Значит, ты парень ничего, стоящий. И очень неуютно чувствует себя тот, кого Евгеньич остроумно и зло высмеивает, с кем разговаривает односложно, сухим, этаким несмазанным голосом. Отношение свое он скрывать не умеет — и не скрывает.
В отличие от бурного и взрывчатого сангвиника Шестакова Александр Евгеньевич несколько медлителен и подчеркнуто спокоен; если капитан весело остроумен, то у его первого помощника типично иронический склад ума. И манерой поведения, и речью Сорокин чем-то неуловимо напоминает известного в прошлом киноактера Петра Алейникова из «Большой жизни» — в тех эпизодах, где Алейников посерьезнее обычного.
…Перечитал я сейчас все, что написал о Сорокине, и с некоторым ужасом подумал о том, что уж очень он у меня получился положительный. Я понимаю, что для жизненной правды неплохо бы привесить ему хоть какой-нибудь ярлычок, но — пить он не пьет, любит жену и дочку, даже курить бросил. Ну как мне вас убедить, что это не штамп, черт возьми? Землю есть, что не вру?
ВОЛЬНЫЕ СЫНЫ ЭФИРА
Скоро кончается наше одиночество. Один за другим, с интервалом в сутки, к нам идут траулеры «Ореанда» и «Балаклава», а через десять дней подойдет плавбаза «Шквал», которая примет с «Канопуса» груз и меня. «Шквал» идет из Атлантики, он уже обогнул мыс Доброй Надежды, и каждый вечер радисты получают от плавбазы ее координаты. Вот и сейчас, всматриваясь в листочек с цифрами, Пантелеич определяет на карте местонахождение «Шквала».
— Вот здесь. — Пантелеич невозмутимо тычет пальцем в район Бухареста.
Мы проверяем. Действительно, судя по радиограмме, «Шквал» сейчас бороздит поля и леса Румынской Народной Республики. Саша Ачкинази, ворча, исправляет ошибку в широте и отправляет плавбазу на место — к южным берегам Африки.
Мы сидим в каюте начальника радиостанции. Идет «вечерний звон». Саша яростно спорит с Пантелеичем, который на ходу импровизирует, какие последствия могла бы иметь злополучная ошибка в широте.
— Это что, — говорит Коля Цирлин. — Один мой напарник дежурил ночью, весь вечер он развлекался и очень устал, все время клевал носом. В конце радиограммы на имя начальника главка он задремал, а очнулся в конце другой. Можете себе представить, какая физиономия была у начальника, когда наутро он прочитал радиограмму: «Немедленно отгрузите дизеля трансформаторы противном случае вынужден применить санкции целую нежные щечки твой Миша».
Тема благодатная. Витя тут же рассказывает про доктора, который в спешке вырвал здоровый зуб, посмотрел, ужаснулся, и вырвал еще один, тоже здоровый; я рассказал о знаменитой газетной ошибке: «Петренко Павел Кузьмич возбуждает дело о разводе с Ивановым Степаном Васильевичем»; запас веселых ошибок нашелся у всех.
— Вам бы только посмеяться, — трагическим голосом говорит Саша. — А со мной однажды такое произошло, что даже сейчас волосы дыбом встают.
И Саша проводит ладонью по своей наголо остриженной голове.
— Дело было года три назад, в Баренцевом море, — выдержав положенную паузу, продолжает он. — Мы вышли из шторма, потрепанные и замерзшие как собаки. Ветер, мороз, мы мокрые, дрожим крупной дрожью, а выпить — ни у кого ни грамма. Хоть бы стопочку для согрева души! Трагедия! Ангина, бронхит, воспаление легких — Север, сами понимаете. И тут мы видим, что механик жмется, чешется, гримасничает — словом, навалились мы на него и выжали бутылку спирта с каким-то странным запахом подозрительного цвета…
— «Букет Абхазии», — предположил Борис Кононов.
— Да, очень похоже. Значит, профильтровали мы его, очистили, как могли, а пить боимся. Черт его знает, что это за напиток. А к нам на траулер приблудился пес, большая и прожорливая дворняга, вечно пасся около камбуза. Решили провести опыт. Уговорили пса вылакать блюдечко и стали изучать реакцию. А пес быстро повеселел и забегал по палубе, как щенок, — понравилось! Все в порядке. Мы со спокойной душой выпили, закусили консервами. Вдруг в кубрик вбегает механик, трясясь, как пугало на ветру, губы белые, глаза вылезли на лоб.
— Беда! — кричит. — Спасайтесь, братцы! Пес… издох!
Нам стало нехорошо. Выскакиваем на палубу — так и есть: пес лежит мешком, лапы в сторону.
— К доктору! — орет механик. — Полундра!
— Я бы вам такую процедуру устроил, — мечтательно проговорил Витя, — что в день свадьбы вспоминали бы, идиоты!
— Не волнуйся, Витюша, — успокоил Саша, — твой изувер коллега нам так промыл желудки, что из медпункта мы выползли на четвереньках, полудохлые от слабости. Б-р-р! И еще прорычал нам вслед: «Три дня будете сидеть на манной каше!» Инквизитор! Ну, Бог с ней, с манной кашей, думаем, зато спасли свои жизни. Выползаем, значит, на палубу, и потускневшими глазами видим такую романтическую картину. На корме стоит и показывает на нас пальцами гогочущая толпа, а воскресший пес, взвизгивая от удовольствия, грызет кость. Оказывается, этот пропойца просто уснул или притворился спящим, чтобы поизмываться над нами и напугать до смерти.
У меня из головы не выходит «Шквал». И домой хочется, и жаль оставлять ребят надолго, еще на целых три месяца. Взглянув на меня, Саша безошибочно определяет мои мысли. И мы начинаем вспоминать о доме, о женах, друзьях — вечный и приятный разговор. Пантелеич рассказывает о своей родной Херсонщине, об островках в устье Днепра, где водится всякая дичь, о гигантских и необыкновенно сочных двухпудовых арбузах. Идя навстречу горячим просьбам слушателей, Пантелеич устанавливает вес арбузов в один пуд, но больше не уступает ни грамма. Он клянется и предлагает лично проверить правоту его слов. Мы тут же решаем будущим летом ехать к нему в гости, чтобы всласть поохотиться на островках и поесть легендарных арбузов. Все размечтались. Всем сразу ужасно захотелось в лесную прохладу, где можно поваляться на зеленой травке, отведать жареных грибов и услышать пение лесных птиц…
— А я, — вносит диссонанс Витя, — куда с большим удовольствием попрактиковался бы в хорошо оборудованной операционной… Впрочем, — веселее добавил он, — завтра подойдет «Ореанда», и мы кое-кем займемся. Через пару дней мы кое-что кое у кого вырежем!
Дед сокрушенно погладил ладонью свой живот. Сначала он заявлял, что только хирург с мировым именем достоин чести вырезать его аппендикс, но после очередного приступа пересмотрел свою позицию. Теперь над Борисом неотвратимо повис дамоклов скальпель — судовым врачом на «Ореанде» работает знаменитый среди рыбаков хирург Клавдия Ивановна Кабоскина, и в ее присутствии он великодушно обещал разрешить себя ошкерить.
Над несчастным Дедом смеются. Особенно изобретателен Саша, изысканно остроумный человек. Я о нем до сих пор мало говорил, а он интересный парень. Донельзя загорелый, черноглазый и черноусый, страстный непоседа, Саша в свои двадцать восемь лет успел побывать в четырех океанах, и в его цепкую память въелись сотни разных морских эпизодов, забавных и трагических, о которых он охотно рассказывает. Энергичный, бесшабашно веселый, большой мастер, никого не обижая, поднять на смех кого угодно, Саша — хорошие дрожжи для любого коллектива. К тому же он превосходный радист, любит и хорошо знает сложное оборудование своего хозяйства.
С ним в паре работает Коля Цирлин, высокий и привлекательный, сразу располагающий к себе человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
В отличие от бурного и взрывчатого сангвиника Шестакова Александр Евгеньевич несколько медлителен и подчеркнуто спокоен; если капитан весело остроумен, то у его первого помощника типично иронический склад ума. И манерой поведения, и речью Сорокин чем-то неуловимо напоминает известного в прошлом киноактера Петра Алейникова из «Большой жизни» — в тех эпизодах, где Алейников посерьезнее обычного.
…Перечитал я сейчас все, что написал о Сорокине, и с некоторым ужасом подумал о том, что уж очень он у меня получился положительный. Я понимаю, что для жизненной правды неплохо бы привесить ему хоть какой-нибудь ярлычок, но — пить он не пьет, любит жену и дочку, даже курить бросил. Ну как мне вас убедить, что это не штамп, черт возьми? Землю есть, что не вру?
ВОЛЬНЫЕ СЫНЫ ЭФИРА
Скоро кончается наше одиночество. Один за другим, с интервалом в сутки, к нам идут траулеры «Ореанда» и «Балаклава», а через десять дней подойдет плавбаза «Шквал», которая примет с «Канопуса» груз и меня. «Шквал» идет из Атлантики, он уже обогнул мыс Доброй Надежды, и каждый вечер радисты получают от плавбазы ее координаты. Вот и сейчас, всматриваясь в листочек с цифрами, Пантелеич определяет на карте местонахождение «Шквала».
— Вот здесь. — Пантелеич невозмутимо тычет пальцем в район Бухареста.
Мы проверяем. Действительно, судя по радиограмме, «Шквал» сейчас бороздит поля и леса Румынской Народной Республики. Саша Ачкинази, ворча, исправляет ошибку в широте и отправляет плавбазу на место — к южным берегам Африки.
Мы сидим в каюте начальника радиостанции. Идет «вечерний звон». Саша яростно спорит с Пантелеичем, который на ходу импровизирует, какие последствия могла бы иметь злополучная ошибка в широте.
— Это что, — говорит Коля Цирлин. — Один мой напарник дежурил ночью, весь вечер он развлекался и очень устал, все время клевал носом. В конце радиограммы на имя начальника главка он задремал, а очнулся в конце другой. Можете себе представить, какая физиономия была у начальника, когда наутро он прочитал радиограмму: «Немедленно отгрузите дизеля трансформаторы противном случае вынужден применить санкции целую нежные щечки твой Миша».
Тема благодатная. Витя тут же рассказывает про доктора, который в спешке вырвал здоровый зуб, посмотрел, ужаснулся, и вырвал еще один, тоже здоровый; я рассказал о знаменитой газетной ошибке: «Петренко Павел Кузьмич возбуждает дело о разводе с Ивановым Степаном Васильевичем»; запас веселых ошибок нашелся у всех.
— Вам бы только посмеяться, — трагическим голосом говорит Саша. — А со мной однажды такое произошло, что даже сейчас волосы дыбом встают.
И Саша проводит ладонью по своей наголо остриженной голове.
— Дело было года три назад, в Баренцевом море, — выдержав положенную паузу, продолжает он. — Мы вышли из шторма, потрепанные и замерзшие как собаки. Ветер, мороз, мы мокрые, дрожим крупной дрожью, а выпить — ни у кого ни грамма. Хоть бы стопочку для согрева души! Трагедия! Ангина, бронхит, воспаление легких — Север, сами понимаете. И тут мы видим, что механик жмется, чешется, гримасничает — словом, навалились мы на него и выжали бутылку спирта с каким-то странным запахом подозрительного цвета…
— «Букет Абхазии», — предположил Борис Кононов.
— Да, очень похоже. Значит, профильтровали мы его, очистили, как могли, а пить боимся. Черт его знает, что это за напиток. А к нам на траулер приблудился пес, большая и прожорливая дворняга, вечно пасся около камбуза. Решили провести опыт. Уговорили пса вылакать блюдечко и стали изучать реакцию. А пес быстро повеселел и забегал по палубе, как щенок, — понравилось! Все в порядке. Мы со спокойной душой выпили, закусили консервами. Вдруг в кубрик вбегает механик, трясясь, как пугало на ветру, губы белые, глаза вылезли на лоб.
— Беда! — кричит. — Спасайтесь, братцы! Пес… издох!
Нам стало нехорошо. Выскакиваем на палубу — так и есть: пес лежит мешком, лапы в сторону.
— К доктору! — орет механик. — Полундра!
— Я бы вам такую процедуру устроил, — мечтательно проговорил Витя, — что в день свадьбы вспоминали бы, идиоты!
— Не волнуйся, Витюша, — успокоил Саша, — твой изувер коллега нам так промыл желудки, что из медпункта мы выползли на четвереньках, полудохлые от слабости. Б-р-р! И еще прорычал нам вслед: «Три дня будете сидеть на манной каше!» Инквизитор! Ну, Бог с ней, с манной кашей, думаем, зато спасли свои жизни. Выползаем, значит, на палубу, и потускневшими глазами видим такую романтическую картину. На корме стоит и показывает на нас пальцами гогочущая толпа, а воскресший пес, взвизгивая от удовольствия, грызет кость. Оказывается, этот пропойца просто уснул или притворился спящим, чтобы поизмываться над нами и напугать до смерти.
У меня из головы не выходит «Шквал». И домой хочется, и жаль оставлять ребят надолго, еще на целых три месяца. Взглянув на меня, Саша безошибочно определяет мои мысли. И мы начинаем вспоминать о доме, о женах, друзьях — вечный и приятный разговор. Пантелеич рассказывает о своей родной Херсонщине, об островках в устье Днепра, где водится всякая дичь, о гигантских и необыкновенно сочных двухпудовых арбузах. Идя навстречу горячим просьбам слушателей, Пантелеич устанавливает вес арбузов в один пуд, но больше не уступает ни грамма. Он клянется и предлагает лично проверить правоту его слов. Мы тут же решаем будущим летом ехать к нему в гости, чтобы всласть поохотиться на островках и поесть легендарных арбузов. Все размечтались. Всем сразу ужасно захотелось в лесную прохладу, где можно поваляться на зеленой травке, отведать жареных грибов и услышать пение лесных птиц…
— А я, — вносит диссонанс Витя, — куда с большим удовольствием попрактиковался бы в хорошо оборудованной операционной… Впрочем, — веселее добавил он, — завтра подойдет «Ореанда», и мы кое-кем займемся. Через пару дней мы кое-что кое у кого вырежем!
Дед сокрушенно погладил ладонью свой живот. Сначала он заявлял, что только хирург с мировым именем достоин чести вырезать его аппендикс, но после очередного приступа пересмотрел свою позицию. Теперь над Борисом неотвратимо повис дамоклов скальпель — судовым врачом на «Ореанде» работает знаменитый среди рыбаков хирург Клавдия Ивановна Кабоскина, и в ее присутствии он великодушно обещал разрешить себя ошкерить.
Над несчастным Дедом смеются. Особенно изобретателен Саша, изысканно остроумный человек. Я о нем до сих пор мало говорил, а он интересный парень. Донельзя загорелый, черноглазый и черноусый, страстный непоседа, Саша в свои двадцать восемь лет успел побывать в четырех океанах, и в его цепкую память въелись сотни разных морских эпизодов, забавных и трагических, о которых он охотно рассказывает. Энергичный, бесшабашно веселый, большой мастер, никого не обижая, поднять на смех кого угодно, Саша — хорошие дрожжи для любого коллектива. К тому же он превосходный радист, любит и хорошо знает сложное оборудование своего хозяйства.
С ним в паре работает Коля Цирлин, высокий и привлекательный, сразу располагающий к себе человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34