Временами она останавливалась и, добросовестно исполняя свои обязанности, осматривала, нет ли пыли на картинных рамах или креслах, хотя в глубине души знала, что это не более чем притворство.
У нее была другая причина обходить дом, которой она невольно стыдилась. Это было любопытство — любопытство по отношению к бывшей владелице Прайори, жене Нормана Митчэма.
Сама не зная почему, Флер не могла отделаться от мысли о леди Синтии Эшвин.
Она постоянно думала о ней, что она за человек, почему вышла за Нормана Митчэма и тут же оставила его, обрекая себя на изгнание из родного гнезда, с которым была связана вся история ее семьи.
Флер знала теперь, что заблуждалась, восхищаясь вкусом сэра Нормана в свой первый день в Прайори: убранство дома не имело к нему никакого отношения, оно не изменилось с его появлением.
Этот дом был вечным памятником Эшвинам, свыше пяти веков находившимся в собственности их семьи.
Сэр Норман и его мать теперь представлялись ей захватчиками, иногда она испытывала к ним личную неприязнь, особенно к сэру Норману.
Когда он бывал особенно неразговорчив и угрюм за обедом, она представляла себе, как Эшвины, взиравшие на них со стен столовой, презрительно усмехаются, будто спрашивая:
«Что можно ожидать от простого заводчика? Возможно, мы были порочны, но мы знали толк в том, что украшает жизнь. Этот же человек знает только, как заставить вращаться колеса».
Флер упрекала себя за такие мысли; но с сэром Норманом так трудно было иметь дело, что иногда она изо всех сил пыталась скрыть скуку и страстное желание найти собеседника, который разделял бы ее интересы и облегчил бы ее почти невыносимое одиночество.
Постепенно, по мере того как она знакомилась с историей семьи, ею все сильнее овладевало желание узнать побольше о последней представительнице рода Эшвинов, жившей в этом доме… о леди Синтии.
Приняв решение узнать все, что только возможно, Флер начала искать в доме какие-либо признаки ее присутствия.
Невозможно, чтобы Синтия, живая и жизнерадостная, какой воображала ее Флер, исчезла, не оставив никаких следов.
Сегодня Флер решила обследовать спальню Синтии. Она знала, где находилась эта комната. Обходя дом в первый раз в сопровождении Мэнверс, старшей горничной, Флер обратила внимание на одну из дверей в западном крыле дома.
— Что это за комната? — спросила она.
— Эта комната всегда заперта, — отвечала Мэнверс. — По приказанию сэра Нормана.
— Разве там никогда не убирают?
— Я сама убираюсь там раз в месяц.
Грубоватой необщительной Мэнверс пришлось не по душе появление Флер, и она противилась ей во всем, насколько у нее хватало смелости.
Тогда Флер ничего не сказала. Она не стала настаивать на своем праве войти в комнату, но сейчас решилась удовлетворить любопытство. Тем более что как раз в этот день Мэнверс была выходная.
Не то чтобы она боялась, но ей было неловко из-за своего непреодолимого любопытства, которое заставляло ее искать по всему дому следы пребывания в нем Синтии.
Она подошла к двери; несколько шагов отделяли ее от комнат, занимаемых сэром Норманом. Дверь была заперта, но ключ торчал снаружи. Флер повернула его…
Первое, что она ощутила, войдя в комнату, был аромат духов. Слабый, едва уловимый и все же отчетливый запах, прелестный, экзотический запах дорогих духов.
«Я так и думала, — с торжеством подумала флер, — именно так от нее и должно было пахнуть».
Она закрыла за собой дверь и, подойдя к окну, подняла шторы. Хлынувший в комнату солнечный свет заставил ее отвернуться.
Первым впечатлением Флер было разочарование. Комната была пуста. Флер почему-то ожидала найти здесь что-то личное, напоминающее образ Синтии, созданный ею в своем воображении.
Но сама комната была очаровательна: постель, закрытая шелковым покрывалом персикового цвета, зеленовато-голубоватый, в тон стен, ковер, резная мебель в испанском стиле, туалетный столик — доска розового мрамора на резных серебряных ножках.
Над камином висела картина итальянской школы, по обеим сторонам которой сверкали в солнечном свете зеркала; — с потолка свешивалась люстра венецианского стекла.
Комната ей ровным счетом ничего не сказала. Флер теперь знала о Синтии столько же, сколько в свой первый день в этом доме. Она почувствовала разочарование, ведь ей так хотелось побольше узнать об этой женщине, которая жила, страдала здесь, а потом бежала.
Повинуясь безотчетному импульсу, Флер открыла дверь в дальнем конце комнаты. Там оказалась ванная, выдержанная, как и спальня, в розовых и голубых тонах. Флер закрыла дверь. Что бы здесь еще осмотреть?
Ступая по мягкому ковру, она подошла к комоду. Все еще преодолевая смущение, выдвинула ящик.
«Это же моя обязанность, — оправдывалась она про себя, — следить за тем, чтобы все было в порядке, чтобы ящики были простелены чистой бумагой».
И все же Флер сознавала, что выполняет не свои обязанности, а свое желание. Верхний ящик был пуст, следующий тоже, но в нижнем оказалось несколько книг в кожаных переплетах и коробка.
При первом же взгляде на кожаные переплеты сердце Флер встрепенулось. Она сразу поняла, что это. Альбомы с фотографиями!
Она раскрыла их. Там оказалось то, что она и надеялась найти: снимки Прайори, сады, какие-то люди — с теннисными ракетками в руках, сидящие под деревьями и отвлекшиеся от разговора, чтобы улыбнуться фотографу.
Флер изучила каждый снимок, но среди множества женщин она не нашла ту единственную, которую искала. Возможно, Синтия снимала и ее не было среди людей на фотографиях.
Просмотрев первый альбом, Флер взялась за второй и сразу же нашла в нем большую фотографию, вынутую из рамы. Синтия!
В этом не было ни малейшего сомнения: тот же широкий лоб, тонкий породистый нос и овал лица сердечком, которыми восхищались и которые писали в зените своей славы Лоуренс, Джошуа Рейнольдс, Лели и Ромни и чьи портреты украшали стены галереи фамильного поместья Эшвинов.
«Она очаровательна. Я не ошибалась, — подумала Флер. — Нет, больше чем очаровательна — прекрасна».
Оставив фотографию, Флер снова переключилась на альбомы. Теперь она узнавала Синтию везде — в Швейцарии, на пляже в Монте-Карло, за рулем гоночной машины, в кабине самолета.
И везде она была прелестна, ее отличало особое очарование, не имеющее ничего общего с пресловутым обаянием кинозвезд или широко разрекламированной красотой других дам из высшего общества.
Флер вспомнила, что не раз встречала ее фотографии в иллюстрированных журналах. Синтия оказалась маленького роста, что было для Флер несколько неожиданным.
Флер воображала ее высокой, гибкой, стройной; вместо этого на некоторых снимках Синтия выглядела совсем миниатюрной. И снимков было очень мало.
С сожалением Флер отложила последний альбом и вновь взглянула на большую фотографию. Да, в этом лице чувствовался характер. Флер положила фотографию на место и опустилась на колени, чтобы задвинуть ящик.
Поколебавшись немного, она достала коробку. Квадратная деревянная шкатулка оказалась незапертой. Флер открыла ее и уставилась на лежавшие там предметы: золотой портсигар и зажигалку, запонки с сапфирами и бриллиантами, небрежно брошенные, словно не имеющие никакой цены, кожаный бумажник с инициалами «Н.М.» и крошечный золотой брелок в форме автомобиля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45