Держи его наготове, он должен участвовать в скачках. Потом пришлешь мне счет. Как твои детки?
Еще две-три дежурные в таких случаях фразы — и Эмили положила трубку.
— Ты поедешь к этой женщине, — сказала она. — Считай, что один фокус удался.
— Ты просто чудо.
— Согласна. Где ты ночуешь?
— Найду в Ламборне какую-нибудь комнатушку.
— Тебе лучше не афишировать свое присутствие здесь. Не забывай, что ты прожил в этом доме шесть месяцев, и люди знают тебя. И венчались мы с тобой не где-нибудь, а в Ламборнской церкви. Не надо, чтобы о нас сплетничали и говорили, что ты опять вернулся ко мне. Можешь спать вот на этом диване, и никто тебя не увидит.
— А может, в твоей постели? — брякнул я вдруг и сам удивился этому.
— Нет.
Я не пытался переубедить Эмили. Вместо этого позвонил матери и сказал, что сегодня не приду ночевать, но завтра, я надеюсь, появятся хорошие новости для Айвэна. Потом я позвонил Джеду Парлейну в Шотландию.
— Как ты там? — с беспокойством спросил он.
— Да ничего, верчусь. — Я имею в виду... На всякий случай я свозил полицейских в твою хижину. Там все вверх дном.
— Ну, в общем... пожалуй...
— Я дал им твои рисунки. Пока что никто не жаловался в полицию ни на каких окрестных грабителей.
— Ничего удивительного.
— Сам хочет увидеться с тобой, как только ты вернешься. Он сказал, чтобы я встретил тебя с поезда и привез прямо к нему. Когда ты возвращаешься?
— Если повезет, то завтра, ночным «Хайлэндером». Я дам тебе знать.
— Как сэр Айвэн?
— Неважно.
— Затянулась его болезнь. Жаль.
Когда я положил трубку, задумавшаяся о чем-то Эмили сказала:
— С первой партией лошадей я, как обычно, пошлю своего главного конюха, но скажу ему, чтобы Гольден-Мальта он не брал. И еще скажу, что Гольден-Мальта надо отправить к ветеринару. Надобности в этом, откровенно говоря, нет, но мои конюхи привыкли не задавать лишних вопросов и в споры со мной не вступают.
«И никогда не вступали, это уж точно», — подумал я. Эмили тренирует победителей, конюхи преуспевают и, опасаясь потерять место, беспрекословно выполняют все ее требования. А может, и просто по-человечески любят.
Эмили, как всегда, составила план на завтра. Она определила, какому конюху выезжать на какой лошади, и наметила вывести первую партию из двадцати лошадей в семь часов утра. Потом Эмили расписала порядок выхода второй партии — после завтрака. И наконец, подготовила указания, касающиеся оставшихся лошадей. У Эмили работало около двадцати конюхов — мужчин и женщин и, кроме того, два секретаря, горничная и дворник. Ветеринары приезжали по вызовам, рабочие привозили сено и другие корма и убирали навоз. В офисе у Эмили то и дело звонил телефон, с полной нагрузкой работал компьютер, принимая и отправляя информацию. Работы хватало всем.
В свое время я был втянут в этот деловой круговорот как шеф-повар, курьер и вообще мальчик на побегушках. И хотя я делал все, что было в моих силах (и порой вполне успешно), удовлетворения не было. Моя внутренняя жизнь замерла. Бывало, я начинал сомневаться в самом себе, и тогда страсть к живописи казалась мне самообманом, а вера в то, что у меня есть пусть не талант, но хотя бы какие-то способности, — иллюзией. Не лучше ли, думал я в такие дни, отказаться от того, к чему я стремлюсь, и навсегда остаться в адъютантах у Эмили, как она того хочет.
Эмили опустила листок с распоряжениями для главного конюха в почтовый ящик, укрепленный сбоку от задней двери, и вывела двух своих лабрадоров на вечернюю прогулку. Она обошла с ними вокруг конюшен, еще раз проверив, все ли в порядке. Потом вернулась, свистом позвала к себе собак и заперла двери на ночь.
Как все это было мне знакомо! Кажется, никаких перемен в жизни Эмили за эти пять лет не произошло.
Эмили дала мне два пледа, чтобы я не мерз ночью на своем диване, и холодно произнесла:
— Спокойной ночи.
Я обнял ее, ожидая, что за этим последует.
— Эм, — сказал я.
— Нет, — отрезала она. Я поцеловал ее в лоб и прижал к себе. — Ох, — вздохнула она. — Вот пристал. Ладно, будь по-твоему.
ГЛАВА 4
Эмили давно уже спала не в нашей когда-то общей большой спальне, а в огромной прежней гостиной.
Новую роскошную ванную комнату она оборудовала там, где раньше находилась гардеробная ее отца.
— Только не думай, что так будет всегда, — сказала Эмили, раздевшись до белого кружевного белья, — по-моему, это глупо.
— Вовсе нет.
— Ты, очевидно, еще не вполне насладился своим одиночеством.
— Нет, не вполне. — Я выключил свет и задернул шторы, как делал это всегда.
— А ты?
— Меня все боятся, считают драконом. Немногим дано быть такими, как Святой Георгий.
— Ты жалеешь об этом?
Она освободилась от остатков своей одежды, скользнула под одеяло. Лишь на миг ее точеный силуэт промелькнул в полоске лунного света между занавесями. Я разделся, и мне показалось, будто и не было этих пяти лет.
— Слухи расползаются вокруг Ламборна со скоростью чумы. Я не могу кого попало пускать в эту комнату, надо быть дьявольски осторожной.
Мы с Эмили никогда не были изобретательны и изощрены в любви. Нам это было не нужно. Мои руки обнимали ее, ее руки — меня, мои губы искали ее губы, и оба мы содрогались от вспышек чувственного наслаждения. Так было и раньше. Как хорошо знакомо мне ее тело, касающееся моего, и как забыто! Словно впервые касаюсь я этой груди, плоского живота, познаю мягкую и теплую тайну ее тела, которую ощущал только в темноте, но никогда не видел. У Эмили открытое лицо, смелая повадка, но на самом деле она стыдлива и скрытна.
Я знаю, что она любит, знаю, как мне вести себя. Наслаждение, становящееся непосильным для меня, превращается и в ее наслаждение. Эмили во всем послушна мне, сильны и ритмичны наши движения, слиты воедино наши эмоции. Я слышу, как бьется ее сердце, а вот и мое ответило ему. Так бывало и в прошлом, но не всегда. Кажется, мы и в любви за эти годы стали старше и мудрее.
— Я скучаю без тебя, — сказала она.
— А я — без тебя.
Мы мирно уснули, прижавшись друг к другу, а утром Эмили с недоумением оглядела мою коллекцию синяков и ссадин.
— Я же говорил тебе, что на меня напали, — почти весело сказал я ей.
— Как будто стадо коров прошлось по тебе.
— Быков.
— Что верно, то верно. Не сходи на нижний этаж, пока первую партию лошадей не уведут подальше.
Тут только я вспомнил, что приехал сюда в роли конокрада. Пришлось ждать. Но вот цокот копыт затих в отдалении, и я спустился вниз. На завтрак были кофе и гренки.
В дом из конюшни вернулась Эмили и сказала:
— Гольден-Мальт оседлан и взнуздан. Можешь отправляться в путь, но учти — это очень резвый конь. Ради Бога, не давай ему взбрыкивать, а то он сбросит тебя. И постарайся побыстрее выбраться за пределы города. — Я тут подумал, как бы это получше замаскироваться, — сказал я, намазывая мед на гренки. — У тебя, помнится, были такие ночные колпаки, ты еще надевала их на головы лошадям в холодную погоду. Такой колпак хорошо бы прикрыл белое пятно на морде у Гольден-Мальта. И белые носки хорошо бы спрятать под чем-нибудь...
Эмили весело кивнула.
— И тебе не мешало бы позаимствовать головной убор из гардероба и что-нибудь еще.
Поблагодарив Эмили, я пошел в большой гардероб, где всегда хранилась коллекция жакетов, курток, сапог, перчаток и шлемов для снаряжения тех, кто приезжал обучаться верховой езде, и нашел галифе, которые как нельзя лучше подошли мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Еще две-три дежурные в таких случаях фразы — и Эмили положила трубку.
— Ты поедешь к этой женщине, — сказала она. — Считай, что один фокус удался.
— Ты просто чудо.
— Согласна. Где ты ночуешь?
— Найду в Ламборне какую-нибудь комнатушку.
— Тебе лучше не афишировать свое присутствие здесь. Не забывай, что ты прожил в этом доме шесть месяцев, и люди знают тебя. И венчались мы с тобой не где-нибудь, а в Ламборнской церкви. Не надо, чтобы о нас сплетничали и говорили, что ты опять вернулся ко мне. Можешь спать вот на этом диване, и никто тебя не увидит.
— А может, в твоей постели? — брякнул я вдруг и сам удивился этому.
— Нет.
Я не пытался переубедить Эмили. Вместо этого позвонил матери и сказал, что сегодня не приду ночевать, но завтра, я надеюсь, появятся хорошие новости для Айвэна. Потом я позвонил Джеду Парлейну в Шотландию.
— Как ты там? — с беспокойством спросил он.
— Да ничего, верчусь. — Я имею в виду... На всякий случай я свозил полицейских в твою хижину. Там все вверх дном.
— Ну, в общем... пожалуй...
— Я дал им твои рисунки. Пока что никто не жаловался в полицию ни на каких окрестных грабителей.
— Ничего удивительного.
— Сам хочет увидеться с тобой, как только ты вернешься. Он сказал, чтобы я встретил тебя с поезда и привез прямо к нему. Когда ты возвращаешься?
— Если повезет, то завтра, ночным «Хайлэндером». Я дам тебе знать.
— Как сэр Айвэн?
— Неважно.
— Затянулась его болезнь. Жаль.
Когда я положил трубку, задумавшаяся о чем-то Эмили сказала:
— С первой партией лошадей я, как обычно, пошлю своего главного конюха, но скажу ему, чтобы Гольден-Мальта он не брал. И еще скажу, что Гольден-Мальта надо отправить к ветеринару. Надобности в этом, откровенно говоря, нет, но мои конюхи привыкли не задавать лишних вопросов и в споры со мной не вступают.
«И никогда не вступали, это уж точно», — подумал я. Эмили тренирует победителей, конюхи преуспевают и, опасаясь потерять место, беспрекословно выполняют все ее требования. А может, и просто по-человечески любят.
Эмили, как всегда, составила план на завтра. Она определила, какому конюху выезжать на какой лошади, и наметила вывести первую партию из двадцати лошадей в семь часов утра. Потом Эмили расписала порядок выхода второй партии — после завтрака. И наконец, подготовила указания, касающиеся оставшихся лошадей. У Эмили работало около двадцати конюхов — мужчин и женщин и, кроме того, два секретаря, горничная и дворник. Ветеринары приезжали по вызовам, рабочие привозили сено и другие корма и убирали навоз. В офисе у Эмили то и дело звонил телефон, с полной нагрузкой работал компьютер, принимая и отправляя информацию. Работы хватало всем.
В свое время я был втянут в этот деловой круговорот как шеф-повар, курьер и вообще мальчик на побегушках. И хотя я делал все, что было в моих силах (и порой вполне успешно), удовлетворения не было. Моя внутренняя жизнь замерла. Бывало, я начинал сомневаться в самом себе, и тогда страсть к живописи казалась мне самообманом, а вера в то, что у меня есть пусть не талант, но хотя бы какие-то способности, — иллюзией. Не лучше ли, думал я в такие дни, отказаться от того, к чему я стремлюсь, и навсегда остаться в адъютантах у Эмили, как она того хочет.
Эмили опустила листок с распоряжениями для главного конюха в почтовый ящик, укрепленный сбоку от задней двери, и вывела двух своих лабрадоров на вечернюю прогулку. Она обошла с ними вокруг конюшен, еще раз проверив, все ли в порядке. Потом вернулась, свистом позвала к себе собак и заперла двери на ночь.
Как все это было мне знакомо! Кажется, никаких перемен в жизни Эмили за эти пять лет не произошло.
Эмили дала мне два пледа, чтобы я не мерз ночью на своем диване, и холодно произнесла:
— Спокойной ночи.
Я обнял ее, ожидая, что за этим последует.
— Эм, — сказал я.
— Нет, — отрезала она. Я поцеловал ее в лоб и прижал к себе. — Ох, — вздохнула она. — Вот пристал. Ладно, будь по-твоему.
ГЛАВА 4
Эмили давно уже спала не в нашей когда-то общей большой спальне, а в огромной прежней гостиной.
Новую роскошную ванную комнату она оборудовала там, где раньше находилась гардеробная ее отца.
— Только не думай, что так будет всегда, — сказала Эмили, раздевшись до белого кружевного белья, — по-моему, это глупо.
— Вовсе нет.
— Ты, очевидно, еще не вполне насладился своим одиночеством.
— Нет, не вполне. — Я выключил свет и задернул шторы, как делал это всегда.
— А ты?
— Меня все боятся, считают драконом. Немногим дано быть такими, как Святой Георгий.
— Ты жалеешь об этом?
Она освободилась от остатков своей одежды, скользнула под одеяло. Лишь на миг ее точеный силуэт промелькнул в полоске лунного света между занавесями. Я разделся, и мне показалось, будто и не было этих пяти лет.
— Слухи расползаются вокруг Ламборна со скоростью чумы. Я не могу кого попало пускать в эту комнату, надо быть дьявольски осторожной.
Мы с Эмили никогда не были изобретательны и изощрены в любви. Нам это было не нужно. Мои руки обнимали ее, ее руки — меня, мои губы искали ее губы, и оба мы содрогались от вспышек чувственного наслаждения. Так было и раньше. Как хорошо знакомо мне ее тело, касающееся моего, и как забыто! Словно впервые касаюсь я этой груди, плоского живота, познаю мягкую и теплую тайну ее тела, которую ощущал только в темноте, но никогда не видел. У Эмили открытое лицо, смелая повадка, но на самом деле она стыдлива и скрытна.
Я знаю, что она любит, знаю, как мне вести себя. Наслаждение, становящееся непосильным для меня, превращается и в ее наслаждение. Эмили во всем послушна мне, сильны и ритмичны наши движения, слиты воедино наши эмоции. Я слышу, как бьется ее сердце, а вот и мое ответило ему. Так бывало и в прошлом, но не всегда. Кажется, мы и в любви за эти годы стали старше и мудрее.
— Я скучаю без тебя, — сказала она.
— А я — без тебя.
Мы мирно уснули, прижавшись друг к другу, а утром Эмили с недоумением оглядела мою коллекцию синяков и ссадин.
— Я же говорил тебе, что на меня напали, — почти весело сказал я ей.
— Как будто стадо коров прошлось по тебе.
— Быков.
— Что верно, то верно. Не сходи на нижний этаж, пока первую партию лошадей не уведут подальше.
Тут только я вспомнил, что приехал сюда в роли конокрада. Пришлось ждать. Но вот цокот копыт затих в отдалении, и я спустился вниз. На завтрак были кофе и гренки.
В дом из конюшни вернулась Эмили и сказала:
— Гольден-Мальт оседлан и взнуздан. Можешь отправляться в путь, но учти — это очень резвый конь. Ради Бога, не давай ему взбрыкивать, а то он сбросит тебя. И постарайся побыстрее выбраться за пределы города. — Я тут подумал, как бы это получше замаскироваться, — сказал я, намазывая мед на гренки. — У тебя, помнится, были такие ночные колпаки, ты еще надевала их на головы лошадям в холодную погоду. Такой колпак хорошо бы прикрыл белое пятно на морде у Гольден-Мальта. И белые носки хорошо бы спрятать под чем-нибудь...
Эмили весело кивнула.
— И тебе не мешало бы позаимствовать головной убор из гардероба и что-нибудь еще.
Поблагодарив Эмили, я пошел в большой гардероб, где всегда хранилась коллекция жакетов, курток, сапог, перчаток и шлемов для снаряжения тех, кто приезжал обучаться верховой езде, и нашел галифе, которые как нельзя лучше подошли мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77