Затем нам останется рассмотреть
его теорию: закона, раскрытого через откровение, и закона, который он
именует выработанным.
171. И прежде всего, когда он говорит: Вера, он, очевидно, имеет в виду
только веру религиозную. Между тем, по-моему, это точка зрения совершенно не
философская. Есть вещи, которые можно постичь лишь посредством веры, и
поэтому для того, чтобы их понять, нужно предварительно в них поверить; есть
другие, которые можно постичь лишь как догмат веры, а это значит, что раз вы
их поняли, они тем самым уже становятся вашими верованиями. Говоря языком
философии, вера - не что иное, как момент или период человеческого знания,
не более того. Относить религию и науку к двум совершенно различным
областям, и притом делать это искренне, без задней мысли, значит
возвращаться к предшествующей Абеляру схоластике, т.е. совершать анахронизм
на девять столетий, ни больше, ни меньше. Я прекрасно понимаю того
богослова-догматика, который еще в наши дни не выходит из старой семинарской
колеи, для которого мир не шагнул вперед со времен Алкуина, ибо догмат по
природе своей неподвижен и неподатлив; прислужнику догмата поэтому дозволено
оставаться вечно пригвожденным к своему обязательному верованию, но,
признаюсь, я не могу понять того писателя, который, стремясь прослыть
современным умом, в то же время рассматривает религию как неприкосновенную
область, куда уму разрешено проникнуть лишь при условии самоупразднения.
Кому же в наше время не известно, что вера - одна из самых мощных и самых
плодотворных сил мысли; что порой вера приводит к знанию, а порой знание - к
вере, что поэтому между ними не существует резко очерченной границы, что
знание всегда предполагает известную долю веры точно так же, как вера всегда
предполагает известную долю знания; что в глубинах веры по необходимости
есть знание точно так же, как в глубинах знания по необходимости есть вера;
наконец, что мы не можем постигнуть предмет, не веря в него так или иначе,
точно так же, как мы не можем верить во что-либо, если мы в известной мере
этого не постигаем104.
172. Каковы, впрочем, естественные основы философии? Я и не-Я, мир
внутренний и мир внешний, субъект и объект. Признаете ли вы эти первичные
факты или нет, вы все равно не можете серьезно заниматься философией, не
исходя из них. Между тем, что такое для нас факты, которые, разумеется, не
могут быть ни доказаны сами по себе, ни выведены из факта предшествующего?
Предмет веры. Затем, когда философская работа завершена и вы добились
какой-то достоверности, какова логическая форма, в которую в вашем уме
облекается эта достоверность? Форма верования, - верования, налагаемого на
вас вашим же разумом. Мы не можем выйти из этого круга, не разбившись о
замыкающие его грани; вне их безграничное сомнение, полнейшее неведение,
не-бытие. Поэтому устранить веру из философии - не значит ли это уничтожать
самую философию, не значит ли это самую работу мысли делать несущественной,
более того: не значит ли это свести на-нет самое начало разумения?
173. Заметьте, что человеческий ум во все времена принимал некоторые
истины как предмет веры, как истины априорные и элементарные, без которых
нельзя представить себе ни одного акта ума и которые, следовательно,
предшествуя его собственному движению, в известном смысле соответствуют той
силе отталкивания105, которая некогда потрясла инертную материю и раскидала
миры в пространстве. Долго ум человеческий жил этими истинами, долго они его
удовлетворяли; но затем его собственное развитие привело его к новым
истинам, которые, в свою очередь, превратились в верования. Таков
естественный ход умственного развития. Вера стоит в начале и в конце пути,
пройденного человеческим разумом как в отдельном индивидууме, так и в
человечестве в целом. Прежде чем знать, он верит, а после того, как узнает,
он опять верит. Всегда он исходит из веры, чтобы к вере вернуться. И в конце
концов, не совершаете ли вы двадцать раз в день акт веры, хотя религия тут
не при чем? Как же вы хотите заключить многообразные верования человеческого
разума в единую сферу религиозного чувства? Это невозможно. Перейдем к
другой системе.
174. Что такое закон? Начало, в силу которого нечто появляется или должно
появиться для достижения возможного совершенства. Следовательно, всякий
закон предшествует; мы можем его только знать или не знать, но знаем мы его
или нет, он тем не менее существует и тем не менее действует в
предопределенной ему области. Нельзя преувеличивать значение того, что в
порядке нравственном, или в царстве свободы, точно так же, как в порядке
материальном, или в области неизбежного, все совершается согласно закону -
знаем мы его или не знаем - с той только разницей, что если мы знаем первый
закон, мы должны сообразоваться с ним, так как это закон нашего бытия и
условие нашего движения вперед; если же мы знаем второй закон, нам
приходится применять его к своим потребностям или в форме поучения, или в
форме материального использования. Что касается этого знания, то мы можем
приобретать его различными путями: посредством самостоятельной деятельности
индивидуального ума, непосредственным актом высшего разума, проявляющегося в
разуме человека, медленным ходом разума всемирного на протяжении веков; но
ни в одном из возможных случаев мы не можем ни изобрести, ни создать самый
закон. Всякий закон, если он справедлив или истинен, - и только в таком
случае он действительно является законом, - вечно существовал в божественном
разуме. Настанет день, когда человек познает его; закон так или иначе
откроется ему, западет в его сознание, тогда законодатель человеческий
встретится с законодателем высшим, и с той поры закон станет для нас законом
мира. Таково происхождение всех наших законодательств политических,
нравственных и иных. Можно, конечно, с точки зрения социальной, допустить
фикцию законодательной власти, принадлежащей человеку, но с точки зрения
общей философии это недопустимо. Человек может, конечно, под давлением
властной необходимости распространить законодательство на самого себя и на
своих ближних, но при этом он должен понимать, что все законы, которые он на
досуге сочиняет и включает в различные свои кодексы, будь то закон
положительный, закон гражданский или уголовный, что все эти законы таковы
лишь поскольку они совпадают с законами предшествующими, которые, по словам
Цицерона, "не представляют ни выдумку человеческого ума, ни волю народов, но
нечто вечное"106; в силу этих вечных законов общества живут и действуют.
Безразлично, сознают ли они, или нет, действие, на них оказываемое; человек
должен знать, что, когда законы, которые, по его мнению, он сам себе дал,
кажутся ему дурными или ложными, это значит одно: или они противоречат
законам истинным, или же это вовсе не законы, ибо, повторяю, законы творим
не мы, скорее они нас творят, но мы можем принять за закон то, что вовсе не
есть закон;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
его теорию: закона, раскрытого через откровение, и закона, который он
именует выработанным.
171. И прежде всего, когда он говорит: Вера, он, очевидно, имеет в виду
только веру религиозную. Между тем, по-моему, это точка зрения совершенно не
философская. Есть вещи, которые можно постичь лишь посредством веры, и
поэтому для того, чтобы их понять, нужно предварительно в них поверить; есть
другие, которые можно постичь лишь как догмат веры, а это значит, что раз вы
их поняли, они тем самым уже становятся вашими верованиями. Говоря языком
философии, вера - не что иное, как момент или период человеческого знания,
не более того. Относить религию и науку к двум совершенно различным
областям, и притом делать это искренне, без задней мысли, значит
возвращаться к предшествующей Абеляру схоластике, т.е. совершать анахронизм
на девять столетий, ни больше, ни меньше. Я прекрасно понимаю того
богослова-догматика, который еще в наши дни не выходит из старой семинарской
колеи, для которого мир не шагнул вперед со времен Алкуина, ибо догмат по
природе своей неподвижен и неподатлив; прислужнику догмата поэтому дозволено
оставаться вечно пригвожденным к своему обязательному верованию, но,
признаюсь, я не могу понять того писателя, который, стремясь прослыть
современным умом, в то же время рассматривает религию как неприкосновенную
область, куда уму разрешено проникнуть лишь при условии самоупразднения.
Кому же в наше время не известно, что вера - одна из самых мощных и самых
плодотворных сил мысли; что порой вера приводит к знанию, а порой знание - к
вере, что поэтому между ними не существует резко очерченной границы, что
знание всегда предполагает известную долю веры точно так же, как вера всегда
предполагает известную долю знания; что в глубинах веры по необходимости
есть знание точно так же, как в глубинах знания по необходимости есть вера;
наконец, что мы не можем постигнуть предмет, не веря в него так или иначе,
точно так же, как мы не можем верить во что-либо, если мы в известной мере
этого не постигаем104.
172. Каковы, впрочем, естественные основы философии? Я и не-Я, мир
внутренний и мир внешний, субъект и объект. Признаете ли вы эти первичные
факты или нет, вы все равно не можете серьезно заниматься философией, не
исходя из них. Между тем, что такое для нас факты, которые, разумеется, не
могут быть ни доказаны сами по себе, ни выведены из факта предшествующего?
Предмет веры. Затем, когда философская работа завершена и вы добились
какой-то достоверности, какова логическая форма, в которую в вашем уме
облекается эта достоверность? Форма верования, - верования, налагаемого на
вас вашим же разумом. Мы не можем выйти из этого круга, не разбившись о
замыкающие его грани; вне их безграничное сомнение, полнейшее неведение,
не-бытие. Поэтому устранить веру из философии - не значит ли это уничтожать
самую философию, не значит ли это самую работу мысли делать несущественной,
более того: не значит ли это свести на-нет самое начало разумения?
173. Заметьте, что человеческий ум во все времена принимал некоторые
истины как предмет веры, как истины априорные и элементарные, без которых
нельзя представить себе ни одного акта ума и которые, следовательно,
предшествуя его собственному движению, в известном смысле соответствуют той
силе отталкивания105, которая некогда потрясла инертную материю и раскидала
миры в пространстве. Долго ум человеческий жил этими истинами, долго они его
удовлетворяли; но затем его собственное развитие привело его к новым
истинам, которые, в свою очередь, превратились в верования. Таков
естественный ход умственного развития. Вера стоит в начале и в конце пути,
пройденного человеческим разумом как в отдельном индивидууме, так и в
человечестве в целом. Прежде чем знать, он верит, а после того, как узнает,
он опять верит. Всегда он исходит из веры, чтобы к вере вернуться. И в конце
концов, не совершаете ли вы двадцать раз в день акт веры, хотя религия тут
не при чем? Как же вы хотите заключить многообразные верования человеческого
разума в единую сферу религиозного чувства? Это невозможно. Перейдем к
другой системе.
174. Что такое закон? Начало, в силу которого нечто появляется или должно
появиться для достижения возможного совершенства. Следовательно, всякий
закон предшествует; мы можем его только знать или не знать, но знаем мы его
или нет, он тем не менее существует и тем не менее действует в
предопределенной ему области. Нельзя преувеличивать значение того, что в
порядке нравственном, или в царстве свободы, точно так же, как в порядке
материальном, или в области неизбежного, все совершается согласно закону -
знаем мы его или не знаем - с той только разницей, что если мы знаем первый
закон, мы должны сообразоваться с ним, так как это закон нашего бытия и
условие нашего движения вперед; если же мы знаем второй закон, нам
приходится применять его к своим потребностям или в форме поучения, или в
форме материального использования. Что касается этого знания, то мы можем
приобретать его различными путями: посредством самостоятельной деятельности
индивидуального ума, непосредственным актом высшего разума, проявляющегося в
разуме человека, медленным ходом разума всемирного на протяжении веков; но
ни в одном из возможных случаев мы не можем ни изобрести, ни создать самый
закон. Всякий закон, если он справедлив или истинен, - и только в таком
случае он действительно является законом, - вечно существовал в божественном
разуме. Настанет день, когда человек познает его; закон так или иначе
откроется ему, западет в его сознание, тогда законодатель человеческий
встретится с законодателем высшим, и с той поры закон станет для нас законом
мира. Таково происхождение всех наших законодательств политических,
нравственных и иных. Можно, конечно, с точки зрения социальной, допустить
фикцию законодательной власти, принадлежащей человеку, но с точки зрения
общей философии это недопустимо. Человек может, конечно, под давлением
властной необходимости распространить законодательство на самого себя и на
своих ближних, но при этом он должен понимать, что все законы, которые он на
досуге сочиняет и включает в различные свои кодексы, будь то закон
положительный, закон гражданский или уголовный, что все эти законы таковы
лишь поскольку они совпадают с законами предшествующими, которые, по словам
Цицерона, "не представляют ни выдумку человеческого ума, ни волю народов, но
нечто вечное"106; в силу этих вечных законов общества живут и действуют.
Безразлично, сознают ли они, или нет, действие, на них оказываемое; человек
должен знать, что, когда законы, которые, по его мнению, он сам себе дал,
кажутся ему дурными или ложными, это значит одно: или они противоречат
законам истинным, или же это вовсе не законы, ибо, повторяю, законы творим
не мы, скорее они нас творят, но мы можем принять за закон то, что вовсе не
есть закон;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22