За любой печалью, за любым огорчением, любой отдельной, конкретной неудовлетворённостью, видимо, кроется нечто иное — то, что можно назвать чистым страхом пространства. Неужели это и есть последняя стадия? Чем я заслужил подобную участь? Чем заслужили её все люди? Сейчас во мне нет ненависти, нет ничего, за что можно уцепиться, ни единой вехи, ни единой приметы; есть лишь страх, истина всех вещей, он — одно с окружающим миром. Нет больше мира реального, мира социального, мира человеческого. Я — вне времени, у меня нет ни прошлого, ни будущего, у меня нет ни грусти, ни замыслов, ни ностальгии, ни отчаяния, ни надежды; во мне живёт только страх.
Пространство подступает все ближе, хочет пожрать меня. В центре комнаты рождается тихий звук. Это призраки, пространство состоит из них, они окружают меня. Они питаются мёртвыми глазами людей.
Даниель25,17
На этом завершается рассказ о жизни Даниеля1; со своей стороны, я сожалею, что он так резко оборван. Заключительные соображения относительно психологии вида, которому суждено занять место человечества, весьма любопытны; мне кажется, что если бы он развил их подробнее, мы бы могли почерпнуть оттуда много полезных сведений.
Мои предшественники, однако, придерживались совсем иного мнения. Все они давали нашему общему предку приблизительно ту же оценку, что и Венсан1: личность, безусловно, честная, но ограниченная, недалёкая и весьма показательная с точки зрения тех рамок и противоречий, которые и привели человеческий род к гибели. Если бы он не умер, подчёркивают они, то, учитывая основные апории его природы, ему бы ничего не оставалось, как продолжать свои циклотимические колебания между отчаянием и надеждой, постепенно впадая в состояние все нарастающего ожесточения и одиночества, обусловленное старением и снижением жизненного тонуса; по их мнению, последние его стихи, написанные в самолёте по пути из Альмерии в Париж, настолько типичны для умонастроений среднего человека в данный период, что могли бы служить эпиграфом к классическому труду Хатчета и Роулинза «Чувство одиночества и пожилой возраст».
Я сознавал, насколько убедительны их аргументы; по правде сказать, лишь какое-то лёгкое, едва ощутимое предчувствие заставило меня попытаться выяснить о Даниеле1 что-нибудь ещё. Сначала Эстер31 вдруг решительно перевела мои запросы в разряд нежелательных. Естественно, она прочла рассказ о жизни Эстер1, она даже закончила свой комментарий, но не считала нужным знакомить с ним меня.
— Знаете, — написал я ей (мы уже давно вновь перешли в невизуальный формат), — я ведь, как мне кажется, очень далеко ушёл от моего предка…
— Вовсе не так далеко, как вам кажется, — резко ответила она.
Я не понимал, почему она решила, будто эта история, случившаяся две тысячи лет назад и касающаяся людей прежней расы, может иметь какие-то последствия в наши дни.
— Уже имела, причём сугубо негативные, — загадочно ответила она.
В конце концов она всё же уступила моим настойчивым просьбам и рассказала все, что знала о последнем этапе в отношениях Даниеля1 и Эстер1. Двадцать третьего сентября, через две недели после завершения рассказа о жизни, он позвонил ей. В конечном счёте они так больше и не виделись, но звонил он много раз; она отвечала, ласково, но непреклонно, что больше не хочет его видеть. Убедившись, что его метод не достигает цели, он перешёл на SMS, потом на электронную почту — в общем, преодолел по очереди все страшные стадии потери настоящего контакта. По мере того как исчезала последняя возможность получить ответ, он становился все более дерзким, откровенно намекал на сексуальную свободу Эстер и даже утверждал, что рад за неё, его письма полны непристойных аллюзий, воспоминаний о самых эротичных моментах их связи, предложений посещать вместе семейные клубы, смотреть игривое видео, переживать вместе нечто новое; все это звучит жалобно и немного отталкивающе. В общем, он написал ей множество писем, и все они остались без ответа.
— Он унижался, — прокомментировала Эстер31, — он купался в унижении, причём самым омерзительным образом. Дошёл до того, что предлагал ей денег, много денег, за то чтобы она провела с ним ещё одну, последнюю ночь. Это было тем большим абсурдом, что сама она стала очень неплохо зарабатывать как актриса. Под конец он начал бродить вокруг её дома в Мадриде; она несколько раз видела его в барах, и ей стало страшно. У неё в то время появился новый бойфренд, с которым ей было хорошо: занимаясь с ним любовью, она получала большое удовольствие, какого никогда не могла вполне достичь с вашим предком. Она даже думала обратиться в полицию, но он всего лишь бродил по кварталу, не делая попыток вступить с ней в контакт, и в конце концов исчез.
Я не удивился, все это вполне соответствовало моим сведениям о личности Даниеля1. Я спросил у Эстер31, что было потом — уже понимая, что заранее знаю ответ и на этот вопрос.
— Он покончил с собой. Он покончил с собой после того, как увидел её в фильме «Una mujer desnuda», где она сыграла главную роль; это был фильм по роману одной молодой итальянки, в то время пользовавшемуся некоторым успехом: героиня рассказывала, как она приобретала все новый и новый сексуальный опыт, ни разу не испытав ни малейшего чувства. Перед самоубийством он написал ей последнее письмо — в нём не говорилось ни слова о смерти, она обо всём узнала из газет; наоборот, в его письме слышится радость, почти эйфория, он заявляет, что верит в их любовь, в то, что трудности, с которыми им пришлось столкнулись в последние год или два, носят поверхностный характер. Именно это письмо оказало на Марию23 катастрофическое воздействие: именно из-за него она решила уйти, вообразив, что где-то сформировалось сообщество — людей или неолюдей, в сущности, она и сама хорошенько не знала — и в нём создан новый тип организации отношений; что радикальное одиночество индивидов, привычное нам, можно отменить уже сейчас, не дожидаясь пришествия Грядущих. Я пыталась её вразумить, объяснить, что письмо свидетельствует исключительно о повреждении умственных способностей вашего предшественника, о его последней, возвышенной попытке отвергнуть реальность, что упомянутая им бесконечная любовь существовала лишь в его воображении, а на самом деле Эстер вообще никогда его не любила. Все напрасно; Мария23 считала это письмо, и особенно завершающие его стихи, документом огромной важности.
— Вы с ней не согласны?
— Не спорю, это любопытный текст, в нём нет ни иронии, ни сарказма, он сильно отличается от обычной его манеры; он даже кажется мне довольно трогательным. Но чтобы придавать ему такое значение… Нет, я не согласна. Вероятно, Мария23 сама не вполне уравновешенна; только этим можно объяснить тот факт, что она поняла смысл последней строки как конкретную и заслуживающую доверия информацию.
Эстер31, безусловно, ждала моего следующего вопроса; не прошло и минуты — она лишь нажала несколько клавиш, — как я уже мог прочесть последние стихи, которые Даниель перед смертью отправил Эстер; те самые стихи, что заставили Марию23 покинуть своё жильё, отказаться от своих привычек, от всей своей жизни и пуститься на поиски гипотетического сообщества неолюдей:
С тобою встретимся мы снова,
Моя растраченная жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Пространство подступает все ближе, хочет пожрать меня. В центре комнаты рождается тихий звук. Это призраки, пространство состоит из них, они окружают меня. Они питаются мёртвыми глазами людей.
Даниель25,17
На этом завершается рассказ о жизни Даниеля1; со своей стороны, я сожалею, что он так резко оборван. Заключительные соображения относительно психологии вида, которому суждено занять место человечества, весьма любопытны; мне кажется, что если бы он развил их подробнее, мы бы могли почерпнуть оттуда много полезных сведений.
Мои предшественники, однако, придерживались совсем иного мнения. Все они давали нашему общему предку приблизительно ту же оценку, что и Венсан1: личность, безусловно, честная, но ограниченная, недалёкая и весьма показательная с точки зрения тех рамок и противоречий, которые и привели человеческий род к гибели. Если бы он не умер, подчёркивают они, то, учитывая основные апории его природы, ему бы ничего не оставалось, как продолжать свои циклотимические колебания между отчаянием и надеждой, постепенно впадая в состояние все нарастающего ожесточения и одиночества, обусловленное старением и снижением жизненного тонуса; по их мнению, последние его стихи, написанные в самолёте по пути из Альмерии в Париж, настолько типичны для умонастроений среднего человека в данный период, что могли бы служить эпиграфом к классическому труду Хатчета и Роулинза «Чувство одиночества и пожилой возраст».
Я сознавал, насколько убедительны их аргументы; по правде сказать, лишь какое-то лёгкое, едва ощутимое предчувствие заставило меня попытаться выяснить о Даниеле1 что-нибудь ещё. Сначала Эстер31 вдруг решительно перевела мои запросы в разряд нежелательных. Естественно, она прочла рассказ о жизни Эстер1, она даже закончила свой комментарий, но не считала нужным знакомить с ним меня.
— Знаете, — написал я ей (мы уже давно вновь перешли в невизуальный формат), — я ведь, как мне кажется, очень далеко ушёл от моего предка…
— Вовсе не так далеко, как вам кажется, — резко ответила она.
Я не понимал, почему она решила, будто эта история, случившаяся две тысячи лет назад и касающаяся людей прежней расы, может иметь какие-то последствия в наши дни.
— Уже имела, причём сугубо негативные, — загадочно ответила она.
В конце концов она всё же уступила моим настойчивым просьбам и рассказала все, что знала о последнем этапе в отношениях Даниеля1 и Эстер1. Двадцать третьего сентября, через две недели после завершения рассказа о жизни, он позвонил ей. В конечном счёте они так больше и не виделись, но звонил он много раз; она отвечала, ласково, но непреклонно, что больше не хочет его видеть. Убедившись, что его метод не достигает цели, он перешёл на SMS, потом на электронную почту — в общем, преодолел по очереди все страшные стадии потери настоящего контакта. По мере того как исчезала последняя возможность получить ответ, он становился все более дерзким, откровенно намекал на сексуальную свободу Эстер и даже утверждал, что рад за неё, его письма полны непристойных аллюзий, воспоминаний о самых эротичных моментах их связи, предложений посещать вместе семейные клубы, смотреть игривое видео, переживать вместе нечто новое; все это звучит жалобно и немного отталкивающе. В общем, он написал ей множество писем, и все они остались без ответа.
— Он унижался, — прокомментировала Эстер31, — он купался в унижении, причём самым омерзительным образом. Дошёл до того, что предлагал ей денег, много денег, за то чтобы она провела с ним ещё одну, последнюю ночь. Это было тем большим абсурдом, что сама она стала очень неплохо зарабатывать как актриса. Под конец он начал бродить вокруг её дома в Мадриде; она несколько раз видела его в барах, и ей стало страшно. У неё в то время появился новый бойфренд, с которым ей было хорошо: занимаясь с ним любовью, она получала большое удовольствие, какого никогда не могла вполне достичь с вашим предком. Она даже думала обратиться в полицию, но он всего лишь бродил по кварталу, не делая попыток вступить с ней в контакт, и в конце концов исчез.
Я не удивился, все это вполне соответствовало моим сведениям о личности Даниеля1. Я спросил у Эстер31, что было потом — уже понимая, что заранее знаю ответ и на этот вопрос.
— Он покончил с собой. Он покончил с собой после того, как увидел её в фильме «Una mujer desnuda», где она сыграла главную роль; это был фильм по роману одной молодой итальянки, в то время пользовавшемуся некоторым успехом: героиня рассказывала, как она приобретала все новый и новый сексуальный опыт, ни разу не испытав ни малейшего чувства. Перед самоубийством он написал ей последнее письмо — в нём не говорилось ни слова о смерти, она обо всём узнала из газет; наоборот, в его письме слышится радость, почти эйфория, он заявляет, что верит в их любовь, в то, что трудности, с которыми им пришлось столкнулись в последние год или два, носят поверхностный характер. Именно это письмо оказало на Марию23 катастрофическое воздействие: именно из-за него она решила уйти, вообразив, что где-то сформировалось сообщество — людей или неолюдей, в сущности, она и сама хорошенько не знала — и в нём создан новый тип организации отношений; что радикальное одиночество индивидов, привычное нам, можно отменить уже сейчас, не дожидаясь пришествия Грядущих. Я пыталась её вразумить, объяснить, что письмо свидетельствует исключительно о повреждении умственных способностей вашего предшественника, о его последней, возвышенной попытке отвергнуть реальность, что упомянутая им бесконечная любовь существовала лишь в его воображении, а на самом деле Эстер вообще никогда его не любила. Все напрасно; Мария23 считала это письмо, и особенно завершающие его стихи, документом огромной важности.
— Вы с ней не согласны?
— Не спорю, это любопытный текст, в нём нет ни иронии, ни сарказма, он сильно отличается от обычной его манеры; он даже кажется мне довольно трогательным. Но чтобы придавать ему такое значение… Нет, я не согласна. Вероятно, Мария23 сама не вполне уравновешенна; только этим можно объяснить тот факт, что она поняла смысл последней строки как конкретную и заслуживающую доверия информацию.
Эстер31, безусловно, ждала моего следующего вопроса; не прошло и минуты — она лишь нажала несколько клавиш, — как я уже мог прочесть последние стихи, которые Даниель перед смертью отправил Эстер; те самые стихи, что заставили Марию23 покинуть своё жильё, отказаться от своих привычек, от всей своей жизни и пуститься на поиски гипотетического сообщества неолюдей:
С тобою встретимся мы снова,
Моя растраченная жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90