— Вам остается только сделать все, что в ваших силах, — и ваша совесть будет чиста, — заметил Тобиас, возясь с очередной зубочисткой. — Вы ведь нисколько не виноваты в том, что пивоваренный завод оказался в такой трудной ситуации. Но, кажется, вас втянули в это дело по рукоять. От этой по-свойски сказанной фразы я чуть не вздрогнул, однако заставил себя улыбнуться. «По рукоять». Вот именно. Последние пять лет я в известном смысле все время был «по рукоять» в опасности. Пять лет понадобилось, чтобы эти вчерашние ублюдки добрались до двери моей хижины.
— Да, кстати, — сказал я, — насчет этой скаковой лошади. Так кому же все-таки она принадлежит?
Тобиас нахмурился:
— Вам надо спросить об этом у сэра Айвэна. В списках имущества завода Гольден-Мальта нет. Ежегодных заявок на переоценку не поступало, как если бы это было офисное оборудование, но завод платил за тренинг и защищал эти выплаты от налогообложения как расходы на рекламу. Я уже говорил и повторю еще раз: вам надо разобраться с этим самому.
В течение следующего часа он просмотрел со мною вместе счета за последний год — статью за статьей. Из объяснений Тобиаса я понял, что если бы не вероломство финансового директора — сотрудника пивоваренного завода, отвечающего за оборот наличности, производство пива было бы таким же прибыльным, каким было всегда.
— Самое лучшее достояние завода — главный пивовар, — сказал Тобиас. — Не потеряйте его.
— Я ничего не смыслю в пивоварении, — беспомощно сказал я.
— От вас это и не требуется. Вы верховный стратег. Просто я как постороннее лицо даю вам добрый совет. И могу сказать, что пивоваренный завод — это участник рынка, ощутимо оживившийся с тех пор, как к делу приступил этот замечательный мастер своего дела.
— Благодарю вас. — Вы выглядите очень устало, — сказал Тобиас.
— Я никогда не был силен в расчетах.
— Не волнуйтесь. Вы все делаете правильно.
Он положил передо мной бумаги, которые я должен был подписать. Я внимательно прочел их, стараясь во все вникнуть как можно глубже, но во многом доверился Тобиасу Толлрайту. Вот так же, вне всякого сомнения, Айвэн доверял своему финансовому директору.
— Желаю вам удачи в ваших завтрашних переговорах с банком, — сказал Тобиас, сложив подписанные бумаги вместе и обсасывая свою очередную зубочистку. — Не позволяйте им схватить себя за горло.
А схватят, так не они первые, подумал я и спросил:
— Вы пойдете туда со мной? Он покачал головой:
— Это ваша обязанность, не моя. Могу лишь еще раз пожелать вам удачи.
— У меня к вам еще один вопрос... — сказал я.
— Да.
— Как удобней добраться отсюда до Ламборна, если не на машине?
— На такси.
— Это дорого.
— Ах, — всполошился он, — я и не подумал. Автобусом до Ньюбери, а оттуда автобусом до самого Ламборна. — Он запросил расписание движения автобусов из приемной. — Автобус из Ньюбери до Ламборна отправляется в пять сорок пять.
— Спасибо.
— Вам бы не помешало обратиться в амбулаторное отделение Королевского Беркширского госпиталя, — напоследок, уже прощаясь со мной, сказал Тобиас.
* * *
Ни в какой госпиталь я не пошел, а вместо этого поспешил на автобус до Ньюбери. Приехав туда, я еще успел купить себе джинсы на деньги, полученные от матери, и переоделся в туалете на автобусной станции. Благодаря этому я прибыл в Ламборн в несколько более приличном виде. Впрочем, в Ламборн я предпочел бы вообще не приезжать, независимо от своего внешнего вида.
Подготовкой лошадей отчима, а также лошадей моего дяди Роберта занималась в Ламборне молодая женщина по имени Эмили-Джейн Кокс.
Увидев меня, она спросила:
— Какого черта тебе здесь надо?
— Ищу приюта.
— Ненавижу тебя.
В действительности она не испытывала ко мне ненависти. Ее ненависть была, во всяком случае, не сильнее, чем мои чувства к ней, которые можно было бы в худшем случае назвать вожделением, а в лучшем — преклонением рыцаря Круглого стола перед своей дамой. Ладно бы еще ненависть или любовь — мы вплотную подошли к той черте, за которой начинается равнодушие и безразличие друг к другу.
Я шел сюда от автобусной станции, буквально волоча ноги. Когда я появился, Эмили как раз заканчивала вечерний обход коней, проверяя состояние каждой из пятидесяти лошадей, вверенных ее попечению.
Завистники злословили, что она унаследовала свои конюшни и процветающий бизнес от знаменитого отца, но собственное умение Эмили позволило ей успешно продолжить дело, и тренинг лошадей, становившихся победителями скачек, охотнее всего доверяли именно Эмили-Джейн Кокс.
Эмили любила жизнь, любила лошадей и конный спорт, была уважаема знатоками дела и преуспевала. А когда-то она любила еще и Александра Кинлоха, но не захотела пожертвовать карьерой ради уединенной жизни на голой, холодной горе.
— Если ты любишь меня, — говорила она Александру Кинлоху, — живи в Ламборне.
И я прожил с ней в Ламборне почти шесть месяцев и за все это время не написал ни одной хорошей картины.
— Ничего, — утешала она меня поначалу, — женись на мне, и все будет хорошо.
Я женился на ней и через некоторое время ушел от нее. Эмили никогда не называлась моим именем, а стала просто миссис Кокс.
И вот теперь я снова здесь, и Эмили снова спрашивает меня:
— Нет, все-таки — что ты делаешь здесь?
— У Айвэна был сердечный приступ. Эмили нахмурилась:
— Да, я читала об этом в газетах. Но он уже поправился, разве не так? Я звонила туда, и твоя мать сказала мне, что оснований для беспокойства больше нет.
— Он все еще нездоров и просил меня присмотреть за его лошадьми.
— Тебя? Присмотреть за ними? — удивилась Эмили. — Ты же в этом ничего не смыслишь.
— Он только сказал...
Она пожала плечами и перебила меня:
— Ну, тогда все в порядке, и ты можешь быть спокоен.
Отвернувшись от меня, она пошла к двери, возле которой кто-то из конюхов поставил ведро воды. У Эмили были темные волосы, подстриженные так, что охватывали ее голову, как шапка. Женщины с такой фигурой, как у Эмили, лучше смотрятся в брюках. Мы с ней родились в одном городе и чуть ли не в один и тот же день. И в двадцать три года без колебаний вступили в брак. Она всегда оживленно, с энтузиазмом говорила, что с годами усиливается чувство ответственности и стремление к успеху. Я, влюбленный, восхищался ее неиссякаемой энергией, но эта энергия поглощала и подавляла мою собственную. Даже если бы я до сих пор любил Эмили, то все равно не смог бы смириться с присущей ей привычкой командовать. Мы ссорились бы, если бы я остался с ней, и враждовали бы, если бы я когда-либо попытался вернуться. Для нас лучше всего было сохранять нейтралитет и не соперничать. С тех пор, как я ушел от нее, мы встречались всего четыре раза, но не в Ламборне. И никогда не оставались наедине друг с другом.
Айвэн держал в конюшне у Эмили трех лошадей. Эмили показала мне двух ничем не примечательных гнедых и одну — светлую, яркую гнедую. Это и был Гольден-Мальт. Его броская «внешность» немного встревожила меня. Белые носки на передних ногах и яркое белое пятно под ноздрями — большой плюс для рекламы пива. Но не так-то просто упрятать такую лошадку, чтобы никто ее не нашел.
— Он заявлен на «Золотой кубок короля Альфреда», — с гордостью сказала Эмили, похлопав Гольден-Мальта по лоснящейся шее. — Айвэн хочет выиграть скачки, которые сам же и спонсирует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77