Я сел на стул возле кровати. Симмонс сидел, подложив подушки под спину, и курил.
– Плохие у меня дела, Сим, – сказал я.
– У меня тоже, – сказал он. – У меня всегда плохие дела. Курить не хотите?
– Нет, – сказал я. – Что нужно для того, чтобы уехать в Швейцарию?
– Вам? Вас итальянцы не выпустят за границу.
– Да. Это я знаю. Ну, а швейцарцы? Как поступят швейцарцы?
– Они вас интернируют.
– Я знаю. Но какая механика этого дела?
– Никакой. Это очень просто. Вы можете ездить куда угодно. Нужно, кажется, только являться на проверку или что-то в этом роде. А что? Вас преследует полиция?
– Пока еще не ясно.
– Если не хотите говорить, не надо. Хотя любопытно было бы послушать. Здесь не бывает никаких происшествий. Я с треском провалился в Пьяченце.
– Да что вы!
– Да, да, очень скверно прошло. И ведь хорошо пел. Я собираюсь попробовать еще раз – здесь, в «Лирико».
– Очень жаль, что мне не удастся послушать.
– Вы страшно любезны. У вас что, серьезные неприятности?
– Не знаю.
– Если не хотите говорить, не надо. А почему вы здесь, а не на этом треклятом фронте?
– Я решил, что с меня довольно.
– Молодец. Я всегда знал, что вы не лишены здравого смысла. Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Вы так заняты.
– Ничуть не бывало, дорогой Генри. Ничуть не бывало. Я буду рад чем-нибудь заняться.
– Вы примерно моего роста. Не сходите ли вы купить для меня штатский костюм? У меня есть костюмы, но они все в Риме.
– Да, ведь вы там жили раньше. Что за гнусное место! Как вы могли там жить?
– Я хотел стать архитектором.
– Самое неподходящее для этого место. Не покупайте ничего. Я вам дам все, что нужно. Я вас так разодену, что вы будете неотразимы. Идите вон туда, в гардеробную. Там есть стенной шкаф. Берите все, что вам понравится. И ничего вам не нужно покупать, дорогой мой.
– Я бы все-таки охотнее купил, Сим.
– Дорогой мой, мне гораздо легче отдать вам все, что я имею, чем идти за покупками. У вас есть паспорт? Без паспорта вы далеко не уедете.
– Да. Мой старый паспорт при мне.
– Тогда одевайтесь, дорогой мой, и вперед, в добрую старую Гельвецию.
– Это все не так просто. Мне еще нужно в Стрезу.
– Чего же лучше, дорогой мой! А там в лодочку – и прямым сообщением на другую сторону. Если б не мое пение, я поехал бы с вами. И поеду.
– Вы там можете перейти на тирольский фальцет.
– И перейду, дорогой мой. Хотя ведь я умею петь. В этом-то и странность.
– Головой ручаюсь, что вы умеете петь.
Он откинулся назад и закурил еще сигарету.
– Головой лучше не ручайтесь. Хотя все-таки я умею петь. Это очень забавно, но я умею петь. Я люблю петь. Послушайте. – Он зарычал из «Африканки»; шея его напружилась, жилы вздулись. – Я умею петь, – сказал он. – А там как им угодно.
Я посмотрел в окно.
– Я пойду отпущу экипаж.
– Возвращайтесь скорее, дорогой мой, и сядем завтракать.
Он встал с постели, выпрямился, глубоко вдохнул воздух и начал делать гимнастические упражнения. Я сошел вниз и расплатился с кучером.
Глава тридцать четвертая
В штатском я чувствовал себя как на маскараде. Я очень долго носил военную форму, и мне теперь не хватало ощущения подтянутости в одежде. Брюки словно болтались. Я взял в Милане билет до Стрезы. Я купил себе новую шляпу. Шляпу Сима я не мог надеть, но костюм был очень хороший. От него пахло табаком, и когда я сидел в купе и смотрел в окно, у меня было такое чувство, что моя новая шляпа очень новая, а костюм очень старый. Настроение у меня было тоскливое, как мокрый ломбардский ландшафт за окном. В купе сидели какие-то летчики, которые оценили меня не слишком высоко. Они избегали смотреть на меня и подчеркивали свое презрение к штатскому моего возраста. Я не чувствовал себя оскорбленным. В прежнее время я бы оскорбил их и затеял драку. Они сошли в Галларате, и я был рад, что остался один. У меня была газета, но я не читал ее, потому что не хотел читать о войне. Я решил забыть про войну. Я заключил сепаратный мир. Я чувствовал себя отчаянно одиноким и был рад, когда поезд прибыл в Отрезу.
На вокзале я ожидал увидеть комиссионеров из отелей, но ни одного не было. Сезон уже давно окончился, и поезд никто не встречал. Я вышел из вагона со своим чемоданом, – это был чемодан Сима, очень легкий, потому что в нем не было ничего, кроме двух сорочек, – и постоял на перроне под дождем, пока поезд не тронулся. Я спросил у одного из вокзальных служащих, не знает ли он, какие отели еще открыты. «Гранд-отель» был открыт, и «Дез'иль-Борроме», и несколько маленьких отелей, которые не закрывались круглый год. Я пошел под дождем к «Дез'иль-Борроме», с чемоданом в руке. Я увидел проезжавший по улице экипаж и сделал знак кучеру. Лучше было приехать в экипаже. Мы подкатили к подъезду большого отеля, и портье вышел навстречу с зонтиком и был очень вежлив.
Я выбрал хороший номер. Он был большой и светлый, с видом на озеро. Над озером низко нависли тучи, но я знал, что при солнечном свете оно очень красиво. Я оказал, что ожидаю свою жену. В номере стояла большая двуспальная кровать, letto matrimoniale [супружеское ложе (итал.)], с атласным одеялом. Это был очень шикарный отель. Я прошел по длинному коридору и потом по широкой лестнице спустился в бар. Бармен был мой старый знакомый, и я сидел на высоком табурете и ел соленый миндаль и хрустящий картофель. Мартини был холодный и чистый на вкус.
– Что вы здесь делаете, in borghese? [в штатском (итал.)] – спросил бармен, смешивая мне второй мартини.
– Я в отпуску. Получил отпуск для поправления здоровья.
– Здесь сейчас пусто. Не знаю, почему не закрывают отель.
– Как ваша рыбная ловля?
– Я поймал несколько великолепных форелей. В это время года часто попадаются великолепные форели.
– Вы получили табак, который я вам послал?
– Да. А вы не получили моей открытки?
Я засмеялся. Мне не удалось достать ему этот табак. Речь шла об американском трубочном табаке, но мои родные перестали посылать его, или его где-нибудь задерживали. Во всяком случае, я его больше не получал.
– Я вам достану где-нибудь, – сказал я. – Скажите, вы не встречали в городе двух молодых англичанок? Они приехали позавчера.
– У нас в отеле таких нет.
– Они сестры из военного госпиталя.
– Двух сестер милосердия я видел. Погодите минуту, я узнаю, где они остановились.
– Одна из них – моя жена. Я приехал сюда, чтобы встретиться с ней.
– А другая – моя жена.
– Я не шучу.
– Простите за глупую шутку, – сказал он. – Я не понял.
Он вышел и довольно долго не возвращался. Я ел маслины, соленый миндаль и хрустящий картофель и в зеркале позади стойки видел себя в штатском. Наконец бармен вернулся.
– Они в маленьком отеле возле вокзала, – сказал он.
– А что, сандвичи у вас есть?
– Я сейчас позвоню. Тут, видите ли, ничего нет, потому что нет народу.
– У вас совсем пусто?
– Ну, кое-кто есть, конечно.
Принесли сандвичи, и я съел три штуки и выпил еще мартини. Никогда я не пил ничего холоднее и чище. Вкус мартини вернул мне самочувствие цивилизованного человека. Я слишком долго питался красным вином, хлебом, сыром, скверным кофе и граппой. Я сидел на высоком табурете в приятном окружении красного дерева, бронзы и зеркал и ни о чем не думал. Бармен задал мне какой-то вопрос.
– Не надо говорить о войне, – сказал я.
Война была где-то очень далеко. Может быть, никакой войны и не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Плохие у меня дела, Сим, – сказал я.
– У меня тоже, – сказал он. – У меня всегда плохие дела. Курить не хотите?
– Нет, – сказал я. – Что нужно для того, чтобы уехать в Швейцарию?
– Вам? Вас итальянцы не выпустят за границу.
– Да. Это я знаю. Ну, а швейцарцы? Как поступят швейцарцы?
– Они вас интернируют.
– Я знаю. Но какая механика этого дела?
– Никакой. Это очень просто. Вы можете ездить куда угодно. Нужно, кажется, только являться на проверку или что-то в этом роде. А что? Вас преследует полиция?
– Пока еще не ясно.
– Если не хотите говорить, не надо. Хотя любопытно было бы послушать. Здесь не бывает никаких происшествий. Я с треском провалился в Пьяченце.
– Да что вы!
– Да, да, очень скверно прошло. И ведь хорошо пел. Я собираюсь попробовать еще раз – здесь, в «Лирико».
– Очень жаль, что мне не удастся послушать.
– Вы страшно любезны. У вас что, серьезные неприятности?
– Не знаю.
– Если не хотите говорить, не надо. А почему вы здесь, а не на этом треклятом фронте?
– Я решил, что с меня довольно.
– Молодец. Я всегда знал, что вы не лишены здравого смысла. Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Вы так заняты.
– Ничуть не бывало, дорогой Генри. Ничуть не бывало. Я буду рад чем-нибудь заняться.
– Вы примерно моего роста. Не сходите ли вы купить для меня штатский костюм? У меня есть костюмы, но они все в Риме.
– Да, ведь вы там жили раньше. Что за гнусное место! Как вы могли там жить?
– Я хотел стать архитектором.
– Самое неподходящее для этого место. Не покупайте ничего. Я вам дам все, что нужно. Я вас так разодену, что вы будете неотразимы. Идите вон туда, в гардеробную. Там есть стенной шкаф. Берите все, что вам понравится. И ничего вам не нужно покупать, дорогой мой.
– Я бы все-таки охотнее купил, Сим.
– Дорогой мой, мне гораздо легче отдать вам все, что я имею, чем идти за покупками. У вас есть паспорт? Без паспорта вы далеко не уедете.
– Да. Мой старый паспорт при мне.
– Тогда одевайтесь, дорогой мой, и вперед, в добрую старую Гельвецию.
– Это все не так просто. Мне еще нужно в Стрезу.
– Чего же лучше, дорогой мой! А там в лодочку – и прямым сообщением на другую сторону. Если б не мое пение, я поехал бы с вами. И поеду.
– Вы там можете перейти на тирольский фальцет.
– И перейду, дорогой мой. Хотя ведь я умею петь. В этом-то и странность.
– Головой ручаюсь, что вы умеете петь.
Он откинулся назад и закурил еще сигарету.
– Головой лучше не ручайтесь. Хотя все-таки я умею петь. Это очень забавно, но я умею петь. Я люблю петь. Послушайте. – Он зарычал из «Африканки»; шея его напружилась, жилы вздулись. – Я умею петь, – сказал он. – А там как им угодно.
Я посмотрел в окно.
– Я пойду отпущу экипаж.
– Возвращайтесь скорее, дорогой мой, и сядем завтракать.
Он встал с постели, выпрямился, глубоко вдохнул воздух и начал делать гимнастические упражнения. Я сошел вниз и расплатился с кучером.
Глава тридцать четвертая
В штатском я чувствовал себя как на маскараде. Я очень долго носил военную форму, и мне теперь не хватало ощущения подтянутости в одежде. Брюки словно болтались. Я взял в Милане билет до Стрезы. Я купил себе новую шляпу. Шляпу Сима я не мог надеть, но костюм был очень хороший. От него пахло табаком, и когда я сидел в купе и смотрел в окно, у меня было такое чувство, что моя новая шляпа очень новая, а костюм очень старый. Настроение у меня было тоскливое, как мокрый ломбардский ландшафт за окном. В купе сидели какие-то летчики, которые оценили меня не слишком высоко. Они избегали смотреть на меня и подчеркивали свое презрение к штатскому моего возраста. Я не чувствовал себя оскорбленным. В прежнее время я бы оскорбил их и затеял драку. Они сошли в Галларате, и я был рад, что остался один. У меня была газета, но я не читал ее, потому что не хотел читать о войне. Я решил забыть про войну. Я заключил сепаратный мир. Я чувствовал себя отчаянно одиноким и был рад, когда поезд прибыл в Отрезу.
На вокзале я ожидал увидеть комиссионеров из отелей, но ни одного не было. Сезон уже давно окончился, и поезд никто не встречал. Я вышел из вагона со своим чемоданом, – это был чемодан Сима, очень легкий, потому что в нем не было ничего, кроме двух сорочек, – и постоял на перроне под дождем, пока поезд не тронулся. Я спросил у одного из вокзальных служащих, не знает ли он, какие отели еще открыты. «Гранд-отель» был открыт, и «Дез'иль-Борроме», и несколько маленьких отелей, которые не закрывались круглый год. Я пошел под дождем к «Дез'иль-Борроме», с чемоданом в руке. Я увидел проезжавший по улице экипаж и сделал знак кучеру. Лучше было приехать в экипаже. Мы подкатили к подъезду большого отеля, и портье вышел навстречу с зонтиком и был очень вежлив.
Я выбрал хороший номер. Он был большой и светлый, с видом на озеро. Над озером низко нависли тучи, но я знал, что при солнечном свете оно очень красиво. Я оказал, что ожидаю свою жену. В номере стояла большая двуспальная кровать, letto matrimoniale [супружеское ложе (итал.)], с атласным одеялом. Это был очень шикарный отель. Я прошел по длинному коридору и потом по широкой лестнице спустился в бар. Бармен был мой старый знакомый, и я сидел на высоком табурете и ел соленый миндаль и хрустящий картофель. Мартини был холодный и чистый на вкус.
– Что вы здесь делаете, in borghese? [в штатском (итал.)] – спросил бармен, смешивая мне второй мартини.
– Я в отпуску. Получил отпуск для поправления здоровья.
– Здесь сейчас пусто. Не знаю, почему не закрывают отель.
– Как ваша рыбная ловля?
– Я поймал несколько великолепных форелей. В это время года часто попадаются великолепные форели.
– Вы получили табак, который я вам послал?
– Да. А вы не получили моей открытки?
Я засмеялся. Мне не удалось достать ему этот табак. Речь шла об американском трубочном табаке, но мои родные перестали посылать его, или его где-нибудь задерживали. Во всяком случае, я его больше не получал.
– Я вам достану где-нибудь, – сказал я. – Скажите, вы не встречали в городе двух молодых англичанок? Они приехали позавчера.
– У нас в отеле таких нет.
– Они сестры из военного госпиталя.
– Двух сестер милосердия я видел. Погодите минуту, я узнаю, где они остановились.
– Одна из них – моя жена. Я приехал сюда, чтобы встретиться с ней.
– А другая – моя жена.
– Я не шучу.
– Простите за глупую шутку, – сказал он. – Я не понял.
Он вышел и довольно долго не возвращался. Я ел маслины, соленый миндаль и хрустящий картофель и в зеркале позади стойки видел себя в штатском. Наконец бармен вернулся.
– Они в маленьком отеле возле вокзала, – сказал он.
– А что, сандвичи у вас есть?
– Я сейчас позвоню. Тут, видите ли, ничего нет, потому что нет народу.
– У вас совсем пусто?
– Ну, кое-кто есть, конечно.
Принесли сандвичи, и я съел три штуки и выпил еще мартини. Никогда я не пил ничего холоднее и чище. Вкус мартини вернул мне самочувствие цивилизованного человека. Я слишком долго питался красным вином, хлебом, сыром, скверным кофе и граппой. Я сидел на высоком табурете в приятном окружении красного дерева, бронзы и зеркал и ни о чем не думал. Бармен задал мне какой-то вопрос.
– Не надо говорить о войне, – сказал я.
Война была где-то очень далеко. Может быть, никакой войны и не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65