Леди Джорджина выглядела очень привлекательно. Вместо своих знаменитых рубинов она надела изумрудное ожерелье, которое подчеркивало цвет ее глаз.
Слегка удлиненные, они придавали ее лицу таинственное кошачье выражение, пленившее маркиза с самой первой встречи.
И все же в этот вечер, расставаясь с Джорджиной, маркиз думал, что, как это ни невероятно, красавица разочаровала его.
Несомненно, для удовлетворения страсти мужчине большего нечего было и желать. И все же, когда маркиз выходил из будуара леди Джорджины и та прильнула к нему, сливаясь с ним теплотой своего тела, он вдруг понял, что хочет только одного: как можно скорее вернуться в Лондон.
- Когда я увижусь с тобой снова, мой прекрасный возлюбленный? - нежным вкрадчивым голосом, перед которым не могли устоять многие мужчины, прошептала Джорджина.
- Я еще не определился с моими планами, - уклончиво ответил маркиз.
- Я дам тебе знать, когда Джорджа снова не будет дома, - сказала она, - и в любом случае послезавтра я буду в Лондоне на бале в Девоншир-хаузе.
Джорджина надеялась, что маркиз скажет, с каким нетерпением он будет ждать встречи с ней, но он в этот момент думал лишь о том, как обрадуется Ула балу в одном из самых красивых дворцов Лондона.
Джорджина еще крепче прижалась к маркизу и, пригнув к себе его голову, прошептала:
- Я люблю тебя! Я люблю тебя, Дрого! Если я не увижусь с тобой в самое ближайшее время, я умру!
Подобные мелодраматические фразы маркизу уже приходилось слышать не раз, и он сказал только:
- Тебе прекрасно известно, что ты слишком молода и красива, дорогая Джорджина, чтобы умирать.
- Я не могу жить без тебя.
Голос Джорджины прозвучал еще более страстно, чем прежде, но маркиз, разжав ее руки, коснулся губами гладкого лба.
- Ложись спать, Джорджина, - сказал он, - и если случится так, что я приснюсь тебе, постарайся не называть меня по имени во сне.
И прежде чем она успела остановить его, маркиз распахнул дверь и, улыбнувшись на прощание, поспешно спустился по лестнице, словно торопясь убежать от чего-то надоевшего.
Джорджина Кавендиш вернулась к себе в спальню, бросилась на мягкие шелковые подушки.
«Вечно одно и то же», - подумала Джорджина: маркиз уходит от нее, когда она еще не готова отпустить его, и остается пугающее чувство, что больше она его никогда не увидит.
- Я хочу его! О Боже, как я хочу его! - пробормотала молодая женщина.
Затем, томно закрыв глаза, она стала вспоминать все, что только что произошло.
Маркиз же, гоня свой фаэтон по пустынной ночной дороге в Лондон, размышлял о том, что Джорджина больше не интересует его, и бесполезно пытаться раздуть угасший огонь.
Он уже привык, что все его любовные связи рано или поздно заканчиваются, но еще никогда это не происходило так резко и бесповоротно.
Этого маркиз не мог себе объяснить, так как Джорджина, вне всякого сомнения, была женщина красивая, умная и очень искушенная в искусстве любви.
Он поймал себя на том, что вспоминает нежное, подобно раскрывшемуся под первыми утренними лучами солнца цветку лицо Улы, ее сияющие глаза, делающие девушку похожей на ангела, - сравнение, совершенно не подходящее пылкой Джорджине Кавендиш. Маркиз с удовлетворением подумал, что, так как в Эпсоме в ближайшее время никаких скачек не намечается, ему не придется объяснять прекрасной Джорджине, почему он не приезжает к ней ужинать, а избегать ее в Лондоне не составит особого труда.
И снова он вспомнил Улу, ту сенсацию, которую произвела девушка, появившись на устроенном им балу.
Маркиз был уверен, что в особняке на Беркли-сквер ее уже ждет гора приглашений. Скоро о ней заговорит весь город, и Саре Чессингтон придется отступить на задний план.
Он ждал, что испытает огромную радость от этой мысли, но тут вспомнил слова Улы, что мстительность портит его.
- Она права - ну конечно, она права, - вполголоса сказал он себе.
Но как странно, что такая юная девушка не только подумала об этом, но и имела смелость высказать свои мысли.
Маркиз пожалел о том, что не уехал от Джорджины Кавендиш сразу же после ужина; тогда он успел бы повидаться с Улой, прежде чем та ляжет спать.
Но к тому времени, как он доберется до Беркли-сквер, девушка и его бабушка уже давно будут у себя в постелях, и придется ждать утра.
Маркиз остановил фаэтон прямо у подъезда дома, решив, что преодолел этот путь в рекордно короткое время, и укрепившись в мысли, что его лошадям в Лондоне нет равных.
У двери ждали наготове два конюха. Они поспешили к лошадям, и маркиз, бросив поводья, соскочил с фаэтона и по красному ковру прошел в ярко освещенный холл особняка.
Он сразу же заметил, что там толпится необычно много, учитывая позднее время, слуг, а когда навстречу ему поспешил Далтон, дворецкий, маркиз понял:' что-то случилось.
- Слава Богу, вы вернулись, милорд! - воскликнул дворецкий.
Маркиз, протянув цилиндр лакею, спросил:
- В чем дело? Что стряслось?
- Полагаю, милорд, мне лучше переговорить с вашей светлостью наедине.
Маркиз заметил озабоченные лица слуг и увидел свешивающихся через перила второго этажа горничных.
Понимая, что начинать расспросы при слугах не стоило, он быстро прошел в библиотеку, и Далтон проследовал за ним. - Что произошло?
- Мисс Ула покинула Равенторп-хауз, милорд. Ее забрали!
При этих словах дворецкого маркиз вдруг подумал, что нечто подобное следовало предположить, и мрачно спросил:
- Что случилось? Расскажите подробно!
- Граф Чессингтон-Крю, милорд, прибыл сюда в одиннадцать часов утра в сопровождении судебного исполнителя.
- Судебного исполнителя? - воскликнул маркиз. - Какого черта ему было надо в моем доме?
- Полагаю, милорд… - начал было Далтон, но тут же поправился, считая, что дело слишком серьезное, чтобы врать:
- Так получилось, милорд, что я услышал, о чем его светлость говорил с мисс Улой.
Маркиз понял, что дворецкий специально подслушивал, но не стал упрекать его за это, и Далтон продолжал:
- Его милость граф сообщил мисс Уле, что она должна без промедления вернуться с ним в Чессингтон-холл, а если она откажется, судебный исполнитель отведет ее в суд, где ей скажут, что она обязана во всем слушаться своего опекуна.
Маркиз издал нечленораздельное восклицание, а Далтон продолжал:
- Далее его милость сообщил мисс Уле, милорд, что в этом случае он также выдвинет обвинение против вашей светлости в совращении несовершеннолетней, наказанием за что, по его словам, будет высылка из страны.
- Боже милосердный! - в негодовании воскликнул маркиз. - Неужели нет предела низости, до которой способен опуститься этот человек?
Помявшись немного, Далтон сказал:
- Это еще не все, милорд.
- Что еще?
- Пока граф находился здесь с мисс Улой, милорд, форейтор, прибывший вместе с ним, сказал Генри и Джону, дежурившим при входе, что мисс Улу по специальному разрешению должны выдать замуж за иностранного принца. Имя его они не запомнили, милорд.
Маркиз на мгновение лишился дара речи. Затем сказал:
- Значит, вот что он задумал! Не могу поверить в это! Ведь Ула - его единственная племянница!
- Форейтор графа, милорд, полагает, что бракосочетание должно состояться завтра.
- Я ни в коем случае не допущу этого!
- Если позволите, милорд, - сказал Далтон, - мне почему-то кажется, что этот иностранный принц - тот господин, который приезжал к вам на следующий день после бала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33