- Это же несправедливо! - воскликнула Офелия. - Она же не может отвечать за то, что делает ее мать.
- Мама говорит, что нельзя дотронуться до дегтя и остаться незапачканным, - последовал ответ.
Офелия с этим согласилась. Но все же, зная, сколько граф тратит на лошадей, ей казалось совершенно невероятным, чтобы он мог так низко поступить с человеком, который не по своей вине не смог продолжать службу.
Джем рассказал ей, как все случилось. Он брал высокое препятствие, которое граф велел соорудить в своем парке, на очень норовистой лошади.
- Я бы, конечно, преодолел его, как обычно, мисс, - сказал старый жокей, - но ее отвлекла птица, выпорхнувшая из-за живой изгороди в тот самый момент, когда она прыгнула. Лошадь упала и перекатилась через меня.
- О, как я вам сочувствую! - воскликнула Офелия.
- Это была хорошая лошадь, мне нравилось на ней ездить. Конечно, она это сделала не нарочно. Просто немного не повезло.
Офелия была растрогана тем, что он не винил лошадь, но, возвращаясь с Эмили домой, она решительно осудила графа за черствость, доходящую до жестокости.
Она и предположить не могла, что когда-нибудь столкнется с ним лицом к лицу.
Ее мачеху навещали разные мужчины, но никто из них не удостоился такого необыкновенного количества цветов.
Утром Офелию неожиданно позвали. С испугом войдя в спальню мачехи, не зная, в чем она провинилась, она удивилась, застав Цирцею, сидящую в постели, в необычно приподнятом настроении.
Мучительно было видеть ее там, где прежде по утрам она так часто видела свою мать, но Офелия была вынуждена признать, что мачеха выглядит на редкость соблазнительно. Длинные рыжие волосы, доходящие почти до талии, рассыпались по плечам; она не успела еще воспользоваться косметикой, всем этим изобилием флакончиков и скляночек, стоявших на ее туалетном столике, однако ее кожа и так была белой и чистой, а глаза, даже без краски на ресницах, - зелеными и загадочными.
- Я послала за цветами, Офелия, - сказала леди Лангстоун, - и очень прошу тебя расположить их получше, чем на прошлой неделе.
Офелия ничего не ответила.
Она знала, что удачно расставила цветы - мать научила ее этому искусству, но мачеха никогда не говорила ничего приятного.
- В будуаре мне понадобятся лилии, фрезии и туберозы, - сказала она. - Поставь их в камин - сейчас слишком тепло, чтобы разводить огонь. И проследи, чтобы вазы стояли на каждом столике, особенно около софы.
- Я это сделаю, - сказала Офелия.
- Надеюсь, - ответила Цирцея Лангстоун с жесткими нотками в голосе. - Ты не так много делаешь, а если будешь совсем бесполезной, то есть ли смысл держать праздную девушку в доме? - Офелия ничего не ответила, и мачеха продолжала: - Остальные цветы можешь оставить в гостиной и постарайся проявить какую-нибудь фантазию. Когда в последний раз ты пыталась заполнить ими камин, сквозь них виднелась решетка.
- Цветов было... недостаточно, - прошептала Офелия.
- Ты всегда найдешь себе оправдание! - закричала леди Лангстоун в приступе внезапного гнева. - Убирайся с моих глаз, ради Бога! Я устала на тебя смотреть.
Она не устала на меня смотреть, подумала Офелия, выходя из спальни; она просто завидует и ревнует.
Сразу же после женитьбы отца Офелия поняла, что хотя Цирцее Драйтон и удалось стать его женой, она ревновала его к той женщине, с которой он прожил в счастливом браке восемнадцать лет.
Она пыталась очернить все, что принадлежало первой леди Лангстоун, - конечно, не при отце, она была достаточно умна для этого.
Но язвительные замечания, издевательский смех и непрерывное злословие в адрес женщины, чье место она заняла, заставляли Офелию сжимать кулаки и делать над собой сверхчеловеческие усилия, чтобы промолчать. Вначале она была столь неразумна, что возражала мачехе, получая в ответ пощечины; однажды та даже избила ее хлыстом своего мужа и к тому же пожаловалась ему, что его дочь с ней груба.
- Разумеется, дорогой, это можно понять, - говорила она, - все девочки ревнуют своих отцов, но ее враждебность заставляет меня страдать, и я знаю, что ты этого не допустишь.
Лорд Лангстоун вызвал дочь для разговора.
- Я знаю, что ты переживаешь потерю матери, Офелия, - сказал он. - Но, как бы то ни было, Цирцея - моя новая жена, и ты должна относиться к ней с должным уважением.
- Я стараюсь, папа.
- Значит, ты должна стараться немного больше, - ответил отец. - Я хочу, чтобы Цирцея была счастлива. Она жалуется на твое упрямство и совершенно непонятную грубость.
Невозможно было объяснить отцу, что она просто-напросто встала на защиту памяти своей матери, которую они оба так любили.
Очень быстро Офелия научилась таить свои чувства и не позволяла срываться словам, уже дрожавшим на губах.
Однако как же мучительно было слышать все, что намеренно говорилось для того, чтобы ее задеть!
- Кто выбрал такой ужасный цвет для этих портьер? - спрашивала леди Лангстоун. - До чего вульгарный вкус, если это вообще можно назвать вкусом!
Прекрасный портрет своей предшественницы она перевесила не в холл - Офелия могла бы это понять, - но в комнату для прислуги.
- Там самое подходящее место для него, - сказала она. - Я уверена, что слугам будет приятно ее видеть.
По ночам Офелия горько плакала и строила планы бегства из дома, рассчитывая найти убежище у какой-нибудь из кузин своей матери.
Однако она знала, что отец станет тяжело переживать ее отъезд, решив, что она не хочет с ним оставаться; она понимала также, что мачеха потребует ее возвращения единственно для того, чтобы наказать ее.
У нее появились обязанности по дому: она должна была расставлять цветы в вазах, штопать одежду и менять книги в библиотеке. Нельзя сказать, чтобы ее мачеха много читала, ей хотелось только быть в курсе того, что сейчас модно: стихи лорда Байрона, последние романы сэра Вальтера Скотта. Она бегло их просматривала, отбрасывала, и затем Офелия должна была вернуть книги в библиотеку. Но, конечно, перед этим она и сама успевала их прочесть. Она проводила долгие часы, погружаясь в чтение, даже когда была очень занята.
Мачеха откровенно дала понять, что совершенно не желает, чтобы она встречалась с ее друзьями; вообще ей хотелось, чтобы оставалось неизвестным пребывание Офелии в том же доме.
- Я слишком молода для того, чтобы сопровождать юную девушку, - сказала она прямо. - Поэтому никто не должен догадываться, что ты живешь со своим отцом и со мною, ясно?
- Да, мама.
- Если я замечу, что ты навязываешь свое общество людям, которые ко мне приходят, мне это сильно не понравится. Больше того, я сумею отбить у тебя охоту сделать это в другой раз.
Угроза отчетливо слышалась в голосе мачехи, поэтому Офелия быстро сказала:
- Нет, я не допущу, чтобы кто-нибудь меня увидел.
Когда отец и мачеха оставались в доме одни, что случалось не часто, она ужинала с ними, думая о том, что отец даже не замечает, что она не показывается при гостях.
Во всяком случае, он ничего не говорил, а Офелия порой чувствовала себя привидением, бродящим по дому, когда он пуст, и прячущимся в спальне, если дом наполнен смехом и отголосками болтовни в гостиной.
Она стояла и смотрела в окно.
«Как же я могла сделать такую глупость, чтобы позволить графу застать меня в гостиной?» - спрашивала она себя снова, представляя гнев мачехи, если та узнает об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34