Радуясь каждому новому телесному облику, приходится оплакивать прежний и горько о нем сожалеть: отсюда сходство, которое имеется в наименовании противоположных по смыслу понятий, как amore – любовь и amarezza – горечь, представляющих собой как бы ветви, происходящие из одного ствола. И все это наглядно показано в картине Сандро Боттичелли, что по крайней мере свидетельствует о его начитанности и глубоком сочувствии платоническим идеям. В самом деле, будучи сыном богатого кожевника, Сандро получил достаточное образование и был любознателен; испытывая же склонность к поэзии, знал наизусть и толковал многие отрывки из Данте.
При хорошем росте и стройной фигуре Боттичелли имел значительное и печальное выражение лица и в теплое время года кутался в плащ, как бы показывая, что душа его мерзнет. Впрочем, другой раз, утомляясь жарою, он подолгу отдыхал где-нибудь в холодке, болтая с кем попало, из-за чего Леонардо сравнивал его с созревающей в затененных местах тыквою и называл лентяем. Большую часть заработанных денег Боттичелли тратил на вино, угощая приятелей; говорили, что Отсюда и прозвище, поскольку «боттичелли» означает «бочонок», хотя в действительности оно происходит от его старшего брата бочара, настоящее же имя живописца – Алессандро ди Мариано Филиппепи. Что касается его ума или глупости, которые де широко обнаруживают себя в исторических композициях, то, если посмотреть непредвзято, можно видеть, что в картине «Весна», которая, в понимании Леонардо является исторической композицией, фигуры недостаточно связаны между собою и, кажется, могут внезапно исчезнуть, как это бывает во сне. При этом они свободно колеблются, но неизвестно по какой причине не падают: Меркурий, отвернувшийся от остальных, судя по его положению, должен бы непременно упасть, растолкавши три Добродетели, – эти же, хотя и держатся за руки, также одна на другую не смотрят, как бы в растерянности.
Человек неробкий и старший Леонардо семью годами, Боттичелли был принят у Медичи, когда его юному приятелю оставалось еще два года на обучение; они познакомились, и разница в возрасте стерлась, зато обнаружились более важные противоречия, которые, впрочем, укрепляли их дружбу, ибо один своими достоинствами восполнял недостатки другого, и если бы они соединились, то представили бы собою совершенного человека. Но, слава богу, этого не происходит, иначе небогатая развлечениями и обильная горестями жизнь человеческая стала бы скудной и скучной невыносимо. Имея привычку рассказывать о своих любовных делах, Боттичелли однажды рассердил своего товарища, этим не занимавшегося, и вынудил его произнести следующую обидную для влюбленного речь:
– Акт соития и члены, применяемые при этом, настолько безобразны, что если бы не красота лиц и всевозможные украшения участников и не их исступленное состояние, человеческий род скоро бы прекратился. Я удивляюсь, что жалуясь и сетуя на судьбу, якобы тебе не способствующую, ты не бережешь время и силы, которые пригодятся в более важных занятиях.
Таким жестоким нападкам подвергается переживание amore, любви, в самой цитадели платоников, как уместно будет назвать Флоренцию. И тут Леонардо выступает как некогда в Афинах представители кинической школы, наподобие знаменитого Диогена, которому были невыносимы общепринятые предрассудки и мнения, и он их отважно высмеивал и уничтожал. Между тем киническая философия, как и позднейшее учение скептиков, больше, чем какая-нибудь другая, является отражением особенностей человеческого характера: недаром же киниками, или же циниками, называют некоторых людей, не имеющих малейшего отношения к ученым-философам, но своим поведением или высказываниями представляющих как бы их философию в действии.
45
Сначала ты будешь трактовать о тяжести, потом о движении и, наконец, об ударе.
Сколько существуют люди, они редко бывают довольны; и некоторые, отыскивая утешение своему беспокойному духу, нарочно обращаются к лишениям и нищете, которых до тех пор не испытали. Находясь в Халцидской пустыне, св. Иероним имел менее тридцати лет от роду; однако же тот, кто, говоря словами самого этого знаменитого воспитателя христианского юношества, стал членом общества диких зверей и скорпионов, лишается признаков, помогающих правильному определению возраста. Выбирая наиболее сильные выражения, пустынник свидетельствует о своем состоянии и виде:
«Мои безобразные члены отпугивали от себя своим облачением, грязная кожа, казалось, покрывала тело эфиопа. Ежедневные стенания и слезы – если же когда сон побеждал сопротивляющегося ему, я бросал чуть державшиеся кости на голую землю».
Жалкое положение модели представляет известную выгоду для живописца, и как раз потому, что в подобных условиях жир, не позволяющий отчетливо видеть разделение мышц, из-за недостатка питания исчезает. На небольшой дощечке с изображением св. Иеронима в пустыне, доведенной Леонардо едва ли до половины готовности, можно хорошо рассмотреть поверхностные мышцы и связки; что касается костей, то, как бы ни был человек истощен и измучен, они остаются соединены сухожилиями и выдерживают самое бурное движение, не рассыпаясь.
В насколько возможно вытянутой правой руке Иероним держит камень, которым наносит себе удары, приходящиеся, судя по направлению, в грудную кость: кажется, что самоистязатель набирает в легкие воздуху, чтобы затем при бурном движении быстро с особенным звуком его выдохнуть, как это делают дровосеки. Вид и голос пустынника страшно беспокоят находящегося возле него льва, хотя и прирученного, – разинувший пасть, он ярится, рычит и бьет хвостом, схожим с взведенною стальной пружиной.
Выразительность и сила небольшого незаконченного произведения, относящегося к 1472 году, так велика, что Леонардо мог бы успешно соперничать с знаменитою античной группой Лаокоона, если бы шедевр древних родосских скульпторов не был найден в Риме на Эсквилинском холме только спустя тридцать лет. Тем не менее скрытое сходство с Лаокооном, представляющим в его композиции сочетание треугольников различного размера и положения, становится очевидным, если приступить к этому Иерониму с линейкой и циркулем, поскольку воображаемые прямые линии, соединивши зажатый в горсти пустынника камень, исхудалое лицо кающегося и разинутую пасть свирепого хищника, образуют равнобедренный треугольник. Подставляя же на место треугольника пирамиду, обладающую какой бы ни было тяжестью, легко сообразить, что, подвешенная за вершину и отклонившаяся наподобие маятника в сторону, она станет стремиться к прежнему устойчивому положению. Кстати говоря, в «Благовещении» ангел, выступающий в качестве груза, свободно подвешенного на воображаемой оси, качнувшись по направлению к Деве, стремится затем восстановить равновесие. Однако при состоянии живописи, как в «Св. Иерониме», подобные вещи легче наблюдать и исследовать: так ведь и механики дают возможность проходящим зевакам посмотреть, как устроена мельница, покуда устанавливают жернова, лотки, сита и другие необходимые части ее механизма. Если же работа закончена и мельница действует, посторонний человек ничего этого не увидит. Находятся ли такие механики, которые воображают, будто бы их наниматели больше интересуются, как и что происходит внутри мельницы, чем тонкостью перемолотого зерна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120