Однако диалога не получилось. Потому что Виктор Германович – не самостоятельный политик, который может принимать решения. В последующем, как мне показалось, он даже не сумел довести наверх, Путину, те наши предложения, которые были сделаны. Ну, а с его стороны вообще не было никаких предложений. Кроме – «сдавайтесь, присоединяйтесь, и мы будем жить дружно».
– Надо понимать, это было предложение об амнистии боевикам?
– Никакой амнистии. И речи об этом не было. Просто: «Хватит. Навоевались. Надо объединиться».
– Чем Казанцев это мотивировал 18 ноября 2001 года?
– Тезисом о единой и неделимой России. Больше ничем. Мы три часа с ним проговорили, но предложений, хоть каких-то, которых мы ждали, так и не последовало. Ни одного, направленного на то, чтобы завершить этот конфликт. У нас же, напротив, были предложения, которые могли бы способствовать прекращению боевых действий и, в дальнейшем, нормализации обстановки в Чечне.
– А сейчас еще можно реализовать ваши предложения? Время не упущено?
– Конечно.
– Так какие же они? Скажите.
– Первое: немедленное прекращение всех боевых действий со всех сторон. Второе: создание двухсторонней рабочей группы для ведения переговоров. Или государственных комиссий, или правительственных – на «их» выбор. Третье: немедленное прекращение «зачисток», которые ни к чему, кроме дальнейшего взаимного отчуждения, не ведут. Четвертое: возобновление сотрудничества с Масхадовым, конечно.
– В качестве кого?
– В качестве субъекта переговоров. Безусловно, первого лица на них. Я сказал тогда Казанцеву, что у нас есть формула, которая позволяла бы России говорить о целостности государства…
– Без Чечни? Какая же это формула?
– Ну, это тоже предмет переговоров. Но она действительно есть.
– Вы передали Казанцеву ваши предложения и на бумаге? Или только устно?
– На бумаге, конечно. Но по тому, что он вообще ничего не записывал, я понял, что ведется запись. Он сказал: «Я все это доведу до президента». Я спросил его: «Вы теперь знаете, что для нас приемлемо. Будет ли это приемлемо для Путина? Ваше мнение?» Он ответил: «Уверен, на 99 процентов – „да“, и встреча будет иметь развитие. Но на 100 процентов, конечно, решение будет принимать президент».
– И?…
– И ничего. На этом все закончилось. Потом продолжались контакты на уровне наших помощников, заместителей. По телефону. Но мы с ним больше не разговаривали даже по телефону.
– Почему?
– Потому что события дальше стали развиваться так, что с нашей стороны продолжать диалог было бы аморально, невозможно – «зачистки» не только не прекратились, но ужесточились намного. И мы не делали попыток встретиться – и они… Хотя, чтобы возобновить мирные переговоры, технически проблем нет.
– Вы были тогда с Казанцевым один на один?
– Да. В международной зоне аэропорта «Шереметьево». Вылетал я в Москву, безусловно, не один. Мы летели на частном самолете вместе с лидером Турецкой либерально-демократической партии. Он являлся гарантом моей безопасности. О нашей миссии было официально поставлено в известность турецкое посольство в Москве.
– В каком виде на сегодняшний день существует мирный процесс?
– Нету его. Никакого мирного диалога. Война продолжается. Моя точка зрения состоит в том, что сегодня в российском руководстве нет человека, который может взять на себя ответственность и прекратить войну. Ни Путин, ни премьер-министр… Никто.
– Почему?
– Убежден, они абсолютно не контролируют ситуацию в Чечне. Военные диктуют России стиль поведения сегодня. Существенная разница между Ельциным и Путиным состоит в том, что Ельцин, при всех его проблемах, имел очень низкий рейтинг, но высокий авторитет – а у Путина вроде бы есть высокий рейтинг, но нет авторитета. Решение же об окончании войны требует авторитета, потому что только авторитет дает право на проявление политической воли.
– В апреле в Ингушетии, граничащей с Чечней и все годы войны являющейся прифронтовой территорией, прошли президентские выборы. Как известно, бывший президент Руслан Аушев, симпатизирующий Масхадо-
ву, добровольно ушел в отставку, не имея сил дальше сопротивляться давлению Кремля. В результате на апрельских выборах победил ставленник администрации президента Путина генерал ФСБ Мурат Зязиков. На ваш взгляд, как может повлиять победа Зязикова на ход второй чеченской войны? Как она может изменить политику вашей – масхадовской стороны?
– На наше дело это никак не повлияет. Я думаю о том, что это значит для самой Ингушетии, где сотрудник ФСБ был фактически назначен президентом Путиным. Думаю, в Ингушетии готовится «вторая Чечня». Военным нужно расширение военной зоны, поскольку все, что можно было выбить из Чечни, они выбили, все, что можно было вывезти, – вывезли. Война в самой Чечне, если сравнить нынешнюю ситуацию с той, что была в 1999-2000 годах, очень непопулярна в военной среде. Дальше «вариться» на этой территории невозможно – должно быть развитие, потому что военные не хотят упускать свои лидирующие позиции в стране. А сохранить их они могут, только создавая новые локальные войны и конфликты. Для такого государства, как Россия, которое еще не отказалось от имперских традиций и еще не сформировалось как правовое государство, – России, такой, какая она есть, необходим враг. Для внешнего врага сил не хватает, а внутреннего всегда можно назначить. Сначала назначили чеченцев, теперь очередь за ингушами, которые якобы лояльны к чеченцам.
– На ваш взгляд, когда можно ожидать войну в Ингушетии?
– Думаю, скоро: летом-осенью. Теракт в Каспийске неслучаен, и я совершенно определенно заявляю, что ни чеченцы, ни сочувствующие нашему делу к нему не причастны.
– Тем не менее, полевого командира Раббани Хали-лова правоохранительные органы ищут практически с первых часов после теракта, об этом широко объявлено через СМИ. Почему вы уверены, что Халилов не имеет отношения к теракту?
– Я не могу сказать: имеет он отношение или не имеет. Я знаю одно, что он не имеет отношения к чеченцам -
к нам. Для нас эта фамилия возникла так же, как для всех остальных, – после теракта 9 мая. Из телевизора.
– Так вы не знаете такого полевого командира? Ха-лилова?
– Нет. Человек с такой фамилией не воевал в наших рядах ни в первую, ни во вторую войну. Ни в одном подразделении такого человека не числилось. Хотя дагестанцев было достаточно… А уверен я только в том, что у российских спецслужб в арсенале еще много подобных фамилий, которые для меня ничего не будут значить, я их просто не буду знать – они будут для общественности, чтобы создавать видимость расследований, следственных мероприятий, поисков…
– А Масхадов? Он Халилова знает?
– Нет – 100 процентов. Уверен, большинство чеченцев его тоже не знают.
– Что вы можете сказать о смерти Хаттаба и Басаева? Можете ли вы подтвердить или опровергнуть эти факты, с вашей стороны?
– Басаев жив. Хаттаб мертв. Но никакого отношения спецслужбы России к смерти Хаттаба не имеют – они только получили видеокассету с его мертвым телом. Спецслужбам его смерть невыгодна – теперь, чтобы придумать нового Хаттаба для российской общественности, нужно очень много времени. Кассету они получили задолго до ее публичного показа и не хотели ее показывать. Однако было давление с американской стороны, поскольку американцы, подозревая Хаттаба в связях с Аль-Каидой, требовали от российских спецслужб конкретных результатов по Хаттабу в общей борьбе с международным терроризмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Надо понимать, это было предложение об амнистии боевикам?
– Никакой амнистии. И речи об этом не было. Просто: «Хватит. Навоевались. Надо объединиться».
– Чем Казанцев это мотивировал 18 ноября 2001 года?
– Тезисом о единой и неделимой России. Больше ничем. Мы три часа с ним проговорили, но предложений, хоть каких-то, которых мы ждали, так и не последовало. Ни одного, направленного на то, чтобы завершить этот конфликт. У нас же, напротив, были предложения, которые могли бы способствовать прекращению боевых действий и, в дальнейшем, нормализации обстановки в Чечне.
– А сейчас еще можно реализовать ваши предложения? Время не упущено?
– Конечно.
– Так какие же они? Скажите.
– Первое: немедленное прекращение всех боевых действий со всех сторон. Второе: создание двухсторонней рабочей группы для ведения переговоров. Или государственных комиссий, или правительственных – на «их» выбор. Третье: немедленное прекращение «зачисток», которые ни к чему, кроме дальнейшего взаимного отчуждения, не ведут. Четвертое: возобновление сотрудничества с Масхадовым, конечно.
– В качестве кого?
– В качестве субъекта переговоров. Безусловно, первого лица на них. Я сказал тогда Казанцеву, что у нас есть формула, которая позволяла бы России говорить о целостности государства…
– Без Чечни? Какая же это формула?
– Ну, это тоже предмет переговоров. Но она действительно есть.
– Вы передали Казанцеву ваши предложения и на бумаге? Или только устно?
– На бумаге, конечно. Но по тому, что он вообще ничего не записывал, я понял, что ведется запись. Он сказал: «Я все это доведу до президента». Я спросил его: «Вы теперь знаете, что для нас приемлемо. Будет ли это приемлемо для Путина? Ваше мнение?» Он ответил: «Уверен, на 99 процентов – „да“, и встреча будет иметь развитие. Но на 100 процентов, конечно, решение будет принимать президент».
– И?…
– И ничего. На этом все закончилось. Потом продолжались контакты на уровне наших помощников, заместителей. По телефону. Но мы с ним больше не разговаривали даже по телефону.
– Почему?
– Потому что события дальше стали развиваться так, что с нашей стороны продолжать диалог было бы аморально, невозможно – «зачистки» не только не прекратились, но ужесточились намного. И мы не делали попыток встретиться – и они… Хотя, чтобы возобновить мирные переговоры, технически проблем нет.
– Вы были тогда с Казанцевым один на один?
– Да. В международной зоне аэропорта «Шереметьево». Вылетал я в Москву, безусловно, не один. Мы летели на частном самолете вместе с лидером Турецкой либерально-демократической партии. Он являлся гарантом моей безопасности. О нашей миссии было официально поставлено в известность турецкое посольство в Москве.
– В каком виде на сегодняшний день существует мирный процесс?
– Нету его. Никакого мирного диалога. Война продолжается. Моя точка зрения состоит в том, что сегодня в российском руководстве нет человека, который может взять на себя ответственность и прекратить войну. Ни Путин, ни премьер-министр… Никто.
– Почему?
– Убежден, они абсолютно не контролируют ситуацию в Чечне. Военные диктуют России стиль поведения сегодня. Существенная разница между Ельциным и Путиным состоит в том, что Ельцин, при всех его проблемах, имел очень низкий рейтинг, но высокий авторитет – а у Путина вроде бы есть высокий рейтинг, но нет авторитета. Решение же об окончании войны требует авторитета, потому что только авторитет дает право на проявление политической воли.
– В апреле в Ингушетии, граничащей с Чечней и все годы войны являющейся прифронтовой территорией, прошли президентские выборы. Как известно, бывший президент Руслан Аушев, симпатизирующий Масхадо-
ву, добровольно ушел в отставку, не имея сил дальше сопротивляться давлению Кремля. В результате на апрельских выборах победил ставленник администрации президента Путина генерал ФСБ Мурат Зязиков. На ваш взгляд, как может повлиять победа Зязикова на ход второй чеченской войны? Как она может изменить политику вашей – масхадовской стороны?
– На наше дело это никак не повлияет. Я думаю о том, что это значит для самой Ингушетии, где сотрудник ФСБ был фактически назначен президентом Путиным. Думаю, в Ингушетии готовится «вторая Чечня». Военным нужно расширение военной зоны, поскольку все, что можно было выбить из Чечни, они выбили, все, что можно было вывезти, – вывезли. Война в самой Чечне, если сравнить нынешнюю ситуацию с той, что была в 1999-2000 годах, очень непопулярна в военной среде. Дальше «вариться» на этой территории невозможно – должно быть развитие, потому что военные не хотят упускать свои лидирующие позиции в стране. А сохранить их они могут, только создавая новые локальные войны и конфликты. Для такого государства, как Россия, которое еще не отказалось от имперских традиций и еще не сформировалось как правовое государство, – России, такой, какая она есть, необходим враг. Для внешнего врага сил не хватает, а внутреннего всегда можно назначить. Сначала назначили чеченцев, теперь очередь за ингушами, которые якобы лояльны к чеченцам.
– На ваш взгляд, когда можно ожидать войну в Ингушетии?
– Думаю, скоро: летом-осенью. Теракт в Каспийске неслучаен, и я совершенно определенно заявляю, что ни чеченцы, ни сочувствующие нашему делу к нему не причастны.
– Тем не менее, полевого командира Раббани Хали-лова правоохранительные органы ищут практически с первых часов после теракта, об этом широко объявлено через СМИ. Почему вы уверены, что Халилов не имеет отношения к теракту?
– Я не могу сказать: имеет он отношение или не имеет. Я знаю одно, что он не имеет отношения к чеченцам -
к нам. Для нас эта фамилия возникла так же, как для всех остальных, – после теракта 9 мая. Из телевизора.
– Так вы не знаете такого полевого командира? Ха-лилова?
– Нет. Человек с такой фамилией не воевал в наших рядах ни в первую, ни во вторую войну. Ни в одном подразделении такого человека не числилось. Хотя дагестанцев было достаточно… А уверен я только в том, что у российских спецслужб в арсенале еще много подобных фамилий, которые для меня ничего не будут значить, я их просто не буду знать – они будут для общественности, чтобы создавать видимость расследований, следственных мероприятий, поисков…
– А Масхадов? Он Халилова знает?
– Нет – 100 процентов. Уверен, большинство чеченцев его тоже не знают.
– Что вы можете сказать о смерти Хаттаба и Басаева? Можете ли вы подтвердить или опровергнуть эти факты, с вашей стороны?
– Басаев жив. Хаттаб мертв. Но никакого отношения спецслужбы России к смерти Хаттаба не имеют – они только получили видеокассету с его мертвым телом. Спецслужбам его смерть невыгодна – теперь, чтобы придумать нового Хаттаба для российской общественности, нужно очень много времени. Кассету они получили задолго до ее публичного показа и не хотели ее показывать. Однако было давление с американской стороны, поскольку американцы, подозревая Хаттаба в связях с Аль-Каидой, требовали от российских спецслужб конкретных результатов по Хаттабу в общей борьбе с международным терроризмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68