— Что же касается Индиго, — резко продолжил я, едва сдерживая свой гнев, — может быть, старик и был для вас бесполезен, но если вы станете причиной гибели других лошадей, это означает, что на них вы уже никогда не сможете побеждать.
Он с большим трудом открыл рот.
— Я не был причиной... гибели Индиго. Я вынул из кармана жестянку и протянул ему. Он медленно снял крышку, поджал губы и прочитал записку.
— Я не хотел... Я не просил его убивать Индиго. — Самодовольная улыбка исчезла. Алессандро все еще держался вызывающе, но уже начал оправдываться. — Отец очень обозлился, когда узнал, что Движение сбросил меня с седла.
— Значит, вы просили, чтобы он убил Движение?
— Нет, не просил, — страстно заявил он. — Вы же сами сказали: какой смысл убивать скакуна, если на нем можно взять приз?
— Но убить старого беззащитного Индиго только потому, что вы свалились с лошади, на которой сами настояли...
Впервые он опустил глаза и уставился на ковер. Пожалуй, где-то в глубине души он не был горд своим поведением.
— Вы ему не сказали, — угадал я. — Вы не сказали, что сами настояли на том, чтобы вам дали Движение.
— Мне приказала мисс Крэйг, — упрямо ответил он.
— Только не тогда, когда он вас сбросил. Алессандро посмотрел на меня, и я готов был поклясться, что вид у него просто несчастный.
— Я не говорил отцу, что вылетел из седла.
— А кто ему сказал?
— Карло. Шофер.
— Вы могли объяснить, что я не хотел причинять вам вреда.
Несчастное выражение на его лице превратилось в отчаянное.
— Вы видели моего отца, — сказал он. — Иногда ему ничего нельзя объяснить, в особенности когда он сердится. Он сделает для меня все, что я попрошу, но что-то ему объяснить я не могу.
Алессандро ушел, а я остался сидеть, не зная, что подумать.
Он не мог объясниться со своим отцом.
Энсо сделает для Алессандро все, что тот попросит... сметет на его пути любые препятствия, невзирая на трудности, и не остановится, пока Алессандро не пресытится, но поговорить по душам они не в состоянии.
А я... я лгал, изворачивался и шел по лезвию бритвы, чтобы спасти скаковые конюшни моего отца. Но поговорить в ним? Нет, этого я тоже не мог.
Глава 8
— Вы знаете, — небрежно сказала Маргарет, поднимая взгляд от пишущей машинки, — что Алессандро живет в придорожной гостинице «Форбэри Инн»?
Нет, не знаю, — ответил я. — Но это неудивительно, если учесть, что он приезжает к нам на «Мерседесе» с личным шофером.
— Он живет один в двух комнатах, не считая ванной, и кушает меньше птички.
— Откуда вам это известно?
— Вчера к Сузи в гости пришла школьная подруга, а она дочь регистраторши в «Форбэри Инн».
— Известны еще какие-нибудь интимные подробности?
Она улыбнулась.
— Алессандро каждое утро надевает костюм для верховой езды, куда-то уезжает на своей машине. А когда возвращается, то сразу же принимает ванну с очень приятным запахом.
— Сколько лет дочери регистраторши?
— Семь.
— Маленький сыщик.
— Все дети очень наблюдательны... А еще она сказала, что Алессандро не желает ни с кем разговаривать, кроме своего шофера, и говорят они на каком-то смешном языке...
— Итальянском, — пробормотал я.
— ...и что его никто не любит, потому что он очень груб, но шофера любят еще меньше, потому что он еще грубее.
Я задумался.
— Как вам кажется, — спросил я, — можно ли узнать через вашу дочь... вернее, через ее подругу... вернее, через маму ее подруги, какой домашний адрес дал Алессандро, когда регистрировался?
— Почему бы вам просто не спросить его самого?
— Увы, — сказал я. — Наш Алессандро иногда бывает крайне тяжел в общении. Разве вы не задавали ему этого вопроса, когда заполняли контракт?
— Он сказал, что у них нет постоянного места жительства, так как они все время переезжают с места на место.
— Мм-м... — Я кивнул.
— Удивительно... Не понимаю, что здесь скрывать? Да, конечно, я спрошу у подруги Сузи, сможет она узнать или нет.
— Прекрасно, — ответил я без особой надежды в голосе.
Джилли сказала, что хочет приехать ко мне в Роули Лодж и, хотя бы ненадолго, там остаться.
Я нежно на нее посмотрел и поцеловал в нос. При других обстоятельствах ее присутствие доставило бы мне огромное удовольствие.
— Нет, — сказал я, — только не сейчас.
— А когда?
— Летом.
Она понимающе посмотрела на меня и скорчила гримасу.
— Я знаю: когда ты сильно занят, тебя раздражает домашняя суета.
— Ты не суетлива. — Я улыбнулся и опять поцеловал ее. — К тому же я приезжаю в Хэмпстед.
— Раз в неделю. И то только потому, что это недалеко от больницы.
— Я заезжаю в больницу только потому, что это по пути к тебе...
* * *
Невилл Ноллис Гриффон отказался мне помочь в развитии нового этапа отношений между отцом и сыном.
Он сообщил, что, раз мне никак не удается найти хорошего тренера на его место, он прекрасно сделает это сам при помощи телефона.
Отец сказал, что составил заявочные списки на последующие две недели скачек и что Маргарет надлежит их отпечатать и разослать.
Он приказал снять Горохового Пудинга со скачек на приз Линкольна.
Отцу не понравилось, что я принес ему маленькие бутылки Боллингера 1964 года, тогда как он предпочитает 1961-й.
— Значит, тебе лучше, — сказал я, как только мне удалось вставить слово в его монолог.
— Что? Да, конечно. Ты слышал, что я тебе сказал? Горохового Пудинга надо снять со скачек на приз Линкольна.
— Почему?
Он бросил на меня раздраженный взгляд.
— С чего ты взял, что его можно подготовить за такой короткий срок?
— Этти хорошо разбирается в лошадях. Она говорит, что Гороховый Пудинг будет в форме.
— Я не позволю поставить Роули Лодж в смешное положение из-за того, что конюшни заявили на скачки неподготовленных скакунов.
— Если Гороховый Пудинг себя не проявит, люди все равно не усомнятся в том, что ты — хороший тренер.
— Дело не в этом, — сдержанно сказал он. Я открыл одну из маленьких бутылок и налил золотистую жидкость в его любимый бокал эпохи короля Якова, который специально захватил с собой. Шампанское не показалось бы ему таким вкусным, налей я его в стаканчик для вставных зубов. Он сделал глоток и явно пришел и выводу, что 1964 год вполне сносен, хоть и не высказал этого вслух.
— А дело в том, — поучительно, как полному дебилу, пояснил он, — что, если жеребец плохо выступит на скачках, это снизит его ценность как будущего производителя.
— Да, я знаю.
— Не говори глупостей, откуда тебе знать? Ты вообще ничего не знаешь.
Я уселся в кресло для посетителей, откинулся на спинку, положил ногу на ногу и начал говорить тоном рассудительным и авторитетным, которому научился в деловых промышленных кругах и которым у меня почему-то до сих пор не хватало ума разговаривать с собственным отцом.
— Роули Лодж, — сказал я, — ждут большие финансовые затруднения, и причина тому — погоня за престижем. Ты боишься выставить Горохового Пудинга на приз Линкольна, потому что являешься владельцем половинной доли, и если жеребец пробежит плохо, ты пострадаешь в той же степени, что и леди Вектор.
Он выплеснул шампанское на простыню и не заметил этого.
— Мне известно, — продолжал я, — что тренеры часто бывают владельцами или совладельцами тех лошадей, которых они тренируют. Однако в Роули Лодж ты стал совладельцем слишком многих лошадей. Я думаю, ты сделал это специально для того, чтобы другие конюшни не смогли перехватить рысаков, которых ты считал перспективными, и, наверное, ты часто говорил владельцам нечто вроде:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45