Закарэ сам наполнил чаши тягучим тёмно-красным напитком, подождал, пока гости утолили жажду и обменялись первыми приветственными словами, не торопясь произнёс:
– Не уйдёте вы от меня сегодня с пустыми руками, дорогие друзья, но вложу я в ваши ладони любопытную новость. На рассвете доставили мне письмо, прибывшее с берегов Гирканского моря. Пусть подскажет ваша сообразительность, кем написано это послание.
К Закарэ Мхаргрдзели, первому сановнику государства, гонцы поспешали со всех сторон ведомого мира.
– Без ключа задачу не разрешить. В горе пшеничных зёрен как сыскать конопляное семечко? Сделай милость, скажи, открой поскорее.
Нетерпение гостей доставило Закарэ удовольствие. Он усмехнулся, обвёл всех внимательным долгим взглядом:
– Письмо предназначено для светлого взора царицы цариц солнцеликой Тамар, но вам я открою: мы надолго лишились радости наслаждаться мудрой беседой дорогого всем нам Чахрухадзе, чьи пламенные строфы не раз вселяли мужество в уставшие наши сердца. Движимый жаждой знания и достославной своей любознательностью, наш друг и поэт замыслил посетить северные земли Руси. «От Гирканского моря по реке Волге, или, как говорят арабы, Итиль, я решил отправиться в русский город Владимир» – вот доподлинные слова из присланного им послания.
Если бы в окно влетела стрела или в безоблачном небе сверкнула молния, это не вызвало бы большего изумления.
– Неоглядная даль, край земли!
– Он увязнет в болотах, погибнет в непроходимых лесах.
– Арабские путешественники не заходили в лесную Русь.
Восклицания посыпались, как звенья из лопнувшей кольчуги.
– А ты что скажешь, Шота, о безумной затее нашего Чахрухадзе? Ты сам только что переплыл море и проделал полный опасностей путь, – спросил Закарэ у самого молодого из своих гостей, не проронившего до сих пор ни слова.
Шота стоял у окна. Внизу неслась Мтквари. Оконная ниша, толщиной в стену, скрывала от глаз прибрежную полосу. Казалось, что дом спустился на воду и плывёт, как корабль. Быстрый поток в белых, вспененных гребешках увлекает его всё дальше.
Услышав обращённый к нему вопрос, Шота повернул к сидящим своё бледное смуглое лицо с открытым, высоким лбом.
– Когда странник вернётся, он расскажет нам про лесную родину князя Гиорги, – прозвучало в наступившей вдруг тишине.

Гости смущённо переглянулись. Ни лихие рубаки Закарэ и Саргис Тмогвёли, Саргис при этом ещё и писатель, ни придворный историк Басили и никто другой при дворе не отважились бы на подобное своеволие. Князь, о котором заговорил вдруг Шота, приходился тёзкой покойному государю, отцу Тамар. И того, и другого звали Гиорги. Но если о государе Гиорги говорили с почтением, то имя князя Гиорги полагалось забыть и, уж во всяком случае, не произносить на людях. Но лишь на одно мгновение беспокойная тень метнулась в глазах Закарэ Мхаргрдзели. Он тут же справился с охватившим его недовольством, сокрушённо развёл руками, притворно вздохнув, сказал:
– Остаётся лишь пожалеть, что не удосужился Чахрухадзе выучить русскую речь. Впрочем, он, верно, не оплошает и проявит не меньшую находчивость, чем знаменитый персидский мудрец.
– Расскажи, сделай милость, – подхватил историограф Басили.
– Извольте, потешу ваш слух правдивым рассказом. Случилось однажды персидскому шаху ждать в гости индийского царевича. Царевич вот-вот во дворец прибудет, а как беседовать с ним, шах не знает. Думал он думал, и призвал к себе мудреца. «Скажи-ка, мудрец, сколько всего языков у народов земли?» – «Двести один, о великий шах». – «Сколько из них ты знаешь?» – «Двести, великий шах, и только один мне неведом», – догадался ответить мудрец. «Повелеваю тебе быть толмачом при моём разговоре с гостем». – «Откуда ждёт гостя великий шах?» – «Индийский царевич пожалует». – «Все молнии неба на мою голову. Индийский язык – это и есть тот самый, которого я не знаю».
Рассказчик Закарэ был превосходный. Он в лицах изображал тупого важного шаха и хитрого юркого мудреца, становился то толще, то тоньше, менялся, казалось, сам рост.
Гости долго и весело смеялись. Разошлись за полдень.
Оставшись один, Закарэ мысленно поблагодарил Шота. Вольно прозвучали слова о князе Гиорги, да напомнили ему, управителю государства, о свершённой было оплошности.
Добрососедством с могучей Русью Грузия дорожила. Мир тщательно берегла. Засылались послы, отправлялись подарки. Грузинские царевны выходили замуж за русских князей.
Когда великий прадед Тамар мудрый Давид Строитель переселял на грузинские земли степное кочевье в сорок тысяч семейств, он прежде всего направил посольство к Владимиру Мономаху. Послы убедили великого русского князя, что союз с кочевниками не обращён против Руси, и дружественные отношения с Русью не претерпели ущерба.
Ныне причиной раздора может сделаться князь Гиорги – правнук Владимира Мономаха. Как же он, Закарэ Мхаргрдзели, не подумал об этом и не последовал примеру Давида Строителя? Поистине, сама судьба посылает на выручку небывалое путешествие. Чахрухадзе состоит на государственной службе, занимает почётную должность одного из царских секретарей. Так пусть он поедет на Русь не только поэтом-странником, но и негласным посланцем. Пусть заверит великого русского князя Савалта в добрых чувствах царицы Тамар и заодно разузнает, не готовит ли князь Савалт к походу полки, чтобы прийти на помощь своему племяннику, князю Гиорги.
Закарэ хлопнул в ладони, велел явившемуся на зов слуге подать чернильный прибор.
Из дома, похожего на крепостную постройку, Шота вышел вместе с Басили. Тот, кто писал хронику царства, способен лучше других истолковать события, и Шота давно искал случая поговорить с придворным историографом.
– Три года я провёл в Константинополе, совершенствуясь в знаниях, приобретённых на родине в Икалтойской академии, – начал разговор Шота. – Великий Плиний завещал нам все часы жизни посвящать учению, и, как верный последователь римского учёного, я окружил себя книгами. Атласы были моими товарищами, словари и грамматики – единственными собеседниками. Но вот я вернулся и оказалось, что события этих лет прошли мимо меня. Что вызвало бурю, пронёсшуюся над страной? С кем столкнулся на узкой тропе князь Гиорги? Я ни разу его не видел, но его образ вторгается в мои размышления. За какие провинности низвергнуты в опалу сановники ещё недавно всесильные?
– Я отвечу тебе словами того же Плиния, почитаемого нами обоими: «Нет ни одной книги, из которой нельзя извлечь хоть малую частицу пользы», – помедлив, сказал Басили. Он говорил, как двигался, не спеша, не шёл, а нёс своё грузное тело, переставляя ноги с важным достоинством. – Не к лицу хвалить собственный труд, и всё же книга, которую я пишу во славу богоподобной Тамар, развеет туман незнания, как солнечный луч предрассветную мглу.
– Когда завершится великий труд?
– Порадую тебя и скажу: возможно, в ближайшие годы.
Басили остановился передохнуть. Подъём был достаточно крут, а до дворца, куда направлялся Басили, оставалась ещё добрая половина пути. Шота посмотрел вниз. Плоские крыши домов и островерхие кровли храмов весело проглядывали сквозь деревья. За переливчатой лентой реки карабкались на крутизну левобережного склона жилища предместья и гордо высился замок Исани – местопребывание вдовствующей Русудан, благородной и почитаемой всеми тётки царицы Тамар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38