– Сказали же вам: уезжайте отсюда! Нечего здесь жить. Наше это.
Женщины с рыданиями отступают. Слышится:
«А куда нам уезжать?»
«Кто нас где ждет?»
Вслед группе женщин выдвигается военный – по виду офицер. Ему отдана роль «доброго следователя», появляющегося после «злых». Он о чем-то шепчется с женщинами (о выкупе), и, обнадеженные, те быстро и деловито расходятся. С офицером продолжает спорить лишь одна, но через пару минут и она уходит – компромисс, видимо, достигнут.
Этот офицер – посредник-финансист. Таких тут много. В каждой воинской части, в каждом подразделении, в каждой комендатуре. Поскольку работорговлю арестованными осуществляют везде – повсеместно, и каждый участник финансовой цепочки рассчитывает на свою долю. Этот офицер сказал каждой, какой следует принести в комендатуру выкуп, чтобы «ее» мужчину к вечеру отпустили. Обычная история: «зачистки» с целью ловли боевиков завершаются примитивным торгом: товар-деньги-товар.
Правда, касается это не всех. Потому что не все способны добыть денег – Чечня обнищала. Не все успевают к поставленному офицером сроку. И тогда следы арестованных теряются. Или посредник объявляет, что теперь речь уже идет о выкупе трупа… А труп уже стоит дороже, чем живой, – так постановлено военными, знающими, что нет для чеченца хуже муки, чем не соблюсти по правилам похоронный обряд для сына, отца, брата.
Так второе блокадное утро подходит к концу.
Единственный пациент
Наступает блокадный день. Особого разнообразия в жизнь грозненцев он не несет. Все продолжают быть запертыми не просто в городе, но и по отдельным его сек-
торам – условия военной мышеловки сохраняются: передвижение из одной части города в другую, в том числе и пешее, запрещено. И ты, как в лабиринте, крутишь-крутишь тайными тропами и руинами, а обнаруживаешь себя все у того же блокпоста, где, греясь на солнышке, веселый солдат, которому тоже порядком все надоело, предлагает рассказать анекдот – в качестве расплаты за нашу, собравшихся у его бетонной конуры людей, несвободу.
И рассказывает. Из известной категории: «Летела стая слонов…» Мы – те, кто по другую сторону колючей проволоки – не смеемся – лишь криво улыбаемся.
–Не смешно? – спрашивает веселый солдат и неожиданно, забыв о приказе, который выполняет, пропускает вперед большинство застрявших рядом с ним людей. Эти счастливые случайности в Чечне – залог выживания.
Мне надо в так называемую детскую городскую больницу № 2 – единственный сегодня детский скоропо-мощной стационар на всю Чечню, где есть детская реанимация.
Улица 8-го Марта пустынна, как Сахара. А здание детской больницы на ней – как полуистребленный оазис: второй этаж зияет пустотами на месте окон, первый ошарашивает безлюдьем и полным отсутствием милых сердцу детских звуков. За столом в убогой комнатенке сидит большой смуглый человек в очках на кончике носа и пытается читать книгу. Это главный врач Руслан Ганаев, он очень нервничает:
–Я как на иголках. Мои врачи повезли тяжелого мальчика домой в Аргун – родители так потребовали. Сказали: умирать, так уж дома, а не в Грозном…
Мальчику месяц, у него круп, задыхается, врачи будут качать ручной дыхательный аппарат до Аргуна, а потом вернутся… А может, не вернутся.
–А где дети? Где ваша охрана? В администрации уверяют, что все больницы под охраной.
–Охраны не было и нет. Наверное, о нас не помнят. Детей тоже нет. Как только началась блокада, родители похватали своих детей и попытались прорваться в села, спасаясь от обстрелов и «зачисток». Забрали даже из реанимации. Вытащили трубки и унесли. Девочка с ДЦП лежала на растяжке – сняли с растяжки. В больнице сейчас остался всего один пациент – трехмесячный Сала-ват Хакимов из Алхан-Калы. Он – тяжелый, и он спит. Рядом с туго спеленутым спящим Салаватом – молоденькие мама и тетя. Они объясняют, почему не ушли вслед за всеми. Мальчику нужна срочная операция, без которой он обречен. У Салавата свищ тазобедренного сустава, образовавшийся на месте укола, сделанного в роддоме. (И в роддом, и в детскую больницу так и не подвели воду, и сегодня это, по сутк, полевые госпитали с соответствующим уровнем дезинфекции, точнее. отсутствием ее. Отсюда и свищ на месте «грязного» укола.) У младенца уже гноится кость, начинается сепсис и очень высокая температура – он может погибнуть в любой момент.
– Почему вы не привезли мальчика на операцию раньше?
Вопрос – естественный, да не для этих абсолютно противоестественных условий. Мальчик родился незадолго до того, как в его родном селе Алхан-Кала началась «зачистка» по ловле одного из полевых командиров, Село, как и сейчас Грозный, полностью заблокировали. Не входить, не выходить. Включая беременных, больных и младенцев на руках у их матерей. Все были приравнены к пособникам террористов. Сначала федералы несколько недель гонялись за бандитом по селу, потом, уничтожив, перешли к многонедельным «зачисткам» населения. Вывезти ребенка в Грозный, в больницу, не представлялось возможным. Салавата трижды оперировал сельский фельдшер. Прямо дома, без всякого наркоза и антисептики… Операции прошли неудачно: в результате чего у него гноится кость, и он очень слабенький. Салават – настоящая жертва этой проклятой «антитеррористической операции», хоть ему всего три месяца от роду и террористом он не может быть хотя бы только поэтому.
–Завтра операция, – говорит мама. – Дальше тянуть нельзя. Спасибо врачам, что, несмотря на блокаду, будут оперировать.
Мальчик лежит поперек взрослой кровати – детских тут нет. Мы присели рядом с ним и тут же провалились. Оказывается, все кровати – с дырявыми железными сетками, и если не изловчиться, положив под матрац старую деревянную дверь, принесенную с соседних развалин, то и не ляжешь, и не сядешь.
Странно выглядит и медицинское оборудование, которое используют врачи. Если бы над входной дверью не висела табличка «Городская детская больница № 2», то весь этот инвентарь можно было бы принять за склад списанного оборудования, которое просто не успели вынести на помойку. Но у этой рухляди, которую врачи считают бесценной, – тоже своя военная история. Перед штурмом Грозного в начале войны, зимой 1999– 2000 года, врачи спрятали все, что использовали в работе, в близлежащих подвалах: если бомба угодит в один, то уцелеет другой. Один подвал, где хранили операционное оборудование, при «зачистке» обнаружили федералы, вытащили все и уничтожили, предварительно отрапортовав по телевидению, что нашли «тайную операционную», где возвращали в строй раненых боевиков. То, что чудом сохранилось по другим подвалам, теперь служит детям на улице 8-го Марта, у доктора Ганаева.
– Вы получали какую-нибудь новую аппаратуру от новой власти?
– Нет, конечно, – отвечает главврач.
А в Москве тем временем много разговоров о том, как «налаживается в Грозном мирная жизнь», о составах медоборудования от имени Минздрава, о грузовиках с лекарствами. В городе постоянно меняются мэры. Каждый новый мэр произносит новые громкие слова о «новой Чечне» – и новая бездеятельность. Ныне функционирующего мэра зовут Олег Жидков. Он – полковник ФСБ. Неприятный тип со стеклянными глазами и корпоративной ненавистью к открытости. Он сидит в мэрии, и оттуда его не выудишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Женщины с рыданиями отступают. Слышится:
«А куда нам уезжать?»
«Кто нас где ждет?»
Вслед группе женщин выдвигается военный – по виду офицер. Ему отдана роль «доброго следователя», появляющегося после «злых». Он о чем-то шепчется с женщинами (о выкупе), и, обнадеженные, те быстро и деловито расходятся. С офицером продолжает спорить лишь одна, но через пару минут и она уходит – компромисс, видимо, достигнут.
Этот офицер – посредник-финансист. Таких тут много. В каждой воинской части, в каждом подразделении, в каждой комендатуре. Поскольку работорговлю арестованными осуществляют везде – повсеместно, и каждый участник финансовой цепочки рассчитывает на свою долю. Этот офицер сказал каждой, какой следует принести в комендатуру выкуп, чтобы «ее» мужчину к вечеру отпустили. Обычная история: «зачистки» с целью ловли боевиков завершаются примитивным торгом: товар-деньги-товар.
Правда, касается это не всех. Потому что не все способны добыть денег – Чечня обнищала. Не все успевают к поставленному офицером сроку. И тогда следы арестованных теряются. Или посредник объявляет, что теперь речь уже идет о выкупе трупа… А труп уже стоит дороже, чем живой, – так постановлено военными, знающими, что нет для чеченца хуже муки, чем не соблюсти по правилам похоронный обряд для сына, отца, брата.
Так второе блокадное утро подходит к концу.
Единственный пациент
Наступает блокадный день. Особого разнообразия в жизнь грозненцев он не несет. Все продолжают быть запертыми не просто в городе, но и по отдельным его сек-
торам – условия военной мышеловки сохраняются: передвижение из одной части города в другую, в том числе и пешее, запрещено. И ты, как в лабиринте, крутишь-крутишь тайными тропами и руинами, а обнаруживаешь себя все у того же блокпоста, где, греясь на солнышке, веселый солдат, которому тоже порядком все надоело, предлагает рассказать анекдот – в качестве расплаты за нашу, собравшихся у его бетонной конуры людей, несвободу.
И рассказывает. Из известной категории: «Летела стая слонов…» Мы – те, кто по другую сторону колючей проволоки – не смеемся – лишь криво улыбаемся.
–Не смешно? – спрашивает веселый солдат и неожиданно, забыв о приказе, который выполняет, пропускает вперед большинство застрявших рядом с ним людей. Эти счастливые случайности в Чечне – залог выживания.
Мне надо в так называемую детскую городскую больницу № 2 – единственный сегодня детский скоропо-мощной стационар на всю Чечню, где есть детская реанимация.
Улица 8-го Марта пустынна, как Сахара. А здание детской больницы на ней – как полуистребленный оазис: второй этаж зияет пустотами на месте окон, первый ошарашивает безлюдьем и полным отсутствием милых сердцу детских звуков. За столом в убогой комнатенке сидит большой смуглый человек в очках на кончике носа и пытается читать книгу. Это главный врач Руслан Ганаев, он очень нервничает:
–Я как на иголках. Мои врачи повезли тяжелого мальчика домой в Аргун – родители так потребовали. Сказали: умирать, так уж дома, а не в Грозном…
Мальчику месяц, у него круп, задыхается, врачи будут качать ручной дыхательный аппарат до Аргуна, а потом вернутся… А может, не вернутся.
–А где дети? Где ваша охрана? В администрации уверяют, что все больницы под охраной.
–Охраны не было и нет. Наверное, о нас не помнят. Детей тоже нет. Как только началась блокада, родители похватали своих детей и попытались прорваться в села, спасаясь от обстрелов и «зачисток». Забрали даже из реанимации. Вытащили трубки и унесли. Девочка с ДЦП лежала на растяжке – сняли с растяжки. В больнице сейчас остался всего один пациент – трехмесячный Сала-ват Хакимов из Алхан-Калы. Он – тяжелый, и он спит. Рядом с туго спеленутым спящим Салаватом – молоденькие мама и тетя. Они объясняют, почему не ушли вслед за всеми. Мальчику нужна срочная операция, без которой он обречен. У Салавата свищ тазобедренного сустава, образовавшийся на месте укола, сделанного в роддоме. (И в роддом, и в детскую больницу так и не подвели воду, и сегодня это, по сутк, полевые госпитали с соответствующим уровнем дезинфекции, точнее. отсутствием ее. Отсюда и свищ на месте «грязного» укола.) У младенца уже гноится кость, начинается сепсис и очень высокая температура – он может погибнуть в любой момент.
– Почему вы не привезли мальчика на операцию раньше?
Вопрос – естественный, да не для этих абсолютно противоестественных условий. Мальчик родился незадолго до того, как в его родном селе Алхан-Кала началась «зачистка» по ловле одного из полевых командиров, Село, как и сейчас Грозный, полностью заблокировали. Не входить, не выходить. Включая беременных, больных и младенцев на руках у их матерей. Все были приравнены к пособникам террористов. Сначала федералы несколько недель гонялись за бандитом по селу, потом, уничтожив, перешли к многонедельным «зачисткам» населения. Вывезти ребенка в Грозный, в больницу, не представлялось возможным. Салавата трижды оперировал сельский фельдшер. Прямо дома, без всякого наркоза и антисептики… Операции прошли неудачно: в результате чего у него гноится кость, и он очень слабенький. Салават – настоящая жертва этой проклятой «антитеррористической операции», хоть ему всего три месяца от роду и террористом он не может быть хотя бы только поэтому.
–Завтра операция, – говорит мама. – Дальше тянуть нельзя. Спасибо врачам, что, несмотря на блокаду, будут оперировать.
Мальчик лежит поперек взрослой кровати – детских тут нет. Мы присели рядом с ним и тут же провалились. Оказывается, все кровати – с дырявыми железными сетками, и если не изловчиться, положив под матрац старую деревянную дверь, принесенную с соседних развалин, то и не ляжешь, и не сядешь.
Странно выглядит и медицинское оборудование, которое используют врачи. Если бы над входной дверью не висела табличка «Городская детская больница № 2», то весь этот инвентарь можно было бы принять за склад списанного оборудования, которое просто не успели вынести на помойку. Но у этой рухляди, которую врачи считают бесценной, – тоже своя военная история. Перед штурмом Грозного в начале войны, зимой 1999– 2000 года, врачи спрятали все, что использовали в работе, в близлежащих подвалах: если бомба угодит в один, то уцелеет другой. Один подвал, где хранили операционное оборудование, при «зачистке» обнаружили федералы, вытащили все и уничтожили, предварительно отрапортовав по телевидению, что нашли «тайную операционную», где возвращали в строй раненых боевиков. То, что чудом сохранилось по другим подвалам, теперь служит детям на улице 8-го Марта, у доктора Ганаева.
– Вы получали какую-нибудь новую аппаратуру от новой власти?
– Нет, конечно, – отвечает главврач.
А в Москве тем временем много разговоров о том, как «налаживается в Грозном мирная жизнь», о составах медоборудования от имени Минздрава, о грузовиках с лекарствами. В городе постоянно меняются мэры. Каждый новый мэр произносит новые громкие слова о «новой Чечне» – и новая бездеятельность. Ныне функционирующего мэра зовут Олег Жидков. Он – полковник ФСБ. Неприятный тип со стеклянными глазами и корпоративной ненавистью к открытости. Он сидит в мэрии, и оттуда его не выудишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68