Но я, разумеется, не решился противопоставить это безграмотное предположение могучей эрудиции ученого экономиста.
Здесь, на «Канопусе», я понял, что ученый был прав. Рыбы в океане очень много. И если ее сгонять хворостиной к тралу, на котором висят транспаранты «Добро пожаловать», и если рыба примет это любезное приглашение, и если она окажется не медузой или скатом, и если трал счастливо минует многочисленные ловушки, заботливо подготовленные океаном на дне, тогда все в порядке.
«Канопус» нетерпеливо пересекал Красное море, подгоняемый оптимистическими радиограммами собратьев-траулеров, которые уже давно паслись в Аравийском море. Капитаны сообщали, что уловы по сорок—пятьдесят тонн в сутки, что рыба сама лезет в трал, скандаля, давясь и расталкивая друг друга локтями, — картина, которую может представить каждый побывавший в Центральном доме кино во время бесплатного просмотра. За спиной — две недели томительного перехода. Рыба! Все мысли только о рыбе! Она начало, середина и конец любого разговора, она хлеб насущный и возвышенная мечта рыбака, который на полгода покинул любимый город и любимую жену — а у рыбака жена обязательно любимая, иначе в море нельзя, — чтобы вернуться с честью. А это значит, что должна быть рыба. Сорок тонн на каждую из восьмидесяти душ населения «Канопуса». Причем не теоретических, а осязаемых на ощупь, радующих не воображение, а желудок.
Два часа ночи. В слип, с которого сейчас соскользнет в море сорокаметровая капроновая авоська, старший тралмастер Валерий Жигалев швыряет бутылку шампанского. Провожаемый долгими взглядами трал пошел вниз. Теперь шутки в сторону, лишнюю болтовню — отставить. Ожидание первого трала священно. Нам подмигивает Канопус, симпатичная звездочка из созвездия Арго. Это наш ангел-хранитель, который каждую ночь приходит поболеть за своего крестника, перекинуться парочкой-другой слов. Он очень красив, весь в радужных огоньках, точно стеклянный шарик на солнце, если смотреть на него в бинокль. А простым глазом — простая звезда, обыкновенный светлячок на небе. В жизни чаще бывает наоборот: я, во всяком случае, никогда не беру в театр бинокль: иные театральные звезды хорошо смотрятся издали.
Море штормит. Волны бьются о слип и вкатываются на корму. В благоговейном молчании стоят на кормовом мостике свободные от вахты члены экипажа.
— Вира трал! — командует капитан Шестаков.
Оживились заскучавшие от безделья лебедки. Освещенные прожекторами стальные ваера потянулись из океана. За бортом сплошная мгла, таинственная мгла, окутавшая бушующую стихию. И где-то из глубин океана сейчас рвется домой, на траулер, на заброшенный в первобытную беспредельность очажок цивилизации, трал, заполненный неизвестностью. Первый трал! Что ты нам принесешь? А по корме уже грохочут бобынцы — чугунные шары, которые одни только знают, что такое прогулка по дну океана. А вот и трал, родной, долгожданный. Он принес первую рыбу — полведра черного карася, и час спустя, пройдя через руки кока, весь улов был подан на нескольких тарелках.
Не в силах смотреть на разочарованного крестника, Канопус вместе со своим созвездием скрылся за горизонт. Выключили рацию и ушли из радиорубки Саша Ачкинази и Николай Цирлин — им не о чем докладывать. Погасли огни Адена, заалел восток, а в штурманской рубке все продолжалось обсуждение персонального дела Индийского океана, выкинувшего свою первую шутку.
— Первый трал всегда комом, — подбил итоги капитан. — У остальных-то судов дела хороши! Полный вперед!
У мыса Рас-Фартак была назначена встреча всех шести траулеров, совсем как на Пушкинской площади под часами. Все уже были на месте. Траулеры бродили как неприкаянные, и всегда гордые, стройные их трубы казались сейчас сутулыми и усталыми.
У них тралы тоже были пустыми. Ночью рыба ушла. Куда — неизвестно, на дверях — замок, записки нет. Ушла, не сказав последнее «прости».
Позади — Севастополь, Камышовая бухта и две с половиной тысячи миль. Впереди сплошные вопросительные знаки.
ИСКАТЕЛИ СЧАСТЬЯ
Итак, давайте разберемся. Есть судно с могучими дизелями, холодильными камерами и тралами. Есть команда, знающая все эти вещи как свои пять пальцев. Океан тоже налицо. Нет только одного — рыбы. Ее нужно найти.
Криминалистам хорошо: скрываясь, преступники в интересах правосудия заботливо оставляют сигаретный пепел, пуговицы от брюк и удостоверения личности. Определил по учебнику сорт табака, спросил продавцов, сбывших брюки, сверил с удостоверением личности — и преступник, онемев от изумления, садится на свое плацкартное место.
Рыбу искать куда сложнее. Как-то не доходят у ихтиологов руки до этой проблемы, отвлекают другие насущные задачи из области чистой науки. Несколько лет назад на ихтиологическом небосклоне зажглась звезда первой величины — альфа, как говорят астрономы. Обобщив опыт поколений, ученый М. пришел к выводу, что рыба водится преимущественно в мокрой среде, то есть в воде. Теперь стало легче. Стало ясно, что рыбу следует искать преимущественно в воде. Остальное было делом техники. Ихтиологи бросились на штурм проблемы. У природы была вырвана еще одна тайна: рыбу нужно искать там, где есть скопления планктона. Но тут же выяснилось, что в Индийском океане, например, скопления планктона имеются на всей площади. Тогда в океаны на научно-исследовательских судах вышли сводные батальоны ученых. Одному коллективу за полтора месяца напряженной работы удалось доказать, что плотность криля — маленького рачка величиной с мизинец — пятьдесят граммов на кубический метр воды и посему этот рачок промышленного значения не имеет. А другое исследовательское судно много месяцев изучало Антарктику. Было доказано, что плотность айсбергов выше плотности воды и что пингвины едят сгущенное молоко.
Справедливости ради надо сказать, что среди ихтиологов были и есть действительно крупные ученые, оказавшие рыбакам неоценимую практическую помощь. Так, в тридцатые годы академик Книпович нашел скопления рыбы в Баренцевом море, показал ее пути, условия формирования косяков. С уважением относятся рыбаки и к трудам академика Марти, некоторых других ученых. Но в общем-то на промысловых судах к ученым-ихтиологам отношение пока ироническое. Рыбаки пристально следят за литературой, жадно изучают, ее но, право же, она пока вооружает их стрелами с кремневыми наконечниками. Я убедился в этом, когда целая флотилия траулеров оказалась перед фактом: рыба ушла. Куда, почему, надолго ли, вернется ли она, где ее искать? — вот каких ответов ждут рыбаки от науки.
Настали трудные дни. Траулеры разбрелись в разные стороны, тычась тралами в океан, как слепые котята. Где рыба? Где ты, рыбацкое счастье?
Теперь-то я знаю, что это такое.
Это оркестровый туш, пионеры с цветами и портреты в газетах — в конце рейса.
Это ноющие спины, растертые в кровь ладони, авралы, десятки глаз, впившихся в появившийся на поверхности трал, мертвое молчание, если он пустой, и сдержанная радость, если он полный, — в середине рейса.
Это сотня миль попусту пройденного океана, бессонные ночи капитана, ледяные радиограммы начальства — в начале рейса.
Так что рыбацкое счастье — это не клад золотых монет, найденных во время ремонта квартиры дореволюционной старухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Здесь, на «Канопусе», я понял, что ученый был прав. Рыбы в океане очень много. И если ее сгонять хворостиной к тралу, на котором висят транспаранты «Добро пожаловать», и если рыба примет это любезное приглашение, и если она окажется не медузой или скатом, и если трал счастливо минует многочисленные ловушки, заботливо подготовленные океаном на дне, тогда все в порядке.
«Канопус» нетерпеливо пересекал Красное море, подгоняемый оптимистическими радиограммами собратьев-траулеров, которые уже давно паслись в Аравийском море. Капитаны сообщали, что уловы по сорок—пятьдесят тонн в сутки, что рыба сама лезет в трал, скандаля, давясь и расталкивая друг друга локтями, — картина, которую может представить каждый побывавший в Центральном доме кино во время бесплатного просмотра. За спиной — две недели томительного перехода. Рыба! Все мысли только о рыбе! Она начало, середина и конец любого разговора, она хлеб насущный и возвышенная мечта рыбака, который на полгода покинул любимый город и любимую жену — а у рыбака жена обязательно любимая, иначе в море нельзя, — чтобы вернуться с честью. А это значит, что должна быть рыба. Сорок тонн на каждую из восьмидесяти душ населения «Канопуса». Причем не теоретических, а осязаемых на ощупь, радующих не воображение, а желудок.
Два часа ночи. В слип, с которого сейчас соскользнет в море сорокаметровая капроновая авоська, старший тралмастер Валерий Жигалев швыряет бутылку шампанского. Провожаемый долгими взглядами трал пошел вниз. Теперь шутки в сторону, лишнюю болтовню — отставить. Ожидание первого трала священно. Нам подмигивает Канопус, симпатичная звездочка из созвездия Арго. Это наш ангел-хранитель, который каждую ночь приходит поболеть за своего крестника, перекинуться парочкой-другой слов. Он очень красив, весь в радужных огоньках, точно стеклянный шарик на солнце, если смотреть на него в бинокль. А простым глазом — простая звезда, обыкновенный светлячок на небе. В жизни чаще бывает наоборот: я, во всяком случае, никогда не беру в театр бинокль: иные театральные звезды хорошо смотрятся издали.
Море штормит. Волны бьются о слип и вкатываются на корму. В благоговейном молчании стоят на кормовом мостике свободные от вахты члены экипажа.
— Вира трал! — командует капитан Шестаков.
Оживились заскучавшие от безделья лебедки. Освещенные прожекторами стальные ваера потянулись из океана. За бортом сплошная мгла, таинственная мгла, окутавшая бушующую стихию. И где-то из глубин океана сейчас рвется домой, на траулер, на заброшенный в первобытную беспредельность очажок цивилизации, трал, заполненный неизвестностью. Первый трал! Что ты нам принесешь? А по корме уже грохочут бобынцы — чугунные шары, которые одни только знают, что такое прогулка по дну океана. А вот и трал, родной, долгожданный. Он принес первую рыбу — полведра черного карася, и час спустя, пройдя через руки кока, весь улов был подан на нескольких тарелках.
Не в силах смотреть на разочарованного крестника, Канопус вместе со своим созвездием скрылся за горизонт. Выключили рацию и ушли из радиорубки Саша Ачкинази и Николай Цирлин — им не о чем докладывать. Погасли огни Адена, заалел восток, а в штурманской рубке все продолжалось обсуждение персонального дела Индийского океана, выкинувшего свою первую шутку.
— Первый трал всегда комом, — подбил итоги капитан. — У остальных-то судов дела хороши! Полный вперед!
У мыса Рас-Фартак была назначена встреча всех шести траулеров, совсем как на Пушкинской площади под часами. Все уже были на месте. Траулеры бродили как неприкаянные, и всегда гордые, стройные их трубы казались сейчас сутулыми и усталыми.
У них тралы тоже были пустыми. Ночью рыба ушла. Куда — неизвестно, на дверях — замок, записки нет. Ушла, не сказав последнее «прости».
Позади — Севастополь, Камышовая бухта и две с половиной тысячи миль. Впереди сплошные вопросительные знаки.
ИСКАТЕЛИ СЧАСТЬЯ
Итак, давайте разберемся. Есть судно с могучими дизелями, холодильными камерами и тралами. Есть команда, знающая все эти вещи как свои пять пальцев. Океан тоже налицо. Нет только одного — рыбы. Ее нужно найти.
Криминалистам хорошо: скрываясь, преступники в интересах правосудия заботливо оставляют сигаретный пепел, пуговицы от брюк и удостоверения личности. Определил по учебнику сорт табака, спросил продавцов, сбывших брюки, сверил с удостоверением личности — и преступник, онемев от изумления, садится на свое плацкартное место.
Рыбу искать куда сложнее. Как-то не доходят у ихтиологов руки до этой проблемы, отвлекают другие насущные задачи из области чистой науки. Несколько лет назад на ихтиологическом небосклоне зажглась звезда первой величины — альфа, как говорят астрономы. Обобщив опыт поколений, ученый М. пришел к выводу, что рыба водится преимущественно в мокрой среде, то есть в воде. Теперь стало легче. Стало ясно, что рыбу следует искать преимущественно в воде. Остальное было делом техники. Ихтиологи бросились на штурм проблемы. У природы была вырвана еще одна тайна: рыбу нужно искать там, где есть скопления планктона. Но тут же выяснилось, что в Индийском океане, например, скопления планктона имеются на всей площади. Тогда в океаны на научно-исследовательских судах вышли сводные батальоны ученых. Одному коллективу за полтора месяца напряженной работы удалось доказать, что плотность криля — маленького рачка величиной с мизинец — пятьдесят граммов на кубический метр воды и посему этот рачок промышленного значения не имеет. А другое исследовательское судно много месяцев изучало Антарктику. Было доказано, что плотность айсбергов выше плотности воды и что пингвины едят сгущенное молоко.
Справедливости ради надо сказать, что среди ихтиологов были и есть действительно крупные ученые, оказавшие рыбакам неоценимую практическую помощь. Так, в тридцатые годы академик Книпович нашел скопления рыбы в Баренцевом море, показал ее пути, условия формирования косяков. С уважением относятся рыбаки и к трудам академика Марти, некоторых других ученых. Но в общем-то на промысловых судах к ученым-ихтиологам отношение пока ироническое. Рыбаки пристально следят за литературой, жадно изучают, ее но, право же, она пока вооружает их стрелами с кремневыми наконечниками. Я убедился в этом, когда целая флотилия траулеров оказалась перед фактом: рыба ушла. Куда, почему, надолго ли, вернется ли она, где ее искать? — вот каких ответов ждут рыбаки от науки.
Настали трудные дни. Траулеры разбрелись в разные стороны, тычась тралами в океан, как слепые котята. Где рыба? Где ты, рыбацкое счастье?
Теперь-то я знаю, что это такое.
Это оркестровый туш, пионеры с цветами и портреты в газетах — в конце рейса.
Это ноющие спины, растертые в кровь ладони, авралы, десятки глаз, впившихся в появившийся на поверхности трал, мертвое молчание, если он пустой, и сдержанная радость, если он полный, — в середине рейса.
Это сотня миль попусту пройденного океана, бессонные ночи капитана, ледяные радиограммы начальства — в начале рейса.
Так что рыбацкое счастье — это не клад золотых монет, найденных во время ремонта квартиры дореволюционной старухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34