— Бедняжка! — воскликнула Флер.
Это было глупо, но она чувствовала искреннее горе, будто оплакивала близкую подругу. Синтия Эшвин, которую она представляла себе такой веселой и счастливой, страдает ужасной болезнью, зная, что это наследственное, что у нее мало надежды выздороветь.
— Сэр Норман знает об этом? Энтони Эшвин пожал плечами.
— Я полагаю, да. Мы давно не виделись. Не думаю, что я ему очень симпатичен, как вы могли судить по оказанному мне восторженному приему. Господи, до чего же изменился этот дом! В прошлом здесь для всех были открыты двери, никто бы не подумал проехать мимо, не заглянув.
Когда Синтия стала достаточно взрослой, чтобы играть роль хозяйки — а она взяла ее на себя, будучи еще очень юной, — дом всегда был полон народу. Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким, и я в основном жил здесь, за исключением коротких промежутков времени, которые проводил с отцом. Я любил этот дом, он был для меня родным. Мне была ненавистна мысль, что Синтия с ним расстанется. Глупо, в сущности, так как со всем этим уже покончено или будет покончено, как только завершится война. С подоходным налогом и налогом на сверхприбыль даже такие миллионеры, как Норман, не смогут позволить себе содержать большие усадьбы.
— Как это ужасно! — . воскликнула Флер. — Я тоже люблю этот дом. Я прожила здесь совсем недолго, и в любом случае с моей стороны нескромно так говорить, но я в жизни не видела ничего более прекрасного, более совершенного.
— Однако все это отошло в прошлое; — сказал Энтони Эшвин. — Как и многое другое. Поговорим о настоящем — поговорим о вас. Расскажите мне о себе.
Флер поняла, что он нарочно сменил тему разговора, поскольку воспоминания причиняли ему боль; но каково бы ни было его настроение, он тотчас забыл обо всем, затеяв с ней флирт с искусством знатока, которому знакомы все уловки любовной игры.
Ее это развлекало, хотя она и твердила себе, что после перенесенного разочарования мужчины ее больше не интересуют. Но когда часы на камине пробили полночь, она вскочила, чувствуя себя виноватой.
— Полночь! Я и понятия не имела, что уже так поздно. Вам пора уходить.
— По зимнему времени сейчас еще только десять, — возразил он, — так что я могу задержаться, не нарушая приличий.
— Вздор! — сказала Флер. — Вы должны уйти немедленно.
— Немедленно? — Энтони подошел к ней и обнял за талию. — Вы — оазис блаженства в пустыне смертельной тоски. Мы в нашем собственном волшебном мире, Флер. Как мне нравится это имя — оно так вам подходит. Не прогоняйте меня.
— Вы с ума сошли, — отбивалась от него Флер. — Уходите немедленно, или я рассержусь.
— Не рассердитесь. Я этого не боюсь. Но если вы настаиваете,
я буду паинькой, во всяком случае сегодня.
Нежно поцеловав Флер в щеку, он отпустил ее и направился к окну.
— Спокойной ночи, красавица. Желаю вам увидеть меня во сне.
— И не подумаю, — отвечала Флер, и он исчез так же быстро и невероятно, как и появился.
Флер оглянулась по сторонам, думая, уж не приснилось ли ей все это, но в комнате остались вещественные доказательства его пребывания: пустой графин, окурок сигареты и пепел в пепельнице.
Флер не могла решить, стоит ли убрать эти следы преступления из опасений, что их обнаружит утром горничная, или предоставить все Бархему. Она предпочла последнее и легла.
«Мужчины все одинаковы, — бесстрастно думала она. — Увидят хорошенькое личико и, готово дело, растаяли, пока не подвернется кто-нибудь получше! Что ж, я тоже умею играть в эти игры, но больше никогда, никогда не позволю себе полюбить».
Несмотря на ее решение, мысли Флер вернулись к Джеку, и, как всегда, эти воспоминания вызвали у нее пронзительную боль.
— Я забуду его! — громко сказала Флер в темноту. — Я заставлю других мужчин страдать так, как страдала я; я стану жестокой и равнодушной.
Голос ее оборвался рыданием.
— О Джек! Джек! — шептала она в подушку.
Утром Флер упрекнула себя за слабость, проявленную с Энтони, но упрекнула мягко, как напроказившего ребенка.
— Какое это имеет значение? — сказала она себе, вглядываясь в темные круги под глазами — свидетельство бессонной ночи. — Больше этого не случится, — прибавила она, но, даже говоря эти слова, Флер знала, что рада присутствию Энтони. Быть может, он поможет ей забыть Джека.
По субботам сэр Норман завтракал дома. Флер надеялась, сама себе в этом не признаваясь, на появление Энтони, но он не пришел, и они сидели молча вдвоем. Бархем разносил большие серебряные блюда.
Когда он вышел, сэр Норман сказал:
— Я должен извиниться перед вами за вчерашнее, мисс Гартон. Все обдумав, Я пришел к выводу, что был не прав. Моя мать стара, и я знаю, что ей вредно возбуждаться, но, быть может, в таком возрасте дороже всего удовольствие, даже если его покупаешь ценой здоровья.
Флер так удивилась, что сразу не нашлась что ответить. Она провела все утро, слушая, как миссис Митчэм поносила своего сына: она плохо спала и совсем разболелась, она была ворчлива и раздражительна, срывая зло на всех, кто к ней приближался, включая Эванс. Но та, однако, уже привыкла к подобным настроениям и отвечала на все адресованные ей замечания презрительным фырканьем.
Извинение сэра Нормана вызвало у Флер чувство неловкости. В его поведении проявилось великодушие, в котором она ему всегда отказывала.
Она вспомнила, как издевался над ним накануне Энтони. Флер попыталась ответить сэру Норману:
— Я бы не стала слишком переживать по этому поводу, сэр Норман, — сказала она. — По-моему, на самом деле ваша мать здоровее, чем вам кажется, и она любит общество. Я полагаю, оно не так уж ее утомляет, как это представляют доктора. Вы не находите, что «отдых и покой» — их обычное предписание? Вроде совета бросить курить и отказаться от коктейлей, независимо от того, злоупотребляете ли вы ими или нет.
— Иногда я думаю, не стоило привозить ее сюда, — сэр Норман говорил тихо, скорее сам с собой, чем с Флер. — Она любила Лондон — уличная толпа была для нее родной стихией. Там бы ее постоянно навещали какие-нибудь знакомые, она бы могла с ними болтать и не чувствовать себя инвалидом.
— Вряд ли вы бы оставили ее в Лондоне сейчас, когда существует опасность налетов. Но в мирное время она, наверное, была бы счастливее в городе.
— Значит, вы думаете, что она несчастлива? — резко спросил сэр Норман.
— Я бы так не сказала. У вашей матери замечательная способность не унывать в любой ситуации, повсюду находить развлечения и удовольствия. Я только хотела сказать, что при других обстоятельствах в Лондоне ей было бы лучше.
Этим неубедительным объяснением Флер пыталась сгладить впечатление, произведенное ее необдуманными словами, но когда она замолчала, то поняла, что сэр Норман разочарован.
В этом не могло быть никакого сомнения, выражение его лица было почти тоскливым, как будто он потерпел личную неудачу. Сначала Флер не могла этому поверить, но потом она подумала:
«Так, значит, он любит свою мать… любит и хочет сделать для нее все возможное».
И тут же лицо его приняло обычное непроницаемое выражение, как будто в доме закрылись ставни.
Флер гуляла в саду, когда увидела направлявшегося к ней по газону Энтони Эшвина. Она была рада его видеть и уже не скрывала этого от себя. Он шел с непокрытой головой и сигарой в зубах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45