулся к нему, свесив со спинки локоть.
- Что ты чувствуешь, парень? Что сейчас помрешь?
- Нет, я некрореалист, - мужественно ответил Виктор. - Я знаю, что такое смерть. Я так просто не умру. Смерть - это для других.
- В таком случае - нет, это не всегда так ужасно. - Старлиц снова стал смотреть на дорогу. - «Ужасно» - это слишком просто. А мир не так прост, не так чист. Истинный мир, истинная реальность - это в буквальном смысле не то, что мы видим. То есть «а» - это не «а», понял? В истинном мире «а» не удосужится быть всего лишь каким-то там «а». Ты читал Умберто Эко?
- Такие толстые популярные романы? - Виктор недовольно заерзал. - Нет, я этого не выношу.
- Как насчет Делеза и Гаттари? Деррида? Фуко? Адорно читал?
- Теодор Адорно был долбаным марксистом, - устало отозвался Виктор. - А Деррида я читал, как же иначе? Деррида открыл, что западная интеллектуальная традиция усеяна логическими несоответствиями. А вы читали Жака Деррида, мистер Старлиц? En francais?
- Ну, я такие вещи не то что читаю... - признался Старлиц. - Мне приходилось познавать их на собственном опыте.
Виктор пренебрежительно фыркнул.
- Правда, иногда я читаю Жана Бодрийяра . Вот кто настоящий комедиант!
- А мне Бодрийяр не нравится, - сказал Виктор, садясь прямо. - Он так и не разъяснил, как избежать политического вмешательства системы. Весь этот «соблазн», «фатальные стратегии» - куда это ведет? - Он вздохнул. - Лучше просто взять и напиться.
- Тут главное то, - пробормотал Старлиц, - что когда главное повествование рушится и сжимается, то воцаряется полная неопределенность.
Виктор наклонился вперед.
- Вы лучше объясните, откуда берется это «главное повествование»? Увидеть бы его! Вы его покупаете! Это и есть ваш секрет?
Старлиц махнул мясистой ручищей.
- Тысячелетие почти завершилось, парень. Повествование становится все более поливалентным и децентрализованным. Оно уже стало ризоматическим и так далее.
- Это я уже слышал. Ну и что? В чем моя роль?
- Не знаю, есть ли у тебя своя роль, но здесь, на Кипре, тебе ее точно не отыскать. Это крохотная непризнанная незаконная республика. Мы здесь находимся среди изгоев. На самой дальней периферии жизни. К тому же близится точка пересечения кривых. Большой кризис. Отвинтится много винтиков, ходячие зомби лягут в могилы.
- Вы о двухтысячном годе? - догадался Виктор.
Старлиц молча кивнул. Удачная вышла ночка. Парень выкарабкается. Этой ночью на парне повис первый в его жизни труп. Зато теперь он был в курсе дела.
Старлиц поселил Виктора в дешевом pansiyon, неприглядной ночлежке. В Лефкосе она была известна как «Наташин дом», прославившийся персоналом из работящих украинок. В пять часов утра персонал крепко спал, утомленный тяжким трудом по демпинговому посрамлению конкуренток - турецких проституток.
Загнав такси в высокие сорняки, разросшиеся вдоль брошенных турецких окопов к востоку от столицы острова, он зашагал назад к разделенному городу, любуясь, как заря, воспетая Гомером, пробует розовыми деснами небо над Никосией. Он закурил сигарету Виктора и беззаботно засунул руки в карманы.
Через пару часов Старлица можно было увидеть на скамейке на автобусной остановке: он уплетал круассаны с шоколадом из большого пакета, запивая их кофе из пластмассового стаканчика. Городская толпа текла по своим делам. Большинство мужчин были в плоских кепках и цветастых свитерах, женщины толкали детские коляски по расчерченному белыми полосами тротуару.
Из ржавого драндулета-микроавтобуса вылезла американка с рюкзаком на спине - загорелая, со множеством тугих черных косичек на голове. Кричащая рубашка была завязана узлом у нее на диафрагме, разлохмаченные снизу джинсы грозили лопнуть от натуги, и даже поддерживавший их широкий ремень не придавал всей композиции надежности. Старлиц встал со скамейки и последовал за ней.
Американка открыла маленькую калитку и поднялась по ступенькам, ведущим к двери белого домика.
У двери висела табличка «BARBARLIK MUZESI». Прочтя объявление в рамке, посетительница вытянула из кармана, каким-то образом умещавшегося у нее на бедре, кошелек и принялась считать нули на турецких банкнотах. Потом она, чудом удерживаясь на огромных «платформах», потопталась на коврике перед дверью, забранной решеткой, толкнула дверь и вошла. Пожилой музейный привратник молча принял у нее деньги. Старлиц тоже заплатил.
Когда-то «Музей варварства» был частным домом, но после учиненных здесь зверств, прогремевших на весь Кипр, его посвятили убийствам и превратили в изящную, чистенькую выставку бесчеловечности. На стенах были аккуратно развешены старые фотографии со сценами греческого насилия над турками: сгоревшими и разрушенными домами, школами, мечетями, лавками, с изгаженными флагами, разбитыми окнами, оскорбительными надписями, с мертвецами в грязных лохмотьях, извлеченными из братских могил. Даже турецкие статуи не избежали пули в висок.
Старлиц подошел к женщине вплотную.
- Ничего не понимаю! Почему мы их не разбомбили? Какой ужас!
Старлиц протянул ей свой пакет.
- Хотите круассан?
- Хочу! - Она запустила руку в пакет, извлекла воздушную булочку и с хрустом ее надкусила. Потом, тыкая остатком круассана в жуткую фотографию, продолжила: - Вы только взгляните: мертвые дети! Куда только смотрело Си-эн-эн? Когда надо, этих жуликов-журналистов никогда не оказывается на месте.
- Вы здесь давно? - поинтересовался Старлиц.
- Нет, только приехала. Осматриваю достопримечательности.
- Вы откуда?
Она пожала плечами.
- Отовсюду. Я из семьи военных.
- А как вас называют ваши друзья?
Она бросила на него удивленный взгляд.
- Мои друзья называют меня Бетси. А вам придется обращаться ко мне миссис Росс.
- Меня зовут Лех Старлиц, миссис Росс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
- Смерть смерти рознь, - молвил Старлиц. - Когда хоронишь целое столетие, в яму должно кануть много чего. Дух времени, так сказать.
- Да... - слабо простонал Виктор. - Мои друзья-художники в Петербурге всегда так говорят. «Даже духи умирают...» - вот что твердят мои друзья, некрореалисты.
- Духи умирают первыми.
Старлиц завел машину, в несколько приемов развернулся на узкой пыльной дорожке и опять включил радио. Положение требовало чего-нибудь пободрее, погромче, послащавей, чего-нибудь мирского, что помогло бы вернуться в прежнее тривиальное положение 1999 года. Селин Дион с ее лирической темой из «Титаника» подходила как нельзя лучше.
- Пару дней не прикасайся к спиртному и к наркотикам, - посоветовал Старлиц. - Веди нормальную жизнь. Заказывай еду в номер, смотри плохое телевидение в дешевом отеле.
- Это поможет? - проскрипел Виктор.
- Обязательно. Твоя задача - с честью выйти из положения. Мы скоро покинем этот остров. И тогда все это станет неважно. Конец, мы это похоронили. Снято с повестки дня. Вычеркнуто. Вчерашний день.
Виктор громко стучал зубами. Через некоторое время он с видимым усилием обуздал свое волнение. Уже у Лапты его лицо снова стало приобретать человеческую окраску.
- Нельзя, чтобы дядя увидел меня таким, - выдавил юный русский. - Он обязательно начнет меня расспрашивать.
- Не беда. Я поселю тебя в отеле в Лефкосе . У меня все равно дела в этом городе.
Виктор уперся взлохмаченной головой в боковое стекло и уставился в темноту.
- Это всегда так? Так ужасно?
Старлиц повернулся к нему, свесив со спинки локоть.
- Что ты чувствуешь, парень? Что сейчас помрешь?
- Нет, я некрореалист, - мужественно ответил Виктор. - Я знаю, что такое смерть. Я так просто не умру. Смерть - это для других.
- В таком случае - нет, это не всегда так ужасно. - Старлиц снова стал смотреть на дорогу. - «Ужасно» - это слишком просто. А мир не так прост, не так чист. Истинный мир, истинная реальность - это в буквальном смысле не то, что мы видим. То есть «а» - это не «а», понял? В истинном мире «а» не удосужится быть всего лишь каким-то там «а». Ты читал Умберто Эко?
- Такие толстые популярные романы? - Виктор недовольно заерзал. - Нет, я этого не выношу.
- Как насчет Делеза и Гаттари? Деррида? Фуко? Адорно читал?
- Теодор Адорно был долбаным марксистом, - устало отозвался Виктор. - А Деррида я читал, как же иначе? Деррида открыл, что западная интеллектуальная традиция усеяна логическими несоответствиями. А вы читали Жака Деррида, мистер Старлиц? En francais?
- Ну, я такие вещи не то что читаю... - признался Старлиц. - Мне приходилось познавать их на собственном опыте.
Виктор пренебрежительно фыркнул.
- Правда, иногда я читаю Жана Бодрийяра . Вот кто настоящий комедиант!
- А мне Бодрийяр не нравится, - сказал Виктор, садясь прямо. - Он так и не разъяснил, как избежать политического вмешательства системы. Весь этот «соблазн», «фатальные стратегии» - куда это ведет? - Он вздохнул. - Лучше просто взять и напиться.
- Тут главное то, - пробормотал Старлиц, - что когда главное повествование рушится и сжимается, то воцаряется полная неопределенность.
Виктор наклонился вперед.
- Вы лучше объясните, откуда берется это «главное повествование»? Увидеть бы его! Вы его покупаете! Это и есть ваш секрет?
Старлиц махнул мясистой ручищей.
- Тысячелетие почти завершилось, парень. Повествование становится все более поливалентным и децентрализованным. Оно уже стало ризоматическим и так далее.
- Это я уже слышал. Ну и что? В чем моя роль?
- Не знаю, есть ли у тебя своя роль, но здесь, на Кипре, тебе ее точно не отыскать. Это крохотная непризнанная незаконная республика. Мы здесь находимся среди изгоев. На самой дальней периферии жизни. К тому же близится точка пересечения кривых. Большой кризис. Отвинтится много винтиков, ходячие зомби лягут в могилы.
- Вы о двухтысячном годе? - догадался Виктор.
Старлиц молча кивнул. Удачная вышла ночка. Парень выкарабкается. Этой ночью на парне повис первый в его жизни труп. Зато теперь он был в курсе дела.
Старлиц поселил Виктора в дешевом pansiyon, неприглядной ночлежке. В Лефкосе она была известна как «Наташин дом», прославившийся персоналом из работящих украинок. В пять часов утра персонал крепко спал, утомленный тяжким трудом по демпинговому посрамлению конкуренток - турецких проституток.
Загнав такси в высокие сорняки, разросшиеся вдоль брошенных турецких окопов к востоку от столицы острова, он зашагал назад к разделенному городу, любуясь, как заря, воспетая Гомером, пробует розовыми деснами небо над Никосией. Он закурил сигарету Виктора и беззаботно засунул руки в карманы.
Через пару часов Старлица можно было увидеть на скамейке на автобусной остановке: он уплетал круассаны с шоколадом из большого пакета, запивая их кофе из пластмассового стаканчика. Городская толпа текла по своим делам. Большинство мужчин были в плоских кепках и цветастых свитерах, женщины толкали детские коляски по расчерченному белыми полосами тротуару.
Из ржавого драндулета-микроавтобуса вылезла американка с рюкзаком на спине - загорелая, со множеством тугих черных косичек на голове. Кричащая рубашка была завязана узлом у нее на диафрагме, разлохмаченные снизу джинсы грозили лопнуть от натуги, и даже поддерживавший их широкий ремень не придавал всей композиции надежности. Старлиц встал со скамейки и последовал за ней.
Американка открыла маленькую калитку и поднялась по ступенькам, ведущим к двери белого домика.
У двери висела табличка «BARBARLIK MUZESI». Прочтя объявление в рамке, посетительница вытянула из кармана, каким-то образом умещавшегося у нее на бедре, кошелек и принялась считать нули на турецких банкнотах. Потом она, чудом удерживаясь на огромных «платформах», потопталась на коврике перед дверью, забранной решеткой, толкнула дверь и вошла. Пожилой музейный привратник молча принял у нее деньги. Старлиц тоже заплатил.
Когда-то «Музей варварства» был частным домом, но после учиненных здесь зверств, прогремевших на весь Кипр, его посвятили убийствам и превратили в изящную, чистенькую выставку бесчеловечности. На стенах были аккуратно развешены старые фотографии со сценами греческого насилия над турками: сгоревшими и разрушенными домами, школами, мечетями, лавками, с изгаженными флагами, разбитыми окнами, оскорбительными надписями, с мертвецами в грязных лохмотьях, извлеченными из братских могил. Даже турецкие статуи не избежали пули в висок.
Старлиц подошел к женщине вплотную.
- Ничего не понимаю! Почему мы их не разбомбили? Какой ужас!
Старлиц протянул ей свой пакет.
- Хотите круассан?
- Хочу! - Она запустила руку в пакет, извлекла воздушную булочку и с хрустом ее надкусила. Потом, тыкая остатком круассана в жуткую фотографию, продолжила: - Вы только взгляните: мертвые дети! Куда только смотрело Си-эн-эн? Когда надо, этих жуликов-журналистов никогда не оказывается на месте.
- Вы здесь давно? - поинтересовался Старлиц.
- Нет, только приехала. Осматриваю достопримечательности.
- Вы откуда?
Она пожала плечами.
- Отовсюду. Я из семьи военных.
- А как вас называют ваши друзья?
Она бросила на него удивленный взгляд.
- Мои друзья называют меня Бетси. А вам придется обращаться ко мне миссис Росс.
- Меня зовут Лех Старлиц, миссис Росс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67