Тогда как выставленный па всеобщее обозрение в Аннунциате картон свидетельствует на первый взгляд обратное: внешностью Мария и Анна настолько сходны, что их красивые нежные лица как бы раздваиваются и мерцают, превращаются одно в другое, соединяются вместе и вновь раздваиваются, как отражение в слабо колеблющейся воде. Еще хорошо, что тут один только картон, но не два, поместившихся рядом без разделяющего их обрамления, как это досталось увидеть в Милане королевскому наместнику Карлу. Однако подобное тревожащее, вселяющее робость наваждение лиц, сходных едва ли не до одинаковости и выглядывающих как бы из путаницы водорослей или из-за древесных стволов в опускающемся тумане, в действительности не противоречит требованию разнообразия, поскольку бесконечно малые различия так же свойственны природе и уживаются, как незаметное глазу неслышное дыхание травы рядом с ужасным волнением океана или скачкою коня, роняющего пену.
Что касается равновесия фигур, которого, по мнению наиболее авторитетных историков, живописцы тогда строго придерживались, то равновесие, как на этом картоне, от него страшно становится. В самом деле, Мария с младенцем на руках присаживается на колено родительницы, и они трое, вместе с младенцем Иоанном, удерживаются на краю обрывистой пропасти, подобно какому-нибудь шаровидному кустарнику, прикрепившемуся к опасной крутизне и раскачиваемому дуновением ветерка. Притом дуновение или эманация то и дело выносит воображение зрителя за пределы самой картины, помещая его примерно на половине расстояния между ним и картиною. Если же в случае с чудотворной иконой пространство заполняется привычными религиозными символами и представлениями, здесь должна бы возникнуть как бы частая сеть силовых линий, идеальных геометрических фигур и прочего в этом роде. Остается сочувствовать братьям-сервитам, которым при их угодливости к Мастеру и затратам на его содержание вместе с домашними не только не досталось долженствующее появиться изумительное произведение живописи, но и самый картон. В марте 1501 года доверенный Мантуанской маркизы Изабеллы, викарий кармелитов Пьеро де Нуволарио, сообщает своей госпоже, не оставлявшей попыток привлечь Леонардо на службу, что тот, находясь у монахов в Аннунциате, настолько увлекается математическими опытами и исследованиями, что не выносит вида кистей и другого инструмента, необходимого для занятия искусством, и что, мол, знаменитый и чудесный картон напрасно дожидается своего окончания. «Оказывается, математические занятия совершенно отвратили его от живописи – до такой степени, что он едва решается взять в руки кисть. Однако я сделал все, что мог, употребив мои старания, чтобы склонить его исполнить желание Вашей Светлости, и, когда мне показалось, что он уже готов поступить на службу к Вашей Светлости, я откровенно изложил ему условия, и мы пришли к следующему соглашению: если он сможет отклонить приглашение французского короля, не лишаясь благорасположения этого монарха, чего он надеется достигнуть самое большее в течение одного месяца, он принял бы службу у Вашей Светлости предпочтительно перед всякой другой. Как бы то ни было, он сделает портрет и доставит его Вашей Светлости, потому что маленькая картина, заказанная ему для некоего Роберта, фаворита французского короля, в настоящее время уже окончена. Эта маленькая картина изображает Мадонну, сидящую и работающую за веретеном, между тем как дитя Христос, поставив ножку на корзину с шерстью, держит eo за руку и с удивлением смотрит на четыре луча, которые падают в форме креста. Он с улыбкой берется за веретено, стараясь отнять его у матери. Вот относительно чего мне удалось с ним договориться». Между тем викарий далек от уверенности: «Насколько я могу судить, жизнь Леонардо непредсказуема и прихотлива; кажется, он живет как придется».
78
Увлекаемый жадным своим влечением, желая увидеть великое множество разнообразных и странных форм, произведенных искусной природой, блуждая среди темных скал, я подошел ко входу в большую пещеру. На мгновение остановясь перед ней пораженный, не зная, что там, изогнув дугою свой стан и оперев усталую руку о колено, правой я затенил опущенные и прикрытые веки. И, когда много раз наклонившись туда и сюда, чтобы что-нибудь разглядеть там, в глубине, – но мешала мне великая темнота, которая там внутри была, – пробыл я так некоторое время, внезапно пробудились во мне два чувства: страх и желание. Страх перед грозной и темной пещерой, желание увидеть, не было ли какой чудесной вещи там, в глубине.
Некоторые пользуются доверчивостью и любопытством других в целях собственной выгоды. Когда двадцатилетний Микеланджело Буонарроти сделал мраморного спящего купидона, наиболее догадливые советовали закопать его в землю и, когда он там побудет и приобретет вид старинного, отослать в Рим и выручить больше денег, чем если продавать как новую вещь. Микеланджело так и поступил, и Купидон достался одному кардиналу, любителю древностей, уступившему его затем Цезарю Борджа; тот же послал его в виде подарка Мантуанской маркизе Изабелле, находившейся в Ферраре у родственников, герцогов д'Эсте. Маркиза отдарила Цезаря карнавальными масками, которыми славилась Феррара, и там их продолжали тайно изготавливать, хотя герцог Лодовико, могущественнейший из сторонников Савонаролы, этих пьяньони, оплакивая гибель доминиканца, запретил служащий развлечению промысел.
В 1501 году после отлучки во Францию, откуда он прибыл с титулом герцога Валентино и четырьмястами копейщиками, Цезарь вновь появился в Романье и продолжил широкую деятельность ради ее объединения. Осадив Камерино и желая выгнать правителя, Цезарь настаивал перед Гвидобальдо Урбинским, чтобы тот отдал ему артиллерию, необходимую для быстрого успеха. Из дружбы к Борджа герцог легко на это согласился и еще послал ему в помощь две тысячи пехотинцев, оставшись сам беззащитным, так что когда, находясь в пределах Урбино, Цезарь от имени папы внезапно объявил себя законным владетелем дружественного ему государства, герцогу Гвидобальдо не оставалось другого, как, проклиная свою доверчивость, бежать в горы вместе с племянником, которого опекал. Человека, посланного из Феррары с карнавальными масками, люди Цезаря задержали, приняв за шпиона, тогда как ют первоначально посчитал их пастухами или охотниками, поскольку, выслеживая скрывающегося Гвидобальдо, они были переодеты и имели перепелиную сеть. Услыхав от конвоя о задержании этого посланного и также имея в виду, что сопровождавшие герцога нарядились купцами, Цезарь развеселился и сказал:
– Не есть ли такая игра с переодеванием наилучшее удовольствие и карнавал, а достойнейшее перед другими занятие – изготавливать маски и наряжаться?
В сущности, Цезарю вторит Никколо Макьявелли в трактате о государе, когда говорит, что тот должен хорошо овладеть как свойствами, доставшимися от рождения, так и первоначально чуждой ему природою зверя, имея образцами лисицу и льва, поскольку лев беззащитен против сетей, а лисица против волков. Отвечает ли сам Цезарь подобному правилу, можно убедиться, рассматривая преступления и каверзы, на какие решаются Борджа ради объединения Романьи под началом римской курии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Что касается равновесия фигур, которого, по мнению наиболее авторитетных историков, живописцы тогда строго придерживались, то равновесие, как на этом картоне, от него страшно становится. В самом деле, Мария с младенцем на руках присаживается на колено родительницы, и они трое, вместе с младенцем Иоанном, удерживаются на краю обрывистой пропасти, подобно какому-нибудь шаровидному кустарнику, прикрепившемуся к опасной крутизне и раскачиваемому дуновением ветерка. Притом дуновение или эманация то и дело выносит воображение зрителя за пределы самой картины, помещая его примерно на половине расстояния между ним и картиною. Если же в случае с чудотворной иконой пространство заполняется привычными религиозными символами и представлениями, здесь должна бы возникнуть как бы частая сеть силовых линий, идеальных геометрических фигур и прочего в этом роде. Остается сочувствовать братьям-сервитам, которым при их угодливости к Мастеру и затратам на его содержание вместе с домашними не только не досталось долженствующее появиться изумительное произведение живописи, но и самый картон. В марте 1501 года доверенный Мантуанской маркизы Изабеллы, викарий кармелитов Пьеро де Нуволарио, сообщает своей госпоже, не оставлявшей попыток привлечь Леонардо на службу, что тот, находясь у монахов в Аннунциате, настолько увлекается математическими опытами и исследованиями, что не выносит вида кистей и другого инструмента, необходимого для занятия искусством, и что, мол, знаменитый и чудесный картон напрасно дожидается своего окончания. «Оказывается, математические занятия совершенно отвратили его от живописи – до такой степени, что он едва решается взять в руки кисть. Однако я сделал все, что мог, употребив мои старания, чтобы склонить его исполнить желание Вашей Светлости, и, когда мне показалось, что он уже готов поступить на службу к Вашей Светлости, я откровенно изложил ему условия, и мы пришли к следующему соглашению: если он сможет отклонить приглашение французского короля, не лишаясь благорасположения этого монарха, чего он надеется достигнуть самое большее в течение одного месяца, он принял бы службу у Вашей Светлости предпочтительно перед всякой другой. Как бы то ни было, он сделает портрет и доставит его Вашей Светлости, потому что маленькая картина, заказанная ему для некоего Роберта, фаворита французского короля, в настоящее время уже окончена. Эта маленькая картина изображает Мадонну, сидящую и работающую за веретеном, между тем как дитя Христос, поставив ножку на корзину с шерстью, держит eo за руку и с удивлением смотрит на четыре луча, которые падают в форме креста. Он с улыбкой берется за веретено, стараясь отнять его у матери. Вот относительно чего мне удалось с ним договориться». Между тем викарий далек от уверенности: «Насколько я могу судить, жизнь Леонардо непредсказуема и прихотлива; кажется, он живет как придется».
78
Увлекаемый жадным своим влечением, желая увидеть великое множество разнообразных и странных форм, произведенных искусной природой, блуждая среди темных скал, я подошел ко входу в большую пещеру. На мгновение остановясь перед ней пораженный, не зная, что там, изогнув дугою свой стан и оперев усталую руку о колено, правой я затенил опущенные и прикрытые веки. И, когда много раз наклонившись туда и сюда, чтобы что-нибудь разглядеть там, в глубине, – но мешала мне великая темнота, которая там внутри была, – пробыл я так некоторое время, внезапно пробудились во мне два чувства: страх и желание. Страх перед грозной и темной пещерой, желание увидеть, не было ли какой чудесной вещи там, в глубине.
Некоторые пользуются доверчивостью и любопытством других в целях собственной выгоды. Когда двадцатилетний Микеланджело Буонарроти сделал мраморного спящего купидона, наиболее догадливые советовали закопать его в землю и, когда он там побудет и приобретет вид старинного, отослать в Рим и выручить больше денег, чем если продавать как новую вещь. Микеланджело так и поступил, и Купидон достался одному кардиналу, любителю древностей, уступившему его затем Цезарю Борджа; тот же послал его в виде подарка Мантуанской маркизе Изабелле, находившейся в Ферраре у родственников, герцогов д'Эсте. Маркиза отдарила Цезаря карнавальными масками, которыми славилась Феррара, и там их продолжали тайно изготавливать, хотя герцог Лодовико, могущественнейший из сторонников Савонаролы, этих пьяньони, оплакивая гибель доминиканца, запретил служащий развлечению промысел.
В 1501 году после отлучки во Францию, откуда он прибыл с титулом герцога Валентино и четырьмястами копейщиками, Цезарь вновь появился в Романье и продолжил широкую деятельность ради ее объединения. Осадив Камерино и желая выгнать правителя, Цезарь настаивал перед Гвидобальдо Урбинским, чтобы тот отдал ему артиллерию, необходимую для быстрого успеха. Из дружбы к Борджа герцог легко на это согласился и еще послал ему в помощь две тысячи пехотинцев, оставшись сам беззащитным, так что когда, находясь в пределах Урбино, Цезарь от имени папы внезапно объявил себя законным владетелем дружественного ему государства, герцогу Гвидобальдо не оставалось другого, как, проклиная свою доверчивость, бежать в горы вместе с племянником, которого опекал. Человека, посланного из Феррары с карнавальными масками, люди Цезаря задержали, приняв за шпиона, тогда как ют первоначально посчитал их пастухами или охотниками, поскольку, выслеживая скрывающегося Гвидобальдо, они были переодеты и имели перепелиную сеть. Услыхав от конвоя о задержании этого посланного и также имея в виду, что сопровождавшие герцога нарядились купцами, Цезарь развеселился и сказал:
– Не есть ли такая игра с переодеванием наилучшее удовольствие и карнавал, а достойнейшее перед другими занятие – изготавливать маски и наряжаться?
В сущности, Цезарю вторит Никколо Макьявелли в трактате о государе, когда говорит, что тот должен хорошо овладеть как свойствами, доставшимися от рождения, так и первоначально чуждой ему природою зверя, имея образцами лисицу и льва, поскольку лев беззащитен против сетей, а лисица против волков. Отвечает ли сам Цезарь подобному правилу, можно убедиться, рассматривая преступления и каверзы, на какие решаются Борджа ради объединения Романьи под началом римской курии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120