Я перестал читать письма.
— Ерунда. Что там может нравиться?
— Вам этого не понять, — рассудительно ответила она. — Вы все-таки мужчина. Я покачал головой.
— Ему всего восемнадцать лет.
— Возраст здесь ни при чем. Либо в тебе что-то есть, либо — нет. А в нем — есть.
Я не стал с ней спорить: у Маргарет не было ухажеров, и я не считал ее компетентным судьей в данном вопросе. Прочитав письма и подсказав Маргарет, как на них ответить, я отправился на кухню сварить себе чашечку кофе.
Беспорядок на столе свидетельствовал о большой работе, проделанной мною за ночь: стаканы из-под молока и кофе остались невымытыми, повсюду валялись исписанные клочки бумаги. Я не спал почти до утра, составляя заявочный список, хотя с большим удовольствием отправился бы в Хэмпстед к Джилли.
Составить заявки оказалось крайне сложным делом не только потому, что я раньше никогда этим не занимался, — из-за Алессандро мне приходилось по несколько раз перечитывать условия скачки и при этом рассчитывать, кого заявлять, если через месяц его не будет, и что делать, если он все-таки останется.
Я серьезно отнесся к угрозам его отца. Иногда мне казалось, что это глупо. Однако Энсо Ривера не шутил, организовав мое похищение неделю назад, и до тех пор, пока над конюшнями висела угроза разорения, благоразумнее было потакать его сыну.
До открытия сезона гладкими скачками оставался примерно месяц — за это время я мог попытаться найти выход. Но на всякий случай я продублировал заявку на скачки учеников и пробеги на скорость. Кроме того, я заявил много лошадей на непопулярные скачки на севере Англии: хотелось Алессандро этого или нет, я не собирался позволять ему начинать карьеру под звон литавр. Напоследок я отыскал в конторе книгу учета, где старый Робинсон отмечал заявки прошлых лет, сделанные отцом, и составил заявочный список на первую неделю по образцу прошлого года, не считая скачек на севере Англии. Как выяснилось, я переусердствовал, — вычеркнув кличек двадцать, я поменял некоторых лошадей местами. Прежде чем переписать черновик на официальный желтый бланк печатными буквами, как требовалось по уставу, я дважды перепроверил себя, чтобы случайно не занести двухлетку на гандикап или кобылу в скачки «Только жеребцов», чем выдал бы себя с головой.
Когда я отдал бланк Маргарет для регистрации и отправки, она спокойно заметила:
— Это — почерк не вашего отца.
— Да, — ответил я. — Он мне диктовал, а я записывал.
Она молча кивнула, но я так и не понял, поверила она мне или нет.
На утренней тренировке Алессандро очень уверенно проездил Пуллитцера, но держался особняком. После завтрака он вернулся с каменным лицом, заставившим меня удержаться от комментариев, и, когда Этти отбыла на Пустошь, был подсажен на Движение. Выезжая из ворот, я оглянулся и увидел, что неугомонный жеребец, по своему обыкновению, изо всех сил лягает тени, а два наездника, оставшиеся проезжать лошадей по рабочей дорожке паддока, стараются держаться от него как можно дальше.
Когда мы вернулись с проездки через час с четвертью, картина была следующая: Джордж держал Движение под уздцы, два наездника спешились, а Алессандро лежал на земле без сознания.
Глава 7
— Движение просто сбросил его с седла, сэр, — сказал один из наездников. — Просто сбросил его с седла. И он ударился головой об ограждение паддока, сэр.
— Это случилось минуту назад, сэр, — добавил второй.
Обоим наездникам было лет по шестнадцать, оба они были учениками, имели одинаково невысокий рост и оба не отличались особой смелостью. Я подумал, что вряд ли они специально напугали лошадь, хотя — кто знает? Твердо я знал только одно: от хорошего здоровья Алессандро зависело мое собственное здоровье.
— Джордж, — сказал я, — поставьте Движение в денник, и, Этти... — Она стояла чуть сзади, прищелкивая языком, но не выглядела слишком опечаленной. — У нас найдется что-нибудь вроде носилок?
— В инвентарной, — кивнув, ответила она и отправила туда Гинджа.
То, что принес Гиндж, носилками можно было назвать с большой натяжкой: грязно-зеленый брезент провисал между двух корявых обломков, которые некогда, скорее всего, были веслами. К тому времени, как появились носилки, сердце мое уже не стучало точно у альпиниста, взобравшегося на Эверест: Алессандро был жив и даже потихоньку начал приходить в себя, так что мрачная тень Энсо перестала маячить перед моими глазами.
Насколько я мог судить, все кости были целы, но тем не менее я действовал с предельной осторожностью. Этти меня не одобряла: она с удовольствием приказала бы Джорджу и Гинджу взять его за руки и за ноги и просто оттащить в сторону. Как человек более выдержанный, я велел осторожно отнести Алессандро в дом и положить на диван в комнате владельцев. Следуя за носилками, я задержался в конторе и попросил Маргарет вызвать врача.
Когда я вошел в комнату владельцев, Алессандро зашевелился. Джордж и Гиндж стояли рядом с диваном: один — старый и повидавший виды, другой — молодой и сварливый, но оба они глядели на своего пациента безо всякого сочувствия.
— Спасибо, — сказал я. — Это все. Сейчас придет врач.
Глядя на них, кому угодно стало бы ясно, что это далеко не все и им есть что сказать, но они поджали губы и отправились высказывать свое мнение в манеж.
Алессандро открыл глаза, и впервые на лице его появилось беспомощное выражение. Он не понимал, что произошло, где он находится и как сюда попал. От удивления он даже стал выглядеть моложе и добрее. Но как только Алессандро заметил меня, к нему мгновенно вернулась память. Голубь превратился в ястреба.
— Что случилось? — спросил он.
— Движение сбросил вас с седла.
— Ox, — сказал он более слабым голосом, чем ему хотелось. Закрыв глаза, молодой Ривера от всей души выругался:
— Гад.
Из конторы послышался шум, и в комнату ворвался шофер. Маргарет попыталась схватить его за руку, но он отшвырнул ее в сторону, как пушинку. Шофер направился в мою сторону, видимо решив, что со мной тоже можно не церемониться.
— Что произошло? — угрожающе произнес он. — Что ты сделал с его сыном? — При звуках этого голоса по моему телу пробежали мурашки, и отчетливо вспомнилась резиновая маска.
Не вставая с дивана, Алессандро заговорил на итальянском языке, который я немного знал благодаря одной своей старой знакомой.
— Прекрати, Карло. Иди в машину. Я упал с лошади. Нейл Гриффон не причинит мне вреда. Возвращайся в машину и жди меня.
Карло вертел головой, как разъяренный бык, но все же успокоился и молча подчинился. Гип-гип ура дисциплине в доме Ривера.
— Сейчас вас осмотрит врач, — сказал я.
— Мне не нужен врач.
— Вы не встанете с дивана, пока я не буду твердо уверен, что с вами все в порядке. Он презрительно усмехнулся.
— Боитесь отца?
— Думайте, что хотите, — сказал я, хотя и так было ясно, что он обо мне думает.
— Ничего страшного, — заключил врач после осмотра. — Пусть сегодня отлежится в постели, а завтра хорошенько отдохнет. Будете, как новенький, молодой человек.
Молодой человек уставился на него неблагодарным взглядом и не удостоил ответом. Пожилой доктор повернулся ко мне, понимающе улыбнулся и попросил дать ему знать, если обнаружатся какие-либо осложнения: тошнота или головная боль.
— Старый дурень, — довольно громко сказал Алессандро, когда я провожал врача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Ерунда. Что там может нравиться?
— Вам этого не понять, — рассудительно ответила она. — Вы все-таки мужчина. Я покачал головой.
— Ему всего восемнадцать лет.
— Возраст здесь ни при чем. Либо в тебе что-то есть, либо — нет. А в нем — есть.
Я не стал с ней спорить: у Маргарет не было ухажеров, и я не считал ее компетентным судьей в данном вопросе. Прочитав письма и подсказав Маргарет, как на них ответить, я отправился на кухню сварить себе чашечку кофе.
Беспорядок на столе свидетельствовал о большой работе, проделанной мною за ночь: стаканы из-под молока и кофе остались невымытыми, повсюду валялись исписанные клочки бумаги. Я не спал почти до утра, составляя заявочный список, хотя с большим удовольствием отправился бы в Хэмпстед к Джилли.
Составить заявки оказалось крайне сложным делом не только потому, что я раньше никогда этим не занимался, — из-за Алессандро мне приходилось по несколько раз перечитывать условия скачки и при этом рассчитывать, кого заявлять, если через месяц его не будет, и что делать, если он все-таки останется.
Я серьезно отнесся к угрозам его отца. Иногда мне казалось, что это глупо. Однако Энсо Ривера не шутил, организовав мое похищение неделю назад, и до тех пор, пока над конюшнями висела угроза разорения, благоразумнее было потакать его сыну.
До открытия сезона гладкими скачками оставался примерно месяц — за это время я мог попытаться найти выход. Но на всякий случай я продублировал заявку на скачки учеников и пробеги на скорость. Кроме того, я заявил много лошадей на непопулярные скачки на севере Англии: хотелось Алессандро этого или нет, я не собирался позволять ему начинать карьеру под звон литавр. Напоследок я отыскал в конторе книгу учета, где старый Робинсон отмечал заявки прошлых лет, сделанные отцом, и составил заявочный список на первую неделю по образцу прошлого года, не считая скачек на севере Англии. Как выяснилось, я переусердствовал, — вычеркнув кличек двадцать, я поменял некоторых лошадей местами. Прежде чем переписать черновик на официальный желтый бланк печатными буквами, как требовалось по уставу, я дважды перепроверил себя, чтобы случайно не занести двухлетку на гандикап или кобылу в скачки «Только жеребцов», чем выдал бы себя с головой.
Когда я отдал бланк Маргарет для регистрации и отправки, она спокойно заметила:
— Это — почерк не вашего отца.
— Да, — ответил я. — Он мне диктовал, а я записывал.
Она молча кивнула, но я так и не понял, поверила она мне или нет.
На утренней тренировке Алессандро очень уверенно проездил Пуллитцера, но держался особняком. После завтрака он вернулся с каменным лицом, заставившим меня удержаться от комментариев, и, когда Этти отбыла на Пустошь, был подсажен на Движение. Выезжая из ворот, я оглянулся и увидел, что неугомонный жеребец, по своему обыкновению, изо всех сил лягает тени, а два наездника, оставшиеся проезжать лошадей по рабочей дорожке паддока, стараются держаться от него как можно дальше.
Когда мы вернулись с проездки через час с четвертью, картина была следующая: Джордж держал Движение под уздцы, два наездника спешились, а Алессандро лежал на земле без сознания.
Глава 7
— Движение просто сбросил его с седла, сэр, — сказал один из наездников. — Просто сбросил его с седла. И он ударился головой об ограждение паддока, сэр.
— Это случилось минуту назад, сэр, — добавил второй.
Обоим наездникам было лет по шестнадцать, оба они были учениками, имели одинаково невысокий рост и оба не отличались особой смелостью. Я подумал, что вряд ли они специально напугали лошадь, хотя — кто знает? Твердо я знал только одно: от хорошего здоровья Алессандро зависело мое собственное здоровье.
— Джордж, — сказал я, — поставьте Движение в денник, и, Этти... — Она стояла чуть сзади, прищелкивая языком, но не выглядела слишком опечаленной. — У нас найдется что-нибудь вроде носилок?
— В инвентарной, — кивнув, ответила она и отправила туда Гинджа.
То, что принес Гиндж, носилками можно было назвать с большой натяжкой: грязно-зеленый брезент провисал между двух корявых обломков, которые некогда, скорее всего, были веслами. К тому времени, как появились носилки, сердце мое уже не стучало точно у альпиниста, взобравшегося на Эверест: Алессандро был жив и даже потихоньку начал приходить в себя, так что мрачная тень Энсо перестала маячить перед моими глазами.
Насколько я мог судить, все кости были целы, но тем не менее я действовал с предельной осторожностью. Этти меня не одобряла: она с удовольствием приказала бы Джорджу и Гинджу взять его за руки и за ноги и просто оттащить в сторону. Как человек более выдержанный, я велел осторожно отнести Алессандро в дом и положить на диван в комнате владельцев. Следуя за носилками, я задержался в конторе и попросил Маргарет вызвать врача.
Когда я вошел в комнату владельцев, Алессандро зашевелился. Джордж и Гиндж стояли рядом с диваном: один — старый и повидавший виды, другой — молодой и сварливый, но оба они глядели на своего пациента безо всякого сочувствия.
— Спасибо, — сказал я. — Это все. Сейчас придет врач.
Глядя на них, кому угодно стало бы ясно, что это далеко не все и им есть что сказать, но они поджали губы и отправились высказывать свое мнение в манеж.
Алессандро открыл глаза, и впервые на лице его появилось беспомощное выражение. Он не понимал, что произошло, где он находится и как сюда попал. От удивления он даже стал выглядеть моложе и добрее. Но как только Алессандро заметил меня, к нему мгновенно вернулась память. Голубь превратился в ястреба.
— Что случилось? — спросил он.
— Движение сбросил вас с седла.
— Ox, — сказал он более слабым голосом, чем ему хотелось. Закрыв глаза, молодой Ривера от всей души выругался:
— Гад.
Из конторы послышался шум, и в комнату ворвался шофер. Маргарет попыталась схватить его за руку, но он отшвырнул ее в сторону, как пушинку. Шофер направился в мою сторону, видимо решив, что со мной тоже можно не церемониться.
— Что произошло? — угрожающе произнес он. — Что ты сделал с его сыном? — При звуках этого голоса по моему телу пробежали мурашки, и отчетливо вспомнилась резиновая маска.
Не вставая с дивана, Алессандро заговорил на итальянском языке, который я немного знал благодаря одной своей старой знакомой.
— Прекрати, Карло. Иди в машину. Я упал с лошади. Нейл Гриффон не причинит мне вреда. Возвращайся в машину и жди меня.
Карло вертел головой, как разъяренный бык, но все же успокоился и молча подчинился. Гип-гип ура дисциплине в доме Ривера.
— Сейчас вас осмотрит врач, — сказал я.
— Мне не нужен врач.
— Вы не встанете с дивана, пока я не буду твердо уверен, что с вами все в порядке. Он презрительно усмехнулся.
— Боитесь отца?
— Думайте, что хотите, — сказал я, хотя и так было ясно, что он обо мне думает.
— Ничего страшного, — заключил врач после осмотра. — Пусть сегодня отлежится в постели, а завтра хорошенько отдохнет. Будете, как новенький, молодой человек.
Молодой человек уставился на него неблагодарным взглядом и не удостоил ответом. Пожилой доктор повернулся ко мне, понимающе улыбнулся и попросил дать ему знать, если обнаружатся какие-либо осложнения: тошнота или головная боль.
— Старый дурень, — довольно громко сказал Алессандро, когда я провожал врача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45