Толстые линзы – в нелепо розовой женской оправе, подвязанные к ушам веревками и скрепленные на переносице тесьмой. Крупные дамские пуговицы на нелепо розовой и тоже женской куртке довершают картину личного краха человека, пытающегося усидеть на табуретке.
«Та-ак живе-е-ет семья-я российского геро-о-оя…» – В голове возникает стааря советская песня, совершенно никчемная в нынешнем Грозном. «…Геро-о-я-я, – мелодия дребезжит, но все же упорствует, – гру-удью защит-и-ившего стра-а-ну-у-у…»
Это пытается напевать старик в розовых очках – ветеран Великой Отечественной и капитан погранвойск в отставке Батуринцев Петр Григорьевич. Тут, в грозненских развалинах по улице Угольной, 142, в Старопромы-словском районе, он пережил обе чеченские войны и ныне, на табуретке, вынесенной поближе к распускающейся природе, Петр Григорьевич встречает 86-ю весну своей жизни и 57-ю после той Победы, которую долгое время все считали окончательной победой мира над фашизмом.
9 Мая нас все больше тянет умиляться – при виде отглаженных старичков-ветеранов, чокающихся на столичных улицах и тут же смешно хмелеющих. Однако есть и другая ветеранская жизнь. Есть и другой День Победы в нашей стране. Он – в Грозном. Здесь, по законам военного времени, выносят приговоры, в том числе и бывшим фронтовикам.
– Как живете, Петр Григорьевич? – Глупый, конечно, для нынешней Чечни вопрос, но уж вылетел…
Старик с трудом отрывает голову от упертой в землю палки и начинает плакать.
– У дяди Пети почти ничего своего. Все с развалин. И очки. И куртка. – Это кто-то сзади произносит, пока старик пытается справиться со спазмами немых рыданий. – От погибших, думаю…
– Я не живу… Я жил… Когда-то… – наконец выдавливает старик.
Петр Батуринцев провоевал три года, с 42-го по 45-й, в составе Северной группы Закавказского округа, освобождавшей в том числе и Грозный. Послевоенная жизнь Петра Григорьевича была ясна и проста: он вернулся в город, вскоре женился и стал работать на заводе «Электроприбор» – до самой пенсии. Встречался с пионерами, по праздникам надевал награды.
– Я жил… Я жил… – продолжает твердить старик. Он трясется всем телом и пытается вытереть слезы, попадая рукой не по той части лица, где они текут.
Шумно подходит женщина в мужских сандалиях и драной синей кофте, с подозрением оглядывая незнакомых людей сумасшедшим, но не злым взглядом.
– Я – его жена. Меня зовут Надежда Ильинична. Я на десять лет моложе. Мне только 76. Поэтому, видите, еще хожу. – Женщина приглашает в их со стариком жилище. – Мы две войны тут пересидели, никуда не выходили, кроме подвалов, и только это дало нам возможность сохранить квартиру. Между прочим, она приватизированная!
Надежда Ильинична выглядит очень гордой, показывая городские развалины с правом собственности на них. Накануне был долгий ливень, и «квартира» выглядит изрядно промокшей. В потолке – большая дыра, закамуфлированная тепличной пленкой.
– Иногда думаю, мы как в раю. – Но голос у нее «невпопад» с «раем». Она понимает, что в аду.
– Мы хорошо живем. У многих и стен не осталось, – продолжает Надежда Ильинична, и становится ясно, откуда этот голос ее металлический и упорный: она изовсех сил старается не выйти за пределы однажды выбранной ею установки: довольствоваться малым во что бы то ни стало.
– Старикам везде у нас почет… – тихо тянет молодой сосед-чеченец. Он – единственный, кто сегодня ухаживает за ветераном «дядей Петей». Водит его в туалет, моет, откуда-то издалека носит воду, не позволяет Батуринцевым умереть с голоду.
– А из военных сюда кто-нибудь приходит? Из военкомата, например?
Это первый вопрос, который неожиданно прорисовывает улыбку на измученном лице Петра Григорьевича. Он недоумевает – неужели кому-то непонятно, что военные тут ходят по домам только для «зачисток».
Надежда Ильинична ласкает маленькую девочку, подбежавшую к ней, и видно, как жене Петра Григорьевича одиноко и тяжко без семьи – без детей и родных.
– Ее зовут Лишат. Она – дочка соседей Эльмурзаевых. Мне так хорошо с ней. Мы – подружки. У нас с Петром Григорьевичем ведь тоже есть внучки. Ларисе – 25 лет, Оленьке – 23. Чудесные девочки.
– И где же они? Чудесные? – Вопрос вылетает предательски, сам собой – можно было бы сформулировать и покорректней.
– Они очень заняты, – следует краткий ответ – так обычно закрывают тему, ставшую трагедией.
Но теперь Петр Григорьевич хочет говорить – он пытается оправдывать своих далеких «чудесных девочек»:
– Они живут в институтском общежитии, в Пятигорске. Лариса ищет работу, Оленька еще учится в медицинском. Поймите, взять нас к себе не могут, а сюда приехать невозможно.
Старик даже хочет привстать с табуретки – от волнения, но это не удается: дрожат колени.
– Но ведь родители у Ларисы с Оленькой есть? Надежда Ильинична уже не говорит, а шипит сердито:
– Сын живет в Благодарном, в Ставропольском крае. У него – свои проблемы. Давайте не будем об этом при Петре Григорьевиче.
Мы отходим, думая поберечь старика.
– Так, может, мне позвонить или написать вашему сыну? Расскажу, как вы тут…
– Ни в коем случае. – Петр Григорьевич, оказывается, нас слышит. Но он больше не плачет, хотя дрожь в руках заметно нарастает. Теперь уже и он сух, строг и категоричен, как жена. Его поведение доказывает существование непростой застарелой семейной коллизии, развитию которой, похоже, ничто не может помешать – ни война, ни нищета, ни голод, ни болезни, на которые обречены Батуринцевы в Грозном.
Сколько подобных человеческих трагедий, связанных с русскими стариками в Грозном, пришлось узнать за эту войну! Родственники, живущие «в России» (так это называется в Чечне), не желают забирать «своих» подальше от войны. И поэтому часто едешь по этому страшному городу – как по адресам забытых жизней: вот здесь, знаешь, еще жива русская бабушка, которую упорно не перевозят к себе родственники из Тюмени, а на другой улице, в руинах, ютился (но уже три месяца как умер от истощения) русский дедушка, забытый двумя сыновьями и тремя дочерьми, раскиданными по разным регионам и городам обширной России.
А вот поворот со Старопромысловского шоссе на «Березку» – это название одного из городских микрорайонов. Поблизости от поворота – дом престарелых. На прошлую Пасху в богадельне умерла Мария Сергеевна Левченко. Сюда она попала незадолго до этого – лишь в ноябре, вместе со старшей сестрой Тамарой Сергеевной – обе в крайне истощенном состоянии. Потеряв дома, больше года они мыкались по подвалам, месяцами не имея возможности помыться, неделями не рассчитывая даже на хлеб. От перенесенных страданий и истощения осенью 2000 года Тамара Сергеевна сошла в подвале с ума. И тогда Мария Сергеевна, не в силах более вынести этой ноши, пошла куда глаза глядят, авось, хуже не будет, – погрузив старшую сестру на тележку. Увидев это страшное шествие, добрые люди подсказали, где дом престарелых. Однако, выполнив свою миссию, найдя Тамаре Сергеевне бесплатное тепло, пищу и лекарства, сама Мария Сергеевна быстро сгорела от скоротечного рака.
Случилась бы вся эта цепочка трагедий, если бы еще в самом начале войны сестер забрал их родной брат и куча племянников, живущие в одном из южнороссийских городов, не так уж далеко от Чечни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
«Та-ак живе-е-ет семья-я российского геро-о-оя…» – В голове возникает стааря советская песня, совершенно никчемная в нынешнем Грозном. «…Геро-о-я-я, – мелодия дребезжит, но все же упорствует, – гру-удью защит-и-ившего стра-а-ну-у-у…»
Это пытается напевать старик в розовых очках – ветеран Великой Отечественной и капитан погранвойск в отставке Батуринцев Петр Григорьевич. Тут, в грозненских развалинах по улице Угольной, 142, в Старопромы-словском районе, он пережил обе чеченские войны и ныне, на табуретке, вынесенной поближе к распускающейся природе, Петр Григорьевич встречает 86-ю весну своей жизни и 57-ю после той Победы, которую долгое время все считали окончательной победой мира над фашизмом.
9 Мая нас все больше тянет умиляться – при виде отглаженных старичков-ветеранов, чокающихся на столичных улицах и тут же смешно хмелеющих. Однако есть и другая ветеранская жизнь. Есть и другой День Победы в нашей стране. Он – в Грозном. Здесь, по законам военного времени, выносят приговоры, в том числе и бывшим фронтовикам.
– Как живете, Петр Григорьевич? – Глупый, конечно, для нынешней Чечни вопрос, но уж вылетел…
Старик с трудом отрывает голову от упертой в землю палки и начинает плакать.
– У дяди Пети почти ничего своего. Все с развалин. И очки. И куртка. – Это кто-то сзади произносит, пока старик пытается справиться со спазмами немых рыданий. – От погибших, думаю…
– Я не живу… Я жил… Когда-то… – наконец выдавливает старик.
Петр Батуринцев провоевал три года, с 42-го по 45-й, в составе Северной группы Закавказского округа, освобождавшей в том числе и Грозный. Послевоенная жизнь Петра Григорьевича была ясна и проста: он вернулся в город, вскоре женился и стал работать на заводе «Электроприбор» – до самой пенсии. Встречался с пионерами, по праздникам надевал награды.
– Я жил… Я жил… – продолжает твердить старик. Он трясется всем телом и пытается вытереть слезы, попадая рукой не по той части лица, где они текут.
Шумно подходит женщина в мужских сандалиях и драной синей кофте, с подозрением оглядывая незнакомых людей сумасшедшим, но не злым взглядом.
– Я – его жена. Меня зовут Надежда Ильинична. Я на десять лет моложе. Мне только 76. Поэтому, видите, еще хожу. – Женщина приглашает в их со стариком жилище. – Мы две войны тут пересидели, никуда не выходили, кроме подвалов, и только это дало нам возможность сохранить квартиру. Между прочим, она приватизированная!
Надежда Ильинична выглядит очень гордой, показывая городские развалины с правом собственности на них. Накануне был долгий ливень, и «квартира» выглядит изрядно промокшей. В потолке – большая дыра, закамуфлированная тепличной пленкой.
– Иногда думаю, мы как в раю. – Но голос у нее «невпопад» с «раем». Она понимает, что в аду.
– Мы хорошо живем. У многих и стен не осталось, – продолжает Надежда Ильинична, и становится ясно, откуда этот голос ее металлический и упорный: она изовсех сил старается не выйти за пределы однажды выбранной ею установки: довольствоваться малым во что бы то ни стало.
– Старикам везде у нас почет… – тихо тянет молодой сосед-чеченец. Он – единственный, кто сегодня ухаживает за ветераном «дядей Петей». Водит его в туалет, моет, откуда-то издалека носит воду, не позволяет Батуринцевым умереть с голоду.
– А из военных сюда кто-нибудь приходит? Из военкомата, например?
Это первый вопрос, который неожиданно прорисовывает улыбку на измученном лице Петра Григорьевича. Он недоумевает – неужели кому-то непонятно, что военные тут ходят по домам только для «зачисток».
Надежда Ильинична ласкает маленькую девочку, подбежавшую к ней, и видно, как жене Петра Григорьевича одиноко и тяжко без семьи – без детей и родных.
– Ее зовут Лишат. Она – дочка соседей Эльмурзаевых. Мне так хорошо с ней. Мы – подружки. У нас с Петром Григорьевичем ведь тоже есть внучки. Ларисе – 25 лет, Оленьке – 23. Чудесные девочки.
– И где же они? Чудесные? – Вопрос вылетает предательски, сам собой – можно было бы сформулировать и покорректней.
– Они очень заняты, – следует краткий ответ – так обычно закрывают тему, ставшую трагедией.
Но теперь Петр Григорьевич хочет говорить – он пытается оправдывать своих далеких «чудесных девочек»:
– Они живут в институтском общежитии, в Пятигорске. Лариса ищет работу, Оленька еще учится в медицинском. Поймите, взять нас к себе не могут, а сюда приехать невозможно.
Старик даже хочет привстать с табуретки – от волнения, но это не удается: дрожат колени.
– Но ведь родители у Ларисы с Оленькой есть? Надежда Ильинична уже не говорит, а шипит сердито:
– Сын живет в Благодарном, в Ставропольском крае. У него – свои проблемы. Давайте не будем об этом при Петре Григорьевиче.
Мы отходим, думая поберечь старика.
– Так, может, мне позвонить или написать вашему сыну? Расскажу, как вы тут…
– Ни в коем случае. – Петр Григорьевич, оказывается, нас слышит. Но он больше не плачет, хотя дрожь в руках заметно нарастает. Теперь уже и он сух, строг и категоричен, как жена. Его поведение доказывает существование непростой застарелой семейной коллизии, развитию которой, похоже, ничто не может помешать – ни война, ни нищета, ни голод, ни болезни, на которые обречены Батуринцевы в Грозном.
Сколько подобных человеческих трагедий, связанных с русскими стариками в Грозном, пришлось узнать за эту войну! Родственники, живущие «в России» (так это называется в Чечне), не желают забирать «своих» подальше от войны. И поэтому часто едешь по этому страшному городу – как по адресам забытых жизней: вот здесь, знаешь, еще жива русская бабушка, которую упорно не перевозят к себе родственники из Тюмени, а на другой улице, в руинах, ютился (но уже три месяца как умер от истощения) русский дедушка, забытый двумя сыновьями и тремя дочерьми, раскиданными по разным регионам и городам обширной России.
А вот поворот со Старопромысловского шоссе на «Березку» – это название одного из городских микрорайонов. Поблизости от поворота – дом престарелых. На прошлую Пасху в богадельне умерла Мария Сергеевна Левченко. Сюда она попала незадолго до этого – лишь в ноябре, вместе со старшей сестрой Тамарой Сергеевной – обе в крайне истощенном состоянии. Потеряв дома, больше года они мыкались по подвалам, месяцами не имея возможности помыться, неделями не рассчитывая даже на хлеб. От перенесенных страданий и истощения осенью 2000 года Тамара Сергеевна сошла в подвале с ума. И тогда Мария Сергеевна, не в силах более вынести этой ноши, пошла куда глаза глядят, авось, хуже не будет, – погрузив старшую сестру на тележку. Увидев это страшное шествие, добрые люди подсказали, где дом престарелых. Однако, выполнив свою миссию, найдя Тамаре Сергеевне бесплатное тепло, пищу и лекарства, сама Мария Сергеевна быстро сгорела от скоротечного рака.
Случилась бы вся эта цепочка трагедий, если бы еще в самом начале войны сестер забрал их родной брат и куча племянников, живущие в одном из южнороссийских городов, не так уж далеко от Чечни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68