- Отведите меня завтра к этому костру, и я примусь за розыски. А если вы поможете мне, я заговорю вам скот: овцы ваши будут приносить по трех ягнят, коровы - по два теленка, а козы будут плодиться, как кролики! Вот так отплатит вам чародей, если он найдет парня!
Пастухи до земли кланялись Радовану, женщины приносили ему детей, чтоб он снял с них злые чары, а мужчины предлагали сопутствовать ему в поисках мальчика до самого Гема и даже дальше.
Довольный Радован улегся на овечьей шкуре.
На рассвете пастухи проводили певца к костру, где была замечена Любиница, а затем все рассыпались по лесу в поисках конского следа. Вскоре из чащи раздался радостный крик; все сбежались на наго, и Радован сказал, что он узнает след своего сына.
Толпа бросилась по следу, исчезнувшему в зарослях, сломанные ветки указывали путь девушки. Ни малейший знак не укрылся от острого взгляда диких обитателей свободной земли. Они состязались между собой, кто первым найдет юношу. Каждый хотел получить от чародея как можно больше. А Радован гордо следовал сзади, изредка произносил мудрое словечко, раздавал похвалы и обещал наделить стада богатым приплодом.
Около полудня по лесу разнесся печальный вопль. Со всех сторон поспешили туда пастухи. Радован, хлестнув коня, тоже бросился за ними. Подъехав, он увидел, что варвары, раскрыв рты, уставились в землю и показывают руками на подпруги, остатки седла и обглоданные кости, разбросанные далеко вокруг.
Перепуганный Радован птицей слетел с коня. Он мгновенно узнал гуннскую уздечку, седло, подпруги. Затрясшись, кинулся он искать вывернутое копыто. Схватил какой-то черный сучок, поднял, осмотрел. Копыто выпало из рук старика, нижняя губа его отвисла, лицо сморщилось, и, зарыдав, он повалился на землю. В отчаянии катался он по траве, по мху, рыл ногтями землю, выдергивая зеленые побеги, и ревел, как раненый кабан. Пастухи стояли вокруг, издавая протяжные вопли. Радован уткнулся лицом в землю, рыдания его постепенно утихли, только плечи судорожно вздрагивали. Потом он медленно повернулся, встал и еще раз взглянул на останки коня. Гнев охватил его. Подняв кулаки, он бросился на пастухов со страшными проклятиями и стал колотить и пинать их:
- Прочь, прочь, собачьи морды, разбойники, убийцы моего сына! Вы загнали его в волчью пасть! Почему вы не позвали его на ночлег? Прочь, говорю я вам, иначе я так отделаю ваше стадо, что сегодня же ночью подохнет все, что мычит и блеет! Прочь, убийцы, прочь от несчастного отца!
Испуганными тенями исчезали в лесу пастухи, а певец продолжал вопить, хотя возле него не было уже ни одной живой души. Выплеснув свой гнев, он вытер лоб и покрытые пеной губы. В отчаянье взирал он на разодранное седло. Снова печаль охватила его, он сел у подножья дуба и зарыдал, как женщина.
Слезы принесли облегчение. Радован обхватил руками голову и стал думать, как быть дальше. Однако ни одной разумной мысли не приходило ему в голову, которая гудела, как пустой котел. Подошел конь и тотчас в ужасе отступил, почуяв кости своего товарища. Взгляд Радована упал на мех с вином. Он ударил себя по лбу и рысью побежал к коню.
- Вино придаст мне мудрости!
Подтащив мех к дереву, он с отчаянья принялся пить. Вино согрело его, придало мужества, и он снова разразился проклятиями, вызывая на битву весь свет и угрожая всем ужасным мщением. Досталось и Тунюшу, уехавшему в Константинополь.
- Ты не уйдешь от меня, собачий хвост! За тобой я последую как тень, пока не проколю тебя, клянусь своей мудростью! Зуб за зуб! И вино твое не утолит больше моего гнева!
Оставив в мехе немного вина, он, скрипя зубами, направился к дороге, что вела в Филиппополь с твердым намерением прямо отсюда ехать в Константинополь на поиски гунна.
И поскольку ноги его уже не раз измерили всю Мезию, вскоре он выехал из леса на дорогу. Несмотря на близкий вечер, старик храбро гнал коня в сторону Гема.
Не успели зажечься звезды на небе, как за поворотом вспыхнул большой костер. Радован представил себе лицо Тунюша, и мужество его мгновенно испарилось. Он рванул поводья с такой силой, что конь встал на дыбы.
Одолев первый испуг, старик сообразил, что Тунюш не мог еще вернуться из Константинополя, и храбрость возвратилась к нему; шагом двинулся он дальше. Вскоре он разглядел повозку, коней, копья, воинов.
"Купцы!" - подумал он, подхлестывая коня и закричал издали:
- Pax, eirene, pax, pax!
Тени у костра вскочили и схватились за копья.
- Pax, вам, pax, - кричал Радован, ударяя по струнам.
Его окружили хорошо вооруженные воины, спрашивая, кто он и откуда.
В это время раздвинулся полог у входа в небольшой шатер, высокий человек, одетый, как купец, приблизился к огню и крикнул Радовану:
- Чего тебе здесь надо, гунн?
Старик выпучил глаза, растопырил руки, из его широко раскрытого рта сперва вырвался непонятный звук и наконец губы произнесли:
- О Нумида!
19
Смуглый, богато одетый купец при восклицании Радована отступился на шаг. По лбу его пролегли глубокие морщины. Знакомым эхом, что прозвучало над бурными волнами и потонуло в реве бури, показался ему голос, вышедший из косматой груди. Он высокомерно посмотрел на всхлипывающего старика. Воины ожидали приказа, не снимая рук с копий и рукояток мечей.
- Что ты болтаешь, гунн? О ком вспоминаешь, произнося незнакомое имя?
Голос купца звучал чуждо, надменно. Радована охватила печаль. Неужели он ошибся! Старик обвел взглядом воинов. Незнакомые, хмурые лица. Милости от них не жди; физиономии словно вырезаны из стали. Радован почтительно поклонился чужеземцу.
- Могущественный, не пронзай стрелами своих взглядов путника, возвещающего тебе мир и несущего в сердце священные тайны. Пусть неизмеримым будет твое великодушие, подставь ему ухо. Клянусь Христом, не раскаешься!
Купец внимательно вслушивался в голос старика. Далекое эхо словно бы приближалось. Воспоминания пробуждались в его душе.
- Войди в шатер!
Полог у входа закрылся за путником и купцом. Воины воткнули копья в землю и собрались вокруг огня.
- Говори, гунн! Под шатром умрут твои слова. Откройся!
При веселом свете факела Радован посмотрел в глаза собеседника.
"Пусть сожрут меня вурдалаки, если это не Нумида".
- Могущественный, выслушай! Нет обмана в моих словах! Ты назвал меня гунном, но я не гунн. Я славин, певец, что бродит по белу свету с севера на юг и с юга на север. Град славинов привечает меня, и Константинополь отворяет двери своих кабаков при звуке моих струн. И не только кабаки: я играл перед деспотом, гостил в вилле господина Эпафродита.
Купец закусил губу и нагнулся к Радовану.
- В вилле Эпафродита? Что ты говоришь? Не произноси этого имени! Он бунтовщик, он изменил священному двору.
- Господин, ты сказал, что мои слова умрут под шатром! Я не верю, что он изменник. Он защищал невинных. Он спас Истока, спас Ирину!
- Не называй этих имен! Смерть зажмет рот всякому, кто называет их!
Купец отчетливо представил себе события минувшего. Потом подошел к старику, положил ему руку на плечо и пристально взглянул в небольшие серые глаза Радована.
- Мир с тобой, Радован! Я - Нумида! Ты не ошибся!
Радован вскочил с места и раскрыл объятья, собираясь радостным воплем приветствовать Нумиду. Но тот, приложив ладонь к его губам, поднял палец и сурово произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112