– Это верно, – иногда говорил он. – Вы правы.
Или:
– Это неверно. Если пойдём на это, всё дело может сорваться.
И объяснял почему.
А потом в качестве примера рассказывал одно, другое, третье дело из чекистской практики…
Дело поджигателей Рязанского вокзала…
Дело с поездом из Саратова. Этот поезд с продовольствием для голодающего Петрограда враги народа не приняли в Петрограде и отправили назад в Саратов.
Или история «Общества борьбы – с детской смертностью». Хорошее название для контрреволюционной организации, в которой пудами хранились взрывчатые вещества, были пулемёты, винтовки и гранаты!..
А «Союз учредительного собрания»?
А «Белый крест»?
И каких только не было названий вражеских организаций! Даже – «Чёрная точка».
Спокойно и серьезно Дзержинский говорил о том, что было правильно в распутывании дела, а что неправильно, где медлили и где торопились, как нужно было поступать и как поступали.
Он ещё и ещё продумывал старые дела. На них учил людей трезвому спокойствию и энергичной находчивости в предстоящей работе.
Иногда во время такой беседы вдруг звонил телефон – Дзержинский брал трубку.
– Да – говорил он, – слушаю. Здравствуйте, Владимир Ильич!
В кабинете становилось так тихо, что было слышно, как дышат люди.
Дзержинский говорил с Лениным. Его бледное лицо слегка розовело. А чекистам в такие минуты казалось, что Ленин говорил не только с Дзержинским, но через него – и со всеми.
Иногда после совещания Дзержинский находил на своём столе два куска сахару, завёрнутые в папиросную бумагу, или пакетик с табаком, или ломоть серого хлеба в бумаге.
В стране был голод, и Дзержинский недоедал так же, как и все. Было стыдно просто принести ему два куска сахару: вдруг рассердится. И чекисты оставляли на столе свои подарки.
Но он не сердился.
Он разворачивал бумагу, в которой аккуратно были завёрнуты два кусочка сахару, и необыкновенная, грустная улыбка появлялась на его лице.
* * *
За глаза чекисты называли его отцом.
– У отца нынче совещание, – говорили они.
Или:
– Отец вызывает к себе.
Или:
– Отец поехал в Кремль к Владимиру Ильичу. Иногда по ночам он ходил из комнаты в комнату здания ЧК.
В расстёгнутой шинели, в старых сапогах, слегка покашливая, он входил в кабинет молодого следователя. Следователь вставал.
– Сидите, пожалуйста, – говорил Дзержинский и садился сам.
Несколько секунд он пытливо всматривался в лицо своего собеседника, а потом спрашивал:
– На что жалуетесь?
– Ни на что, Феликс Эдмундович, – отвечал следователь.
– Неправда. У вас жена больна. И дров нет. Я знаю.
Следователь молчал.
– И Петька ваш один дома с больной матерью, – продолжал Дзержинский. – Так?
Вынув из кармана маленький пакетик, Дзержинский весело говорил:
– Это сахар. Тут целых два куска. Настоящий белый сахар, не какой-нибудь там сахарин. Это будет очень полезно вашей жене. Возьмите. А с дровами мы что-нибудь придумаем.
Часа два он ходил от работника к работнику. И никто не бывал забыт в такие обходы. Он разговаривал с начальниками отделов и с машинистками, с комиссарами и курьерами, и для всех у него находилось бодрое слово, приветливая улыбка, весёлое «здравствуйте».
– Отец делает докторский обход, – говорили чекисты.
КАРТОШКА С САЛОМ
Страна тогда голодала, голодали и чекисты.
В доме на Лубянке, где помещалась ЧК, большими праздниками считали те дни, когда в столовой подавали суп с кониной или рагу из конины.
Обедал Дзержинский вместе со всеми – в столовой – и сердился, когда ему подавали отдельно в кабинет.
– Я не барин, – говорил он, – успею сходить пообедать.
Но часто не успевал и оставался голодным.
В такие дни чекисты старались позаботиться о нём и накормить.
Один чекист привёз как-то восемь больших картофелин, а другой достал кусок сала.
Картошку почистили, стараясь шелуху срезать потоньше. А очищенные картошки порезали и поджарили на сале. От жареного сала по коридору шёл вкусный запах. Чекисты выходили из своих комнат, нюхали воздух и говорили:
– Невозможно работать. Такой запах, что кружится голова.
Постепенно все узнали, что жарят картошку для Дзержинского. Один за другим люди приходили в кухню и советовали, как жарить.
– Да разве так надо жарить, – ворчали некоторые.
– Нас надо было позвать, мы бы научили…
– Жарят правильно, – говорили другие.
– Нет, неправильно, – возражали третьи.
А повар вдруг рассердился и сказал:
– Уходите отсюда все. Двадцать лет поваром служу – картошку не зажарю? Уходите, а то я нервничаю.
Наконец картошка изжарилась. Старик курьер понёс её так бережно, будто это не картошка, а драгоценность или динамит, который может взорваться.
– Что это? – спросил Дзержинский.
– Кушанье, – ответил курьер.
– Я вижу, что кушанье, – сердито сказал Дзержинский. – Да откуда картошку взяли? И сало. Это что за сало? Лошадиное?
– Зачем лошадиное, – обиделся курьер. – Не лошадиное, а свиное.
Дзержинский удивлённо покачал головой, взял было уже вилку, но вдруг спросил:
– А другие что ели?
– Картошку с салом, – подумав, сказал курьер.
– Правда?
– Правда.
Дзержинский взял телефонную трубку и позвонил в столовую. К телефону подошёл повар.
– Чем сегодня кормили людей? – спросил Дзержинский.
Повар молчал.
– Вы слушаете? – спросил Дзержинский.
– Сегодня на обед была картошка с салом, – сказал повар.
Дзержинский повесил трубку и вышел в коридор. Там он спросил у первого же встречного человека;
– Что вы ели на обед?
– Картошку с салом, Феликс Эдмундович.
Ещё у двух людей Дзержинский спросил, что они ели.
– Картошку с салом.
Тогда он вернулся к себе и стал есть. Так чекисты заботились о Дзержинском.
НОЧНОЙ РАЗГОВОР
Секретарь тихонько отворил дверь и пропустил перед собой невысокого человека в рваном тулупе, обросшего бородой и очень худого. Синие яркие глаза незнакомца блестели так, будто у него был жар.
– Садитесь, – сказал Дзержинский, – и рассказывайте. Что у вас там случилось и кто вы такой? Только коротко: у меня мало времени.
Он достал из ящика стола аккуратно завёрнутый в бумагу кусок чёрного хлеба и стал ужинать, а незнакомец – фамилия его была Сидоренко – начал рассказывать.
Он работал в одном маленьком городке на Украине. Никакого особенного образования у него нет, но он коммунист, читал сочинения товарища Ленина и многое другое. Работы у него хватает, каждый день с утра до поздней ночи он занят своим делом. Работа, конечно, не какая-нибудь особенно ответственная, не нарком, это само собой понятно, но в своём роде его работа тоже требует нервов и еще раз нервов. Короче говоря, он, Сидоренко Никифор Иванович, заведует складом. Вернее, заведовал до этой проклятой истории, а теперь он уже и не заведующий, а арестант, да ещё беглый, как всё равно враг, контра или вор-бандит…
– Как беглый? – спросил Дзержинский.
– От так и беглый, – ответил Сидоренко. – Такой беглый, что ни жена, ни детки не знают, или жив ихний чоловик и батько, или нет.
– Я что-то плохо понимаю, – сказал Дзержинский.
– А я так и совсем ничего не понимаю, – ответил Сидоренко и стал рассказывать дальше.
Короче говоря, один начальник, по фамилии Рубель, берёт и присылает на склад до Сидоренки курьера, старую бабку Спидначальную. И та бабка приносит Сидоренке записку, в которой чёрным по белому написано, чтобы он выдал курьеру, товарищу Спидначальной Агафье, два одеяла из фондов для личных нужд семьи так называемого товарища Рубеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47