Цари, ханы и шахи сватались к прекрасной наследнице грузинских земель и все получили отказ. По совету вдовствующей Русудан и согласно решению, принятому дарбази, рука Светозарной была вручена безземельному русскому князю, единоверцу и наследнику устоев великих русских князей. Одна Тамар противилась браку. По-своему и поступила – расторгла союз.
Юрий Андреевич почувствовал, как в груди закипела злоба. Тамар и Гиорги шествовали вместе с ангелами и святыми, точно свершали лишь праведные дела и не лилась по их вине кровь, не вытаптывались посевы, не стирались с лика земли города. С ним самим Тамар обошлась, однако, великодушно. Могла казнить или заточить в башню, вместо этого с немалой казной отправила в Византию. Он три года спустя с войной объявился – и тут царица цариц повела себя благородно. Яростной вышла схватка, но велась она честно, без коварства и нарушения слова, хотя ставкой служили трон и семь грузинских земель. Он проиграл, и злобиться было нечего.
Священники кончили службу. Протяжные голоса подвели под своды последние звуки своих песнопений и замерли. Вереницы тёмных фигур потянулись к проёмам в восточной стене. «Выручайте, цари царей Востока», – усмехнулся про себя Юрий Андреевич и проскользнул в проход, помещённый в нише с изображением Гиорги и Тамар. Было похоже, что отец с дочерью также поспешают в выбранном им направлении.
Вновь пошли чередой пещеры и лестницы. Вновь заплутавшее эхо взялось повторять шорохи, всплески, позвякивание. Внезапно потянуло свежестью. За узким проходом показалась огромных размеров пещера, способная укрыть триста или четыреста человек. Сводчатый потолок уплывал в высоту и сходился к круглому отверстию. Заглушка отсутствовала. Над пещерой висело синее чистое небо. Вот она – свобода. Ради неё разрывал и распутывал он каменную паутину.
Юрий Андреевич вступил в пещеру. В тот же момент за спиной ударило глухо. Он быстро обернулся. Щели прохода, в которую только что он проник, больше не существовало. Спущенная сверху плита плотно вошла в боковые канавки, прорубленные в скале. Юрий Андреевич поспешно обшарил глазами грубо отёсанные стены. Выхода из пещеры не было.
…Солнце покатилось по небу, словно с горы, когда воины стали покидать монастырский город. Михейке хорошо было видно, как выходили они по одному или по нескольку человек сразу и присоединялись к тем, кто охранял наружные лестницы и площадки. «Всё, – тоскливо подумал Михейка, – если бы Юрий Андреевич успел проскочить, они вокруг скал и наверх бы бросились, а тут вниз без спешки спускаются».
Воины смеялись и окликали друг друга. Монастырская тишина их не смущала.
– Прыткий, полдня поводил за собой.
– Ещё спасибо сказать, что по догадке бежал. Рясу надел, а расположение пещер знать не знает.
– Вверху, что ли, в новых пещерах схватили?
– Считай, что под облаками сидит. Наружу выход имеется, да без крыльев не улетишь.
Помимо воли Михейке представилась пластина, на которой он выбил чудище-птицу, уносящую в небо отважного полководца.
Глава XVII
СВАТОВСТВО ЛИПАРИТА
Недаром сложили присловье: «Ищи удачу на празднике». Ещё говорили: «Нашёл удачу – вот праздник». Так поверни или этак, радости не было конца, когда Михейка узнал, что Евся выйдет на волю. Оказалось, Юрий Андреевич и Шота одну и ту же хотели себе награду. Оба бились за Евсю. Шота ловкостью ума победу добыл. Оружием Юрия Андреевича не одолеть: самая твёрдая у государя рука, самый верный глаз. Только теперь всё равно, кто кого одолел. Главное, что выйдет Евся на волю. Вдвоём они скалы на куски разнесут, Юрия Андреевича вызволят. Михейка с нетерпением ждал, когда закончатся состязания стихотворцев, свернётся и угаснет праздник.
Раньше Михейка думал, что можно мериться силой и ловкостью, умением управлять конём. Выходило, что слово также способно превратиться в оружие. Стихотворцы ратоборствовали с помощью слов.
Ограду из верёвок убрали. Народ забил поле, теснясь к полукругу, открытому со стороны помоста. Ребятишки повисли на ветках. Верховые остались в седле – с коня лучше видно и слышно. В полукруг по одному вступали поэты, читали стихи. Голоса то раскатывались, подобно грому, то журчали нежнее ручьёв. Михейка слушал вполуха, хотя стояли они с Липаритом совсем близко, за спиной у Шота. Мысли Михейки заняты были другим.
Вот вышел толстяк в пёстром шёлковом ахалухе с широченными разрезными рукавами. Он грозно сдвинул нависшие брови и во всю мочь завопил о белом, в цвет молока, лице своей избранницы, о румянце, похожем на раннюю вишню, о губках, сладких, как мёд, и о чёрных виноградинках глаз.
– Вах, несчастная, болезнь её на меня. Где были её глаза, когда полюбила обжору? – весело крикнул кто-то. В толпе рассмеялись. Толстяк обиделся и ушёл. Не лучшая участь постигла другого стихотворца. Этот был, словно нарочно, длинный и тощий, наподобие жерди. Сладким голосом он принялся растягивать нескладные строки, спотыкавшиеся, как охромевший конь. Каждый стих заканчивался поклоном. Стихотворец кланялся светозарной царице и супругу её благородному, кланялся памяти всех царей, кланялся добродетельной Русудан.
– Смотри, болезнь твоя на меня, переломишься от поклонов.
На этот раз в толпу врезалась стража. Да попробуй, найди, кто крикнул.
Третий поэт рассыпал в стихах тучи стрел в погоне за фазанами и зайцами. Он также не получил одобрения.
– Скажи, Шота, – попросили с помоста.
Не входя в круг, Шота произнёс:
Небольшой стишок – творенье стихотворца небольшого,
Не захватывает сердце незначительное слово.
Это жалкий лук в ручонках у стрелочка молодого,
Крупных он зверей боится, бьёт зверушек бестолково.
Мелкий стих подчас пригоден для пиров, увеселений,
Для любезностей весёлых, милых шуток, развлечений,
Если он составлен бойко, он достоин одобрений.
Но певец лишь тот, кто создан для значительных творений.
Шота обернулся в сторону Чахрухадзе, поэта прославленного в семи землях, и, отвечая на этот безмолвный призыв, Чахрухадзе вошёл в полукруг. Зазвучали стихи короткие, звонкие. Строки воспевали Тамар, но за каждым словом слышалась слава родине. Мудрость Тамар оборачивалась мудростью государственной политики, чары заключались в высоком призвании вдохновлять на борьбу и подвиг.
Всем князьям велела ты: «Мужайтесь,
На врага должны вы ополчиться!»
Храбрецов ты вдохновила: жаждут
Пасть за веру, с турками сразиться!
Стихи казались историей нынешних лет, переложенной в горделивую песнь.
Ты словила всех, разбив строптивых
И презрев покорных причитанья.
Ни иранцев рать, ни злые звёзды
Не хотят с тобою состязанья.
Шла война; в ту пору некто, муж твой,
Был наказан карою изгнанья.
«Это про Юрия Андреевича. – Пальцы Михейки невольно сжались в кулак. – Был бы он здесь, показал бы важному стихотворцу, как вселюдно государя честить». Михейка с тоской вдруг подумал, что высвободить Юрия Андреевича совсем нелегко, хотя бы и с Евсей. Попросту сказать, невозможно. Амирспасалар догадался, кто скрыт под сеткой кольчуги, приказал небось охранять изо всех сил. Евсю по той же причине в крепости держат, если и выпустят, то снова могут схватить. Евсе заказано здесь появляться.
Трудные мысли пошли перекатываться камнями, колоть и резать зазубринами рваных краёв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Юрий Андреевич почувствовал, как в груди закипела злоба. Тамар и Гиорги шествовали вместе с ангелами и святыми, точно свершали лишь праведные дела и не лилась по их вине кровь, не вытаптывались посевы, не стирались с лика земли города. С ним самим Тамар обошлась, однако, великодушно. Могла казнить или заточить в башню, вместо этого с немалой казной отправила в Византию. Он три года спустя с войной объявился – и тут царица цариц повела себя благородно. Яростной вышла схватка, но велась она честно, без коварства и нарушения слова, хотя ставкой служили трон и семь грузинских земель. Он проиграл, и злобиться было нечего.
Священники кончили службу. Протяжные голоса подвели под своды последние звуки своих песнопений и замерли. Вереницы тёмных фигур потянулись к проёмам в восточной стене. «Выручайте, цари царей Востока», – усмехнулся про себя Юрий Андреевич и проскользнул в проход, помещённый в нише с изображением Гиорги и Тамар. Было похоже, что отец с дочерью также поспешают в выбранном им направлении.
Вновь пошли чередой пещеры и лестницы. Вновь заплутавшее эхо взялось повторять шорохи, всплески, позвякивание. Внезапно потянуло свежестью. За узким проходом показалась огромных размеров пещера, способная укрыть триста или четыреста человек. Сводчатый потолок уплывал в высоту и сходился к круглому отверстию. Заглушка отсутствовала. Над пещерой висело синее чистое небо. Вот она – свобода. Ради неё разрывал и распутывал он каменную паутину.
Юрий Андреевич вступил в пещеру. В тот же момент за спиной ударило глухо. Он быстро обернулся. Щели прохода, в которую только что он проник, больше не существовало. Спущенная сверху плита плотно вошла в боковые канавки, прорубленные в скале. Юрий Андреевич поспешно обшарил глазами грубо отёсанные стены. Выхода из пещеры не было.
…Солнце покатилось по небу, словно с горы, когда воины стали покидать монастырский город. Михейке хорошо было видно, как выходили они по одному или по нескольку человек сразу и присоединялись к тем, кто охранял наружные лестницы и площадки. «Всё, – тоскливо подумал Михейка, – если бы Юрий Андреевич успел проскочить, они вокруг скал и наверх бы бросились, а тут вниз без спешки спускаются».
Воины смеялись и окликали друг друга. Монастырская тишина их не смущала.
– Прыткий, полдня поводил за собой.
– Ещё спасибо сказать, что по догадке бежал. Рясу надел, а расположение пещер знать не знает.
– Вверху, что ли, в новых пещерах схватили?
– Считай, что под облаками сидит. Наружу выход имеется, да без крыльев не улетишь.
Помимо воли Михейке представилась пластина, на которой он выбил чудище-птицу, уносящую в небо отважного полководца.
Глава XVII
СВАТОВСТВО ЛИПАРИТА
Недаром сложили присловье: «Ищи удачу на празднике». Ещё говорили: «Нашёл удачу – вот праздник». Так поверни или этак, радости не было конца, когда Михейка узнал, что Евся выйдет на волю. Оказалось, Юрий Андреевич и Шота одну и ту же хотели себе награду. Оба бились за Евсю. Шота ловкостью ума победу добыл. Оружием Юрия Андреевича не одолеть: самая твёрдая у государя рука, самый верный глаз. Только теперь всё равно, кто кого одолел. Главное, что выйдет Евся на волю. Вдвоём они скалы на куски разнесут, Юрия Андреевича вызволят. Михейка с нетерпением ждал, когда закончатся состязания стихотворцев, свернётся и угаснет праздник.
Раньше Михейка думал, что можно мериться силой и ловкостью, умением управлять конём. Выходило, что слово также способно превратиться в оружие. Стихотворцы ратоборствовали с помощью слов.
Ограду из верёвок убрали. Народ забил поле, теснясь к полукругу, открытому со стороны помоста. Ребятишки повисли на ветках. Верховые остались в седле – с коня лучше видно и слышно. В полукруг по одному вступали поэты, читали стихи. Голоса то раскатывались, подобно грому, то журчали нежнее ручьёв. Михейка слушал вполуха, хотя стояли они с Липаритом совсем близко, за спиной у Шота. Мысли Михейки заняты были другим.
Вот вышел толстяк в пёстром шёлковом ахалухе с широченными разрезными рукавами. Он грозно сдвинул нависшие брови и во всю мочь завопил о белом, в цвет молока, лице своей избранницы, о румянце, похожем на раннюю вишню, о губках, сладких, как мёд, и о чёрных виноградинках глаз.
– Вах, несчастная, болезнь её на меня. Где были её глаза, когда полюбила обжору? – весело крикнул кто-то. В толпе рассмеялись. Толстяк обиделся и ушёл. Не лучшая участь постигла другого стихотворца. Этот был, словно нарочно, длинный и тощий, наподобие жерди. Сладким голосом он принялся растягивать нескладные строки, спотыкавшиеся, как охромевший конь. Каждый стих заканчивался поклоном. Стихотворец кланялся светозарной царице и супругу её благородному, кланялся памяти всех царей, кланялся добродетельной Русудан.
– Смотри, болезнь твоя на меня, переломишься от поклонов.
На этот раз в толпу врезалась стража. Да попробуй, найди, кто крикнул.
Третий поэт рассыпал в стихах тучи стрел в погоне за фазанами и зайцами. Он также не получил одобрения.
– Скажи, Шота, – попросили с помоста.
Не входя в круг, Шота произнёс:
Небольшой стишок – творенье стихотворца небольшого,
Не захватывает сердце незначительное слово.
Это жалкий лук в ручонках у стрелочка молодого,
Крупных он зверей боится, бьёт зверушек бестолково.
Мелкий стих подчас пригоден для пиров, увеселений,
Для любезностей весёлых, милых шуток, развлечений,
Если он составлен бойко, он достоин одобрений.
Но певец лишь тот, кто создан для значительных творений.
Шота обернулся в сторону Чахрухадзе, поэта прославленного в семи землях, и, отвечая на этот безмолвный призыв, Чахрухадзе вошёл в полукруг. Зазвучали стихи короткие, звонкие. Строки воспевали Тамар, но за каждым словом слышалась слава родине. Мудрость Тамар оборачивалась мудростью государственной политики, чары заключались в высоком призвании вдохновлять на борьбу и подвиг.
Всем князьям велела ты: «Мужайтесь,
На врага должны вы ополчиться!»
Храбрецов ты вдохновила: жаждут
Пасть за веру, с турками сразиться!
Стихи казались историей нынешних лет, переложенной в горделивую песнь.
Ты словила всех, разбив строптивых
И презрев покорных причитанья.
Ни иранцев рать, ни злые звёзды
Не хотят с тобою состязанья.
Шла война; в ту пору некто, муж твой,
Был наказан карою изгнанья.
«Это про Юрия Андреевича. – Пальцы Михейки невольно сжались в кулак. – Был бы он здесь, показал бы важному стихотворцу, как вселюдно государя честить». Михейка с тоской вдруг подумал, что высвободить Юрия Андреевича совсем нелегко, хотя бы и с Евсей. Попросту сказать, невозможно. Амирспасалар догадался, кто скрыт под сеткой кольчуги, приказал небось охранять изо всех сил. Евсю по той же причине в крепости держат, если и выпустят, то снова могут схватить. Евсе заказано здесь появляться.
Трудные мысли пошли перекатываться камнями, колоть и резать зазубринами рваных краёв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38