далее в дневнике говорится: «Этот благородный старец написал Анатомию, и так замечательно, с такими рисунками членов, суставов, внутренностей и всего другого, доступного изучению в мужском и женском теле, что никто никогда не видел ничего подобного. Мы видели это собственными глазами, и он сказал нам, что занимался анатомией над тридцатью с лишним трупами мужчин и женщин всех возрастов. Он написал также о природе воды, а рассуждениями о разных машинах заполнил бесчисленное множество томов, написанных простонародной речью. Когда все эти труды увидят свет, они окажутся полезными и в высшей степени замечательными».
Хорошо понятно волнение, охватывающее любознательную душу при виде такого накопленного богатства, как если бы манускрипты сами представляли собой чудесное неизученное явление природы или, лучше, внезапно возникающий посреди морей материк, население которого обладает неизвестными другим людям сведениями и изобретениями. Хотя, правду сказать, добыча новых Колумбов могла доставаться с меньшими трудностями, если бы не способ письма, как им кажется, нарочно придуманный, чтобы трудней понимать. Но ведь и своей живописью Мастер не предлагает ничего такого доступного, что предоставляло бы отдых для глаза и каникулы для разумения. Скажем, как толковать этого андрогина, довольно упитанное двуполое существо, выглядывающее из темноты с важной соблазнительной улыбкой и жестом руки и указательного пальца направляющее внимание зрителя куда-то к небесным областям, названное Иоанном Крестителем? Увы нам! Достигая предельной высоты и продолжая вращение, колесо Фортуны неизбежно затем устремляется в бездну: нет здесь и в помине изумительной прозрачности правдоподобия, позволившей регенту Моро сравнение с раскрытым окном, когда зрение легко проникает до самого горизонта, как в миланской «Мадонне в скалах». Напротив, при том, что телесный рельеф кажется залитым светящимся жиром, Леонардо еще и старается сгустить темноту фона и, говоря словами Вазари, выискивает такие черные краски, которые по силе своей затененности были бы темнее всех других оттенков черного цвета. «В конце концов, – заключает биограф, – этот способ приводит к такой темноте, что вещи, в которых не остается ничего светлого, имеют вид произведений, предназначенных скорее для передачи ночного времени, чем всех тонкостей дневного освещения». Неудивительно, что рядом с этим «Крестителем» сделанный по желанию Джулиано Медичи портрет флорентийской дамы – как секретарь кардинала, не зная хорошо о ее происхождении, называет «Джоконду», – представляется прозрачным, как вид из окна, и, что касается смысла, более понятным. Впоследствии Людовик XIII так невзлюбил последнее живописное произведение Мастера из-за этой его непонятности, что, надеясь от него избавиться, предложил «Крестителя» Карлу Английскому в обмен на картину немецкого живописца Гольбейна Младшего и еще произведение Тициана; однако короли между собою не столковались. Отсюда видно, насколько высоко оценивается независимое от правдоподобия и привлекательности изображения качество самостоятельной жизни, чудесно присутствующее в работах флорентийского мастера, будь это чудовище Ротелло ди фико, этот «Креститель» или другой, которого госпожа Ментенон велела переделать в древнего Вакха, или «Джоконда».
95
Книга о регулировании рек, чтобы они сохраняли свои берега. Книга о горах, которые сровняются и станут землей, свободной от воды. Книга о почве, переносимой водою для заполнения великой глубины морей. Книга о способах, какими морская буря сама собой очищает занесенные гавани. Книга о мерах, которые надлежит принимать в отношении стен и речных берегов, испытывающих удары воды.
Может быть, у посетивших Мастера секретаря и его кардинала сложилось мнение, будто старик, быстро разрушаемый временем, постоянно находится в своем убежище в Клу. Но такое мнение ложно; ведь и король Франциск не придерживается, как другие короли, одного какого-нибудь места, имея его в качестве резиденции. Гонимый в юношеские годы угрозами и опасностями, он и сейчас остается верен прежней привычке: Коньяк, Роморантен, Амбуаз, Фонтенбло, Шамбор – как взаимным расположением, так и внезапностью, с которой король покидает один город ради другого, сильно напоминают пентаколо – пятиугольник Цезаря Борджа: Римини, Синигалья, Пезаро, Фано, Анкона. Только государь много могущественнее, и Мастер без малого двумя десятилетиями старше, и ему труднее поспеть, если в воображении господина, как дикие пчелы, роятся всевозможные замыслы, не давая покоя его служащим.
Известный Бенвенуто Челлини свидетельствует, что королевскому поезду требуется 12 тысяч лошадей, так как в мирное время двор насчитывает 18 тысяч человек, вынужденных находиться в седле или трястись в телегах, не имеющих приспособления в виде рессор для большей плавности хода. Много ли таких, как сестра короля Франциска принцесса Маргарита, которая, присутствуя безотлучно возле своего брата, пользуется королевскими носилками, что намного покойнее? Если носильщики опытные и сильные, принцесса имеет возможность использовать вынужденный досуг путешествия для литературных занятий: впоследствии Маргарита прославилась в качестве автора «Гептамерона», сборника занимательных историй в духе Боккаччо.
Преодолевая старческое утомление и телесную лень, тогда как его наблюдательность и суждение по-прежнему бодрствуют, Леонардо также следует за королем, хотя и не с такими удобствами.
Одновременно с передвижениями изобретателя взамен принятых повсюду на каналах заслонок, называемых на его родине конхами, по Франции распространяется превосходная выдумка – шлюзы, раскрывающиеся в стороны, как пасть какого-нибудь лежащего на боку гиганта. Впрочем, следы и приметы деятельности Леонардо в стране, куда он переселился, лучше искать, продвигаясь от листа к листу в его рукописях, но для этого одного старания мало, а необходимы догадливость и смелость в предположениях. Скажем, сопоставляя денежные счета и другие бумаги, относящиеся к строительству морского порта в устье Сены, с заметками Мастера, можно найти аргументы, показывающие, что Леонардо как инженер и советчик принял участие в сооружении Гавра. Некоторые его чертежи как будто показывают, что строители знаменитого замка Шамбор испытывали влияние Мастера, а именно в численных соотношениях. И если бы кто, пролетая вместе с птицами над разновеликими башенками, покрытыми металлическими колпачками, – между ними также нету двух одинаковых – или еще другим способом, наблюдал замок с большой высоты, тот человек в его плане нашел бы скрытые закономерности и порядок. Так, в прямоугольник внешних оборонительных стен с большой точностью вставлен равносторонний и меньший размерами прямоугольник с жилыми и парадными комнатами; не поленившись затем измерить длину сторон внешнего прямоугольника и сравнивая результаты с диаметром угловых круглых башен, можно будет видеть шестикратную разницу. Поскольку же указанное соотношение величин распространяется и прослеживается в размерах замка по вертикали и в простейших элементах, как ширина и высота камней, из каких сложено дивное произведение искусства архитектуры, наиболее проницательные исследователи усматривают в этом принципе кратности влияние итальянского гостя, болтающегося в седле по неудобным дорогам, следуя за королем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120