Извивалось на палубе и несколько узких, длинных лент — морские змеи. В их крохотных головках таилась грозная опасность: укус такой змеи убивает в тридцать секунд. Поэтому военный трибунал в лице технолога Анатолия Тесленко приговорил их к немедленной смертной казни без права кассации, а Павел Степанович Мельников, бывший водитель севастопольских троллейбусов, а ныне матрос первого класса, привел приговор в исполнение. В трале оказался десяток метровых угрей, злобно скаливших свои острозубые пасти и готовых вцепиться даже в стальной трос, множество длинных и очень плоских серебристых рыб, к которым удивительно шло их название — рыба-сабля; солидно лежали на палубе мерроу — пудовые рыбины, которых рыбаки ласково называли «кабанчики», и, наконец, две черепахи. Я с детства люблю черепах, добродушных, никому не приносящих зла животных, и эта любовь перешла по наследству к моему сыну Саше. От нашего общего имени я обратился с просьбой даровать им жизнь. Матросы Володя Елисеев и Вадим Сучков потащили их к слипу, и черепахи со слезами благодарности на глазах уплыли к своим семьям, которые они так опрометчиво покинули.
Рыбы, за которой мы сюда пришли, — карася, сома, макрели — было мало, но это никого не обескуражило. Всем было ясно, что рыба есть. Нужно только установить, на каких глубинах, в каких местах она пасется. Снова и снова летел в море трал, обшаривая дно и докладывая о добытых уликах. Все более упитанным возвращался он из океана. Кольцо вокруг рыбы сжималось, и, наконец, поняв бессмысленность дальнейшего сопротивления, она сдалась на милость победителя: очередной трал принес шесть тонн чистого карася.
Это уже был успех. Поиск закончился. Начались рыбацкие будни.
ПЕРВАЯ ПОДВАХТА
В этот день я впервые понял, что такое настоящий горячий душ. Во избежание кривотолков должен заявить, что душ мне и раньше приходилось принимать — после тренировок, зарядки и вообще в гигиенических целях. Но все это было не то. Подлинное наслаждение от душа я впервые получил 2 сентября 1965 года.
Когда идет настоящая рыба, на траулере объявляется аврал. В этот период каждая пара рабочих рук ценится на вес золота: рыбу нужно поскорее ошкерить, рассортировать и заморозить, иначе она, простите, протухнет. Вот почему капитан, плохо скрывая сомнения в правильности своего решения, все-таки разрешил мне влезть в рыбацкую шкуру и выйти на подвахту. Рыбацкая шкура — это полупудовые резиновые сапоги до паха, непромокаемый передник и полотняная панама. Законченность этому изысканному туалету придают белые нитяные перчатки, какие милиционеры надевают по праздникам. Думаю, что рыбаков снабдили такими перчатками в эстетических целях, чтобы воспитать чувство изящества и красоты. Поначалу кажется, что ты попал в общество переодетых аристократов, и только отборные проклятья, которыми матросы осыпают свои ни в чем не повинные белые перчатки, помогают правильно сориентироваться.
Я вышел на корму как раз тогда, когда мои услуги были особенно нужны: у траловой команды начался перекур. Я сразу же в темпе подключился к этому делу. Моя симпатия, старший тралмастер Валерий Жигалев, паренек с на редкость обаятельной улыбкой, разъяснил своим ребятам — мастеру Толе Запорожцеву, матросам Вадиму Сучкову и Володе Елисееву (тому самому, которого когда-то сшибла с ног акула), как им повезло, что они получили в подкрепление именно меня. Валерий сказал, что я — это как раз то, что им надо.
— С приходом Марковича, — проникновенным голосом закончил он свою речь, — траловая команда превратилась в грозную силу. Вперед!
Запорожцев предложил тут же отпраздновать мой приход, и мы, передавая друг другу бутылки, по очереди напились холодной газированной воды. Потом ребята начали совещаться, как бы получше меня приспособить, чтобы я мог принести наибольшую пользу. Было решено, что если я устроюсь в теньке и буду читать книгу, то окажу траловой команде воистину неоценимую помощь. Я терпеливо дождался, пока их остроумие иссякло, и с достоинством заявил, что мое право на труд священно, и я никому не позволю на него покуситься. Я добавил, что намерен высоко держать знамя трудовой сухопутной интеллигенции. Мы спорили до тех пор, пока из ванны не раздался голос рыбмастера Виктора Зеленина:
— Маркович, приходите помогать нам, в рыбцех!
Я торжествовал: видите, черти, на части меня разрывают!
— Он нам самим нужен! — крикнул Зеленину Анатолий и уже серьезно добавил: — Только уговор: будьте осторожны, утром Павлу Степановичу скат шипом ногу пропорол.
И побежал к лебедке — вирать трал.
Метр за метром наматывались на барабан туго сплетенные ваера. Двести метров — и показались доски: обитые железом плоские деревянные круги, которые в воде держат трал раскрытым. Минута — и доски закреплены по обеим сторонам слипа. Теперь можно поднимать трал на корму. Мы смотрим на бурлящую воду: траловый мешок всплыл! Значит, рыба есть, и ее сейчас много. Мешок медленно вползает на корму. Он перепоясан поперек, как колбаса веревочками, и мы считаем: раз, два, три… пять… десять делений— это тонн пятнадцать рыбы!
По корме никто не ходит — все бегают: нужно побыстрее освободить трал. Валерий энергичными рывками выдергивает скрепляющий конец, мешок расползается, и в образовавшуюся брешь из шланга хлещет мощная струя воды. На палубу врывается серебряная река. Только поспевай! Деревянными дворницкими скребками мы сгребаем рыбу и сбрасываем ее в раскрытую дверцу ванны. Работать было бы куда легче, если бы не мешали скаты, акулы, угри и барракуды. Их в трале — несколько тонн, и сейчас они — балласт, есть рыба получше. И мы откидываем в сторону скатов, зубастых угрей и барракуд, готовых вцепиться в сапог, друг в друга и во все, что попадется в пасть, выбрасываем за борт акул катранов. Я уже привык к акулам и не испытываю к ним прежнего благоговейного уважения. Мне даже смешно, что Юрий Зубков заехал мне акулой по голой спине, да и сам я бестрепетной рукой выбросил за борт пару десятков катранов.
— Черт бы его побрал! — В трале застрял огромный скат, килограммов на сто пятьдесят. Он загородил дорогу рыбе и создал пробку, как самосвал на улице. Пять драгоценных минут его вытаскивают, почтительно косясь на длиннющий, больше четверти метра, шип — грозное оружие, которым скат может пропороть насквозь. Но гигант, наверное, уже уснул — он недвижим, и я, улучив минутку, отсекаю шип на добрую память о нашей встрече.
Под рыбной горой расплывается темное пятно: это раздавило каракатицу. Вот она, вымазанная чернилами, как первоклассник.
— Осторожней! — предупреждает технолог Тесленко. Мы отклоняемся в сторону — с муреной шутить не стоит. Она еще жива и судорожно извивается, раскрывая и закрывая пасть. В инструкции сказано, что у мурен вкусное мясо и только голова ядовита, но мы их выбрасываем — к моему удовольствию. Всю жизнь терпеть не могу змей во всех их разновидностях.
Вокруг рыб с корзиной в руке бродит Гриша Арвеладзе.
— Пальчики оближешь! — мечтательно говорит он, приподняв за хвост мясистую негриту. — Эй, куда ходишь? По макрель ходишь! Места тебе мало, такая рыба давишь!
Действительно, королевская макрель— потрясающе вкусная рыба. Но особой любовью все же пользуются креветки. Свежие, они вкуснее крабов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34