Военные успехи доставались папе Юлию ценой убыточных и опасных союзов, и если на месте испанцев после их поражения непременно оказывались французы, этих некому было менять, помимо испанцев, как если бы проклятые Борджа, самую память о ком папа Юлий желал уничтожить, обрушиваясь и разбиваясь на тысячу кусков, вновь затем возрождались, подобно зубам дракона, усатыми испанскими солдатами и бессовестными чиновниками. Беспрерывно колеблющимся итальянским весам неудача французов придала новый размах, чем воспользовались их соперники. Через пролом в стене, устроенный в Прато испанцами, которыми начальствовал не знающий жалости Рамон де Кардона, Джулиано Великолепный вошел в Тоскану для восстановления принципата Медичи. Библейский Давид, произведение Микеланджело Буонарроти, олицетворявший прочность и силу Республики и поместившийся на площади перед Палаццо, ничем не смог ему воспрепятствовать. Да и что может сделать один, если другие, кажется, полностью утратившие гражданские доблести, больше огорчаются порчей резного потолка в зале Пятисот, где грубый, невежественный испанец разместил своих конников, сравнительно с утратой свободы? Кого интересует свобода в то время, как все обеспокоены сохранностью живописи Леонардо, которую оставшиеся исполнять свои должности магистраты Синьории велели огородить рамою из досок и барьером?
Странное дело, но военачальники предпочитают устроить конюшню где-нибудь возле драгоценных произведений искусства, как это и случилось много позднее в помещении трапезной Санта Мария делла Грацие в Милане, где по сию пору сохраняется то, что осталось от «Вечери», хотя бы Вазари, прибывший в Ломбардию разузнать кое-какие подробности о живописцах менее семи десятилетий спустя после создания знаменитой картины, нашел на ее месте грязное пятно, как он выражается. С возвращением же во Флоренцию этого наиболее внимательного из летописцев, надеявшегося, что ни одна мелочь не останется им не разысканной, совпадает, по-видимому, окончательное разрушение живописи в зале Совета.
Тогда, а именно в 1563 году – к тому времени Флоренция утратила даже имя республики и полностью подчинилась титулованным Медичи, – герцог Козимо готовился к бракосочетанию светлейшего князя Франческо, наследника, и дочери императора Карла Иоанны и поручил все успевающему Джорджо Вазари существенную переделку и украшение залы, чтобы сделать ее достойной называться лучшей в Европе. Действительно, на тринадцать локтей поднят был потолок, увеличены окна, а стены оштукатурены заново и подготовлены к живописи, тем же Вазари скоро и выполненной, так что не осталось и дюйма, которого бы не коснулась его проворная кисть. Между тем не так задолго до этого, в 1549 году, флорентиец Аньоло Дони писал, перечисляя замечательные и интересные места, которые всякому путешественнику следует посетить на его родине: «Войдя в Палаццо и поднявшись затем по лестнице в большую залу, взгляните внимательно на композицию из фигур лошадей и всадников – часть баталии Леонардо да Винчи, которая вам покажется поистине чудесной вещью». Так вот если в грязном пятне, которое якобы обнаружил Вазари в миланском монастыре Санта Мария делла Грацие на месте Леонардовой живописи, другие посетители не перестают находить редкостные достоинства и по сию пору покидают трапезную потрясенные, не преувеличивал ли он сам и его современники опасность таинственной порчи, постигшей «Битву при Ангиари», возможную быстроту ее разрушения и самую неизбежность последнего? Не напрасно ли они все подчинились предвзятому мнению, будто бы Леонардо не способен что-либо заканчивать и его работы обречены скорой гибели? При работах в Палаццо, предпринятых герцогом Козимо, не покрыто ли штукатуркой что-нибудь более важное, чем руины, не заслуживающие заботы об их сохранении? Когда с той же отвагою и легкомыслием, с какими Вазари распоряжался, а герцог Козимо его поощрял, кто-то пожертвует некоторой незначительной частью живописи этого самодовольного аретинца и в определенном засвидетельствованном преданием месте собьет штукатурку, в образовавшуюся пробоину, как бы в трюм корабля, не хлынет ли океан эманации, излучаемой произведением Леонардо, хотя и поврежденным?
Скоро после избрания папа Лев сделал своего брата Джулиано гонфалоньером св. Римской церкви и начальником гвардии, так что тот должен был находиться от него поблизости, тогда как управление Тосканой было поручено их племяннику Лоренцо, установившему там подлинную тиранию. Имея же намерение, чтобы Леонардо да Винчи написал портрет синьоры Пачифики Брандано, прозванной Джоконда, или Играющая, Джулиано Медичи призвал знаменитого мастера из Милана.
Итак, крылья расправлены, ветер подул – пух и перья, обогревающие птицу на большой высоте, могут быть уподоблены получаемому от важного лица хорошему жалованью. Накануне отъезда Мастер выкупил у торговца бумагой приготовленную для него записную книгу из ста двадцати листов, которая, заполнившись важнейшими записями, стала впоследствии известна как Кодекс Е.
Покинул Милан для Рима 24 сентября 1513 с Джованфранческо Мельци, Салаи, Лоренцо и Фанфойа.
Иначе говоря, с выводком леонардесков – красиво одетых молодых людей, которых живой разговор напоминает о писке птичьего выводка, тогда как важная птица улыбается в бороду и украшает беседу остроумными замечаниями. Леонардо от роду шестьдесят один год и пять месяцев.
88
У стариков голос становится слабым, потому что в старости весь ход трахеи сжимается таким же образом, как и другие внутренности.
Глотка Донато Браманте более не получала из легких достаточно воздуха, и из-за старческих изменений звуки казались хриплыми, в то время как руки после настигшего их паралича хорошо не удерживали грифель и другой необходимый архитектору инструмент. Все же Донато успешно распоряжался помощниками, пережигавшими на известь мрамор древнего Колизея и других величественных и прекрасных построек, мельчайшие часта которых вились в воздухе и мокли в ямах в виде раствора. От таких, как Браманте, прозванного за свое усердие ruinant – разрушитель, римские древности потерпели не меньше, чем от набегов какого-нибудь племени варваров.
Тогда пространство между папским дворцом и первоначально построенным отдельно Бельведером, откуда, как следует из названия, открывался превосходный вид на окрестность, Донато обводил галереей и из-за охватившей его торопливости заставлял каменщиков работать ночами. Поэтому в неурочное время раздавались крики ослов и их помощников, доставлявших материал, что тревожило спящих. Однако, без перерыва трудясь, Донато не только разрушал сделанное другими, но и самого себя, не считаясь, что наступает пора, когда даже при полной бездеятельности человека едва хватает, чтобы поддерживать затухающую жизнь. В конце концов он настолько ослаб, что оказалось достаточно малейшей простуды, которая и свела его в могилу. Другие, напротив, наихудшим убийцей полагают безделье – этим служит хорошей поддержкой пример Микеланджело Буонарроти, израсходовавшего на украшение потолка капеллы папы Сикста столько усилий, сколько иной работник не истратит до конца дней, и затем прожившего до глубокой старости, продолжая заниматься своим искусством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120