Все взялись за оружие. Старейшины и вожди выдали рабам боевые топоры; стада и мелкий скот поручили заботам женщин, в домах оставили лишь дочерей, старух и маленьких ребятишек - остальные поднялись и ушли на восток, навстречу антам. Исток присоединился к войску с отрядом могучих всадников, вооруженных щитами, мечами и дротиками. Опытных воинов, пришедших с ним, он поставил командовать маленькими группами. Пешее войско двигалось беспорядочной толпой. Исток со своими воинами шел последним. Четыре дня тянулись отряды по равнине, пробирались сквозь дубовые леса, переправлялись через реки, пока не вышли на рубежи антских земель. Уже по пути им встречались первые орды озверевших антов, с которыми завязались короткие стычки; Исток со своей конницей в этих боях не участвовал. То и дело раздавался вопль славинов при виде новых отрядов антов. Юноши отделялись от войска и с диким криком кидались навстречу врагу. Мелькали стрелы, сверкали на солнце топоры, разгоралась рукопашная ножевая схватка, люди с безумным ревом душили, резали, волочили по земле друг друга. А остальное войско криками подбадривало сражавшихся, высмеивало антов и грозило им оружием. После недолгого боя анты неизменно убегали, на поле оставались раненые, их славины забирали в плен.
По пути к войску присоединялись отряды из всех славинских общин. С юга подходили обитатели Мурсианских болот, с севера их догоняли могучие отряды жителей Карпат. Глаз Истока радовали крепкие воины. И в то же время ему было грустно, когда он видел страшный хаос, слышал вопли и ссоры в собственном войске.
"Какая сила! - думал он. - Как они любят свободу и как своей междоусобицей они сами себе надевают цепи на руки!"
Наконец Исток решил сам отправиться к Волку и Виленцу и попытаться склонить их к миру и согласию. Он думал рассказать им о коварстве Византии, пробудить в них желание овладеть плодородными землями по ту сторону Дуная. Лицо его пылало при мысли о том, как обнимутся брат с братом и как они принесут клятву своим богам отныне век ссориться между собой, но сообща мстить византийцам за своих пращуров. Он ехал на коне, опустив голову, на губах его играла улыбка, в глазах полыхало пламя, правая рука лежала на рукоятке меча.
Громогласный боевой клич вывел его из задумчивости. Передовой отряд вышел из лесу на поляну. Впереди, на опушке большого леса, они увидели костры антов. Войско славинов остановилось. Безумный вопль пронесся из конца в конец, от воина к воину, и взмыл к небу подобно вихрю. Он долетел и до антов; они отозвались еще более могучим криком, подобно реву разозленных зверей в пустыне. Самые горячие из славинов бросились по равнине к антам, осыпая их лагерь стрелами. Навстречу им также спешили воины, размахивая над головой копьями и топорами, подобно молниям, сверкавшим на солнце. Однако основные силы славинов оставались в лесу. Главные отряды антов также не тронулись с места.
Старейшины славинов собрались на совет. Боян и Велигост пригласили Истока. Он, хотя и не был старейшиной, был отличным воином, и потому мог сидеть рядом с мудрыми на воинском совете. Велегост начал первым:
Благородные мужи, племени славинского славные корни! Плуги лежат покинутыми посреди полей, овцы бродят без пастырей, печальны по вечерам ваши жены, ибо им некому подать ужин. Повсюду свирепствует война. Война? С кем? Разве не пал Хильбудий? Исток, неужели ты так плохо целился? Или твоя тетива слаба, словно нить лука трехлетнего ребенка, от стрелы которого не упадет воробей с крыши? Или пробудился надменный Управда и снова насылает на нас хильбудиев? Мужи, почему вы молчите? Почему мне отвечают лишь гневные морщины на ваших лицах? Война, печальная война, но не с Византией, а с братьями!
- О Морана, Морана! - бормотали старейшины и качали головами.
- Вон там дымятся костры, возле них торчат копья, чтоб нанести раны братьям антам и оросить родную землю родной кровью. Позор! К кому склонится Перун? Наш бог - их бог. Мы приносим жертвы общим богам. К кому склонится Перун? Боги должны разгневаться и оплакать такое племя...
- Перун с нами! Анты первыми начали!
- Позор!
- Ударим на них! Накажем!
Собрание шумело, старейшины трясли окрашенными в рыжеватый цвет волосами и лохматыми бородами, в раскрытых ртах сверкали белые зубы. Боя и крови жаждали старейшины.
Велегост умоляюще поднял руку:
- Мир, честные мужи! Я сказал, говорите вы!
- Знаете ли вы, мужи, нашего старейшину Сваруна? - начал Боян. - Кто может упрекнуть, что он сказал кому-нибудь худое слово?
- Никто? Слава Сваруну!
- А разве не покатились из высохших старческих глаз слезы, когда он узнал о войне? Разве он не послал нас с Велегосом к Волку и Виленцу, чтоб принести в жертву богам дары примирения? Мы пошли. Унизил нас старейшина Виленец, так что стыдно мне стало. Собственный язык укусил я до крови, чтоб не вскипеть и не плюнуть на Волка. Он ослеплен. Мы возвратились назад, и Сварун проливал еще более горькие слезы.
- Смерть Волку! Кожу с него живьем содрать!
- Он больше не брат нам и заслужил, чтоб к нему пришла Морана!
- Он обманул! - воскликнул Исток.
- Мужи, вы слышали голос Сварунича. Вспомните, что не так давно он, будучи юношей, ценным советом и стрелою победил Хильбудия, ибо с ним были боги.
- Боги с Истоком! - понеслось из уст в уста.
- Боги были с ним и в Константинополе! Он ушел туда, выкрал у врага воинское искусство, выкрал у него мудрость и вернулся к нам. Он был в темнице. Его заковали в цепи. Боги вдохновили христианина, и он спас Истока. Мужи, не для того ли боги спасли его и послали к нам, чтобы он спас честь своего племени и наказал упрямцев?
- Для того, для того! Слава Святовичу! Жертву Перуну!
- Пусть говорит Исток!
- Пусть говорит, пусть говорит!
Старейшины и вожди смотрели на могучего воина, который, в сверкающих доспехах византийского военачальника, выступил на середину. Воины, издали прислушивавшиеся к речам на совете старейшин, подошли поближе.
Возгласы радости и восхищения разнеслись над лагерем, потом наступила напряженная тишина.
Исток снял золотой шлем, тряхнул прядями волнистых волос и положил ладонь на рукоять меча.
- Благородные старейшины, почитаемые вожди!
Звонкий голос, голос начальника, и непривычное обращение изумили собравшихся. Они широко раскрыли глаза, и рты их открылись.
- Пусть говорит он, повелели вы! И я говорю, Я не старейшина и не вождь, я воин, не напрасно побывавший в Константинополе. Я вернулся оттуда не с пустыми руками и не с пустой головой. И все я жертвую своему племени на очаг отцов, на жертвенник богов, для того только, чтобы солнце свободы сияло повсюду, куда ступает нога наша. Но подумайте: не лишил ли Святовит ваши головы мудрости, подумайте: разве засияет солнце свободы, если схватит за глотку брат брата, а враг будет бить нас поодиночке? Разве родиться у нас свобода, если ты сожнешь свое зерно, сосед станет тягаться с тобой из-за одного колоска, а враг, смеясь, увезет с поля весь урожай? Разве это свобода, если ты подставляешь ухо подстрекателю, а потом омываешь острие своего копья в собственной крови? Разве это свобода, когда ты точешь топор и приставляешь его к шее соседа, вместо того чтобы рубить им доспехи византийцам? Разве это свобода, когда наши стада бродят без пастырей, волки режут их, а мы страдаем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
По пути к войску присоединялись отряды из всех славинских общин. С юга подходили обитатели Мурсианских болот, с севера их догоняли могучие отряды жителей Карпат. Глаз Истока радовали крепкие воины. И в то же время ему было грустно, когда он видел страшный хаос, слышал вопли и ссоры в собственном войске.
"Какая сила! - думал он. - Как они любят свободу и как своей междоусобицей они сами себе надевают цепи на руки!"
Наконец Исток решил сам отправиться к Волку и Виленцу и попытаться склонить их к миру и согласию. Он думал рассказать им о коварстве Византии, пробудить в них желание овладеть плодородными землями по ту сторону Дуная. Лицо его пылало при мысли о том, как обнимутся брат с братом и как они принесут клятву своим богам отныне век ссориться между собой, но сообща мстить византийцам за своих пращуров. Он ехал на коне, опустив голову, на губах его играла улыбка, в глазах полыхало пламя, правая рука лежала на рукоятке меча.
Громогласный боевой клич вывел его из задумчивости. Передовой отряд вышел из лесу на поляну. Впереди, на опушке большого леса, они увидели костры антов. Войско славинов остановилось. Безумный вопль пронесся из конца в конец, от воина к воину, и взмыл к небу подобно вихрю. Он долетел и до антов; они отозвались еще более могучим криком, подобно реву разозленных зверей в пустыне. Самые горячие из славинов бросились по равнине к антам, осыпая их лагерь стрелами. Навстречу им также спешили воины, размахивая над головой копьями и топорами, подобно молниям, сверкавшим на солнце. Однако основные силы славинов оставались в лесу. Главные отряды антов также не тронулись с места.
Старейшины славинов собрались на совет. Боян и Велигост пригласили Истока. Он, хотя и не был старейшиной, был отличным воином, и потому мог сидеть рядом с мудрыми на воинском совете. Велегост начал первым:
Благородные мужи, племени славинского славные корни! Плуги лежат покинутыми посреди полей, овцы бродят без пастырей, печальны по вечерам ваши жены, ибо им некому подать ужин. Повсюду свирепствует война. Война? С кем? Разве не пал Хильбудий? Исток, неужели ты так плохо целился? Или твоя тетива слаба, словно нить лука трехлетнего ребенка, от стрелы которого не упадет воробей с крыши? Или пробудился надменный Управда и снова насылает на нас хильбудиев? Мужи, почему вы молчите? Почему мне отвечают лишь гневные морщины на ваших лицах? Война, печальная война, но не с Византией, а с братьями!
- О Морана, Морана! - бормотали старейшины и качали головами.
- Вон там дымятся костры, возле них торчат копья, чтоб нанести раны братьям антам и оросить родную землю родной кровью. Позор! К кому склонится Перун? Наш бог - их бог. Мы приносим жертвы общим богам. К кому склонится Перун? Боги должны разгневаться и оплакать такое племя...
- Перун с нами! Анты первыми начали!
- Позор!
- Ударим на них! Накажем!
Собрание шумело, старейшины трясли окрашенными в рыжеватый цвет волосами и лохматыми бородами, в раскрытых ртах сверкали белые зубы. Боя и крови жаждали старейшины.
Велегост умоляюще поднял руку:
- Мир, честные мужи! Я сказал, говорите вы!
- Знаете ли вы, мужи, нашего старейшину Сваруна? - начал Боян. - Кто может упрекнуть, что он сказал кому-нибудь худое слово?
- Никто? Слава Сваруну!
- А разве не покатились из высохших старческих глаз слезы, когда он узнал о войне? Разве он не послал нас с Велегосом к Волку и Виленцу, чтоб принести в жертву богам дары примирения? Мы пошли. Унизил нас старейшина Виленец, так что стыдно мне стало. Собственный язык укусил я до крови, чтоб не вскипеть и не плюнуть на Волка. Он ослеплен. Мы возвратились назад, и Сварун проливал еще более горькие слезы.
- Смерть Волку! Кожу с него живьем содрать!
- Он больше не брат нам и заслужил, чтоб к нему пришла Морана!
- Он обманул! - воскликнул Исток.
- Мужи, вы слышали голос Сварунича. Вспомните, что не так давно он, будучи юношей, ценным советом и стрелою победил Хильбудия, ибо с ним были боги.
- Боги с Истоком! - понеслось из уст в уста.
- Боги были с ним и в Константинополе! Он ушел туда, выкрал у врага воинское искусство, выкрал у него мудрость и вернулся к нам. Он был в темнице. Его заковали в цепи. Боги вдохновили христианина, и он спас Истока. Мужи, не для того ли боги спасли его и послали к нам, чтобы он спас честь своего племени и наказал упрямцев?
- Для того, для того! Слава Святовичу! Жертву Перуну!
- Пусть говорит Исток!
- Пусть говорит, пусть говорит!
Старейшины и вожди смотрели на могучего воина, который, в сверкающих доспехах византийского военачальника, выступил на середину. Воины, издали прислушивавшиеся к речам на совете старейшин, подошли поближе.
Возгласы радости и восхищения разнеслись над лагерем, потом наступила напряженная тишина.
Исток снял золотой шлем, тряхнул прядями волнистых волос и положил ладонь на рукоять меча.
- Благородные старейшины, почитаемые вожди!
Звонкий голос, голос начальника, и непривычное обращение изумили собравшихся. Они широко раскрыли глаза, и рты их открылись.
- Пусть говорит он, повелели вы! И я говорю, Я не старейшина и не вождь, я воин, не напрасно побывавший в Константинополе. Я вернулся оттуда не с пустыми руками и не с пустой головой. И все я жертвую своему племени на очаг отцов, на жертвенник богов, для того только, чтобы солнце свободы сияло повсюду, куда ступает нога наша. Но подумайте: не лишил ли Святовит ваши головы мудрости, подумайте: разве засияет солнце свободы, если схватит за глотку брат брата, а враг будет бить нас поодиночке? Разве родиться у нас свобода, если ты сожнешь свое зерно, сосед станет тягаться с тобой из-за одного колоска, а враг, смеясь, увезет с поля весь урожай? Разве это свобода, если ты подставляешь ухо подстрекателю, а потом омываешь острие своего копья в собственной крови? Разве это свобода, когда ты точешь топор и приставляешь его к шее соседа, вместо того чтобы рубить им доспехи византийцам? Разве это свобода, когда наши стада бродят без пастырей, волки режут их, а мы страдаем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112