Человеческая душа это шкатулка, из которой в любой момент может выскочить гримасничающий паяц и показать нам язык, но тот же самый паяц ограничится тем, что только взглянет на нас из-за края шкатулки и, увидав, что мы собираемся поступить справедливо и честно, одобрительно кивнет головой и скроется, сочтя, что мы, пожалуй, еще не совсем безнадежны. Благодаря последнему принятому им решению Тертулиано Максимо Афонсо вычеркнул из списка своих прегрешений несколько менее серьезных проступков, но ему еще предстоит пройти через многие тяжелые испытания, прежде чем чернила, которыми записаны остальные, не начнут бледнеть на серой бумаге памяти. Обычно говорят: не будем торопить время, но часто мы забываем спросить, а осталось ли еще у нас время. Когда Элена вошла, неся завтрак, Тертулиано Максимо Афонсо уже встал. Ты не хочешь позавтракать в постели, спросила она, и он ответил, что нет, он предпочитает удобно сидеть на стуле, а не следить, чтобы не съехал поднос, не опрокинулась чашка, не оставило пятен масло и крошки не просыпались бы на простыни, чтобы потом пристать к самым чувствительным местам кожи. Он старался говорить в шутливом тоне, делая вид, что у него прекрасное настроение, но его единственной целью было замаскировать свою новую заботу, ему не хотелось, чтобы Антонио Кларо, вернувшись, застал их на своем супружеском ложе, преступно поглощающих оладьи и тосты. Если сюда придет Антонио Кларо, то пусть он, по крайней мере, увидит свою кровать застеленной, спальню проветренной, а их умытыми, причесанными и прилично одетыми, ведь внешняя, формальная сторона имеет очень большое значение, так, например, порок, в котором мы все погрязли и из которого не можем да и не хотим выбраться, считает необходимым изредка воздавать должное добродетели, хотя бы чисто формально, большего от него никто и не ждет.
Утро проходит, уже половина одиннадцатого, Элена отправилась за покупками, сказала: пока, они обменялись нежными поцелуями, угасающим отблеском пожара страсти, соединившего несколько часов назад в преступных объятиях этого мужчину и эту женщину. Теперь, сидя на диване с лежащей на коленях открытой книгой о месопотамских цивилизациях, Тертулиано Максимо Афонсо ждет возвращения Антонио Кларо, и, поскольку у него, как обычно, безудержно разыгралось воображение, он представляет себе, что Антонио Кларо и его жена могли бы встретиться на улице и вместе подняться в квартиру, чтобы во всем разобраться и разрешить наконец эту путаницу. Вы не мой муж, протестует Элена, мой муж дома, вот он, а вы тот самый преподаватель истории, который в последнее время отравлял нам жизнь. Антонио Кларо клянется: я твой муж, а он учитель истории, ты посмотри, какую он читал книгу, этот тип прожженный лгун, на что она возражает с язвительной иронией: прекрасно, но тогда объясните мне, прошу вас, каким образом обручальное кольцо оказалось на его руке, а не на вашей. Элена вернулась с покупками одна, идет двенадцатый час. Вскоре она спросит его: ты чем-то расстроен. И он ответит: нет, откуда ты взяла, и она скажет: почему ты все время смотришь на часы, и он скажет, что просто так, немного нервничает. Представь себе, мне поручили роль царя Хаммурапи, моя карьера актера может сделать поворот на сто восемьдесят градусов. Половина двенадцатого, без четверти двенадцать, а Антонио Кларо все нет. Сердце Тертулиано Максимо Афонсо взбрыкивает, словно взбесившийся конь, его горло сжимает паника, она кричит ему, что он еще может успеть: спасайся бегством, пока тот, другой, еще не пришел, но не пользуйся лифтом, спустись по лестнице и внимательно посмотри по сторонам, прежде чем выходить на улицу. Полдень, часы в гостиной медленно отсчитывают удары, словно желая дать Антонио Кларо последнюю возможность прийти и выполнить, хотя бы в самую последнюю секунду, обещание, данное им жене, но напрасно Тертулиано Максимо Афонсо пытается обмануть самого себя: если он не пришел до сих пор, так не придет никогда. Но ведь задержаться может всякий, мало ли что там произошло, например прокол колеса, от этого никто не застрахован. Теперь каждая минута будет агонией, а потом он станет недоумевать, и ему в голову неизбежно придет простая мысль, предположим, что он задерживается, это вполне возможно, но ведь у нас имеется телефон, почему же он не звонит, не говорит, что у него вышел из строя дифференциал, или коробка переключения скоростей, или привод, тем более что машина старая, отслужившая свой век. Прошел еще час, а об Антонио Кларо ни слуху ни духу, и, когда Элена объявила, что обед уже на столе, Тертулиано Максимо Афонсо сказал, что ему есть не хочется, пусть она пообедает одна, а ему надо обязательно выйти. Она пожелала узнать, с какой целью, он мог бы возразить, что они не женаты и он не обязан давать ей отчет в своих действиях, но момент открыть карты и начать честную игру еще не настал, и он ограничился тем, что пообещал объяснить все потом, такое обещание у него всегда наготове, но выполняет он его, если вообще выполняет, поздно и плохо, спросите об этом его мать, спросите Марию да Пас, о которой, кстати, тоже ничего не известно. Элена спросила, не хочет ли он переодеться, и он ответил, что да, то, что сейчас на нем, не очень подходит для дела, которым он намерен заняться, лучше надеть нормальный костюм, пиджак и брюки, я не турист и не собираюсь отправляться за город. Через пятнадцать минут он вышел. Элена проводила его до лифта, в ее глазах был блеск, предвещавший слезы, не успел Тертулиано Максимо Афонсо оказаться на улице, как она расплакалась, повторяя вопрос, пока остававшийся без ответа: что с нами происходит, что происходит.
Тертулиано Максимо Афонсо сел в машину, прежде всего ему нужно подальше отъехать, остановиться где-нибудь в тихом месте, серьезно обдумать сложившуюся ситуацию, привести в порядок мысли, безумно спутавшиеся в его голове за последние двое суток, и решить, что делать дальше. Он завел мотор, но не успел еще завернуть за угол, как понял, что ему не надо ни о чем думать, надо просто позвонить Марии да Пас, непонятно, почему такая элементарная мысль не пришла мне в голову раньше, наверное, потому, что я не мог этого сделать, сидя в той квартире. Проехав несколько сот метров, он увидел телефонную кабину. Он остановился, бросился в нее и торопливо набрал номер. В кабине было жарко и душно. Незнакомый женский голос спросил: кто говорит. Позовите, пожалуйста, Марию да Пас, сказал он. Кто ее спрашивает. Я ее коллега из банка. Мария да Пас умерла сегодня утром, погибла в автокатастрофе, она ехала со своим женихом, они оба погибли, такое несчастье, такое горе. В один миг Тертулиано Максимо Афонсо с головы до ног покрылся потом. Он пробормотал несколько слов, которые его собеседница не поняла: что вы сказали, – но он уже забыл их, он их никогда больше не вспомнит, и, не отдавая себе отчета в том, что он делает, словно автомат, которому внезапно отключили ток, он опустил трубку на рычаг. Неподвижно стоя в раскаленной кабине, он слышал только одно слово, только одно, гремевшее в его ушах: умерла, но его тут же заглушило другое слово, это был крик: ты убил ее. Ее убила не лихость, с какой Антонио Кларо вел машину, если предположить, что именно она стала причиной аварии, ее убил он, Тертулиано Максимо Афонсо, ее убила его нравственная слабость, его безволие, ослепившая его жажда мести, конечно, как уже было сказано, кто-то из них двоих, или актер, или преподаватель истории, является в этом мире лишним, но не ты, Мария да Пас, не ты была лишней, у тебя нет двойника, который мог бы остаться с твоей матерью, ты была воистину уникальной и единственной, как любой нормальный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Утро проходит, уже половина одиннадцатого, Элена отправилась за покупками, сказала: пока, они обменялись нежными поцелуями, угасающим отблеском пожара страсти, соединившего несколько часов назад в преступных объятиях этого мужчину и эту женщину. Теперь, сидя на диване с лежащей на коленях открытой книгой о месопотамских цивилизациях, Тертулиано Максимо Афонсо ждет возвращения Антонио Кларо, и, поскольку у него, как обычно, безудержно разыгралось воображение, он представляет себе, что Антонио Кларо и его жена могли бы встретиться на улице и вместе подняться в квартиру, чтобы во всем разобраться и разрешить наконец эту путаницу. Вы не мой муж, протестует Элена, мой муж дома, вот он, а вы тот самый преподаватель истории, который в последнее время отравлял нам жизнь. Антонио Кларо клянется: я твой муж, а он учитель истории, ты посмотри, какую он читал книгу, этот тип прожженный лгун, на что она возражает с язвительной иронией: прекрасно, но тогда объясните мне, прошу вас, каким образом обручальное кольцо оказалось на его руке, а не на вашей. Элена вернулась с покупками одна, идет двенадцатый час. Вскоре она спросит его: ты чем-то расстроен. И он ответит: нет, откуда ты взяла, и она скажет: почему ты все время смотришь на часы, и он скажет, что просто так, немного нервничает. Представь себе, мне поручили роль царя Хаммурапи, моя карьера актера может сделать поворот на сто восемьдесят градусов. Половина двенадцатого, без четверти двенадцать, а Антонио Кларо все нет. Сердце Тертулиано Максимо Афонсо взбрыкивает, словно взбесившийся конь, его горло сжимает паника, она кричит ему, что он еще может успеть: спасайся бегством, пока тот, другой, еще не пришел, но не пользуйся лифтом, спустись по лестнице и внимательно посмотри по сторонам, прежде чем выходить на улицу. Полдень, часы в гостиной медленно отсчитывают удары, словно желая дать Антонио Кларо последнюю возможность прийти и выполнить, хотя бы в самую последнюю секунду, обещание, данное им жене, но напрасно Тертулиано Максимо Афонсо пытается обмануть самого себя: если он не пришел до сих пор, так не придет никогда. Но ведь задержаться может всякий, мало ли что там произошло, например прокол колеса, от этого никто не застрахован. Теперь каждая минута будет агонией, а потом он станет недоумевать, и ему в голову неизбежно придет простая мысль, предположим, что он задерживается, это вполне возможно, но ведь у нас имеется телефон, почему же он не звонит, не говорит, что у него вышел из строя дифференциал, или коробка переключения скоростей, или привод, тем более что машина старая, отслужившая свой век. Прошел еще час, а об Антонио Кларо ни слуху ни духу, и, когда Элена объявила, что обед уже на столе, Тертулиано Максимо Афонсо сказал, что ему есть не хочется, пусть она пообедает одна, а ему надо обязательно выйти. Она пожелала узнать, с какой целью, он мог бы возразить, что они не женаты и он не обязан давать ей отчет в своих действиях, но момент открыть карты и начать честную игру еще не настал, и он ограничился тем, что пообещал объяснить все потом, такое обещание у него всегда наготове, но выполняет он его, если вообще выполняет, поздно и плохо, спросите об этом его мать, спросите Марию да Пас, о которой, кстати, тоже ничего не известно. Элена спросила, не хочет ли он переодеться, и он ответил, что да, то, что сейчас на нем, не очень подходит для дела, которым он намерен заняться, лучше надеть нормальный костюм, пиджак и брюки, я не турист и не собираюсь отправляться за город. Через пятнадцать минут он вышел. Элена проводила его до лифта, в ее глазах был блеск, предвещавший слезы, не успел Тертулиано Максимо Афонсо оказаться на улице, как она расплакалась, повторяя вопрос, пока остававшийся без ответа: что с нами происходит, что происходит.
Тертулиано Максимо Афонсо сел в машину, прежде всего ему нужно подальше отъехать, остановиться где-нибудь в тихом месте, серьезно обдумать сложившуюся ситуацию, привести в порядок мысли, безумно спутавшиеся в его голове за последние двое суток, и решить, что делать дальше. Он завел мотор, но не успел еще завернуть за угол, как понял, что ему не надо ни о чем думать, надо просто позвонить Марии да Пас, непонятно, почему такая элементарная мысль не пришла мне в голову раньше, наверное, потому, что я не мог этого сделать, сидя в той квартире. Проехав несколько сот метров, он увидел телефонную кабину. Он остановился, бросился в нее и торопливо набрал номер. В кабине было жарко и душно. Незнакомый женский голос спросил: кто говорит. Позовите, пожалуйста, Марию да Пас, сказал он. Кто ее спрашивает. Я ее коллега из банка. Мария да Пас умерла сегодня утром, погибла в автокатастрофе, она ехала со своим женихом, они оба погибли, такое несчастье, такое горе. В один миг Тертулиано Максимо Афонсо с головы до ног покрылся потом. Он пробормотал несколько слов, которые его собеседница не поняла: что вы сказали, – но он уже забыл их, он их никогда больше не вспомнит, и, не отдавая себе отчета в том, что он делает, словно автомат, которому внезапно отключили ток, он опустил трубку на рычаг. Неподвижно стоя в раскаленной кабине, он слышал только одно слово, только одно, гремевшее в его ушах: умерла, но его тут же заглушило другое слово, это был крик: ты убил ее. Ее убила не лихость, с какой Антонио Кларо вел машину, если предположить, что именно она стала причиной аварии, ее убил он, Тертулиано Максимо Афонсо, ее убила его нравственная слабость, его безволие, ослепившая его жажда мести, конечно, как уже было сказано, кто-то из них двоих, или актер, или преподаватель истории, является в этом мире лишним, но не ты, Мария да Пас, не ты была лишней, у тебя нет двойника, который мог бы остаться с твоей матерью, ты была воистину уникальной и единственной, как любой нормальный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75