Новый следователь тоже не смог обнаружить следов еврейского участия в убийстве царской семьи».
Старинкевич ошибался: не для того военные настаивали на замене судьи Сергеева, чтобы его преемник не нашел в деле жидо-масонскую интригу. Просто для того, чтоб ее обнаружить, требовалось заменить и самого господина министра: в момент, когда Вилтон цитировал его письмо, он получил возможность называть Старинкевича: «Уже бывший министр».
Будем справедливы: Николай Соколов ни словом в своей книге не намекнул на «еврейское происхождение» Ивана Сергеева. Для обоснования своего внезапного назначения на чужое место он выдвинул другие, якобы профессиональные аргументы. Первое: имелись у начальства для замены судьи «стратегические соображения». «В чем состояла стратегия, которая мешает Сергееву и не мешает Соколову, того и величайший полководец объяснить бы не мог!»- воскликнул по этому поводу Бруцкус, но я, хотя не полководец, «тайну стратегии» разгадал: Сергеев был судьей местным, екатеринбургским, ордер ему подписали городской прокурор Остроумов и председатель горсуда Казем-бек. Соколов же считался юристом из центра, и ордер на ведение дела подписал ему сам Верховный правитель
России адмирал Колчак! Дело отныне числилось не местным, екатеринбургским, а государственного значения… Второе соколовское объяснение состояло в том, что Сергеев как член суда был прикован к Екатеринбургу и не мог выезжать из города на места, связанные с расследованием. Бруцкус съехидничал: «Члену суда в качестве следователя присваиваются все права следователя, и ничем ровно не прикован он к своему суду». Изучая дело, убеждаешься в этом несомненно: одно из важнейших преимуществ Сергеева перед Соколовым как раз в том и состояло, что судья успевал выезжать на места событий (в Алапаевск, например), тогда как Соколов часто туда опаздывал - и упускал при этом важнейшие следственные нити (конкретно об этом будет сказано при анализе соответствующих эпизодов дела).
Подозрение в скрытом еврействе против человека по имени Иван Сергеев, к тому же судьи царских времен, возникло у генерала и круга его единомышленников потому, что они были недовольны не только итогами его работы (это само собой разумеется), но и ее, так сказать, способом, ее методологией. С итогами как раз они могли что-то сделать, на самом деле, увы, Сергеев после того, как его подержали у генерала «на ковре», немного уступил, и в протоколах появились, по Бруцкусу, «экскурсии в область национального духа». Но все-таки Сергеева военные выгнали (в скобках: к большому ущербу для следствия, хотя бы потому, что Соколову после него требовалось немало времени для вхождения в курс длившегося уже семь месяцев дела. У преемника же Сергеева на все про все оставалось лишь четыре с небольшим месяца: в июле 1919 г. Екатеринбург попал в руки красных.).
И тут мы замечаем, что, помимо «керенского иудаизма», обвинял Дитерихс Сергеева еще в инертном ведении следствия. Не было у него, пишет генерал, умения сбить неожиданным вопросом обвиняемого с его версии, ошеломить и, как выражались позднее, «расколоть». Просто слушал судья показания и записывал аккуратно, включая все ошибки допрашиваемого.
Как ни удивительно, я вынужден взять под защиту генерала. Доля правды в инвективах Дитерихса в адрес Сергеева имелась - и немалая доля.
Сергеев был воспитанником старой юридической школы и вел следствие, как принято было в русском дореволюционном правосудии: собирал и сопоставлял факты, отсеивал лишнее и сомнительное, выявлял в них противоречия и снова сопоставлял улики и показания. Между тем преступления, которые ему поручили расследовать, - екатеринбургское, пермское и алапаевское (все случаи убийств Романовых на Урале) - оказались не просто трудными, но трудными специфически, ибо совершали их не рядовые уголовники, а тайная спецслужба нового государства. Подозреваемые в преступлениях фигуранты заранее предвидели возможный ход расследования и сочиняли для юристов противной стороны нужную им легенду, например, «приговор Уральского Совета». А Иван Сергеев не мог поверить, что, скажем, «Сообщение ЦИКа Советов», т е. президентского органа, предназначалось, в частности, именно для того, чтобы его, юриста, дезориентировать в ходе следствия.
Наоборот, генерал Дитерихс, следователь Соколов, корреспондент Вилтон и иже с ними убеждены были, что следствие проводится для единственной цели: подтвердить фактами заранее ясную им концепцию тайного заговора, погубившего Романовых. В деталях, правда, единомышленники расходились. Дитерихс провидел мысленно германо-еврейский комплот, а Соколов - жидо-масонский.
Чтобы читатель, уловивший пробивающуюся невольно, сквозь внутренние запреты, мою иронию, не заподозрил автора в проеврейской предвзятости, процитирую для объективности других историков, в принципе как раз благожелательно относящихся к лицам, сплотившимся тогда вокруг Дитерихса. Например, Н. Росс так оценивает сочинение Вилтона, бывшего не только корреспондентом, но и помощником Соколова (он ведал фоточастью на следствии):
«Книга содержит уникальные подробности, но ее, к сожалению, очень портят назойливые антинемецкие и антиеврейские рассуждения автора.»
Про книгу самого Соколова сказано более обтекаемо:
«… труд его лишен строгого построения, и не всегда в нем достаточно точно воспроизведены следственные документы (очень важное и верное замечание! - М. X.). Опущены в книге те документы, которые не подтверждают его точку зрения на дело. Увлекшись своей концепцией, Соколов часто уводит читателей в зыбкую область широких и мало обоснованных предположений… » - тут историк цитирует одно из таких предположений следователя, сформулированное им, правда, не в книге, а в частном письме:
«Вопрос о жизни и смерти членов дома Романовых был, конечно, решен задолго (sic!) до смерти тех, кто погиб на территории России.»
А вот что сказано про труд Дитерихса:
«… сильно грешит бесконечными отступлениями от чисто юридической стороны дела.»
(Имеются в виду теоретические размышления генерала о природе и целях германо-еврейской нечистой силы.)
Р. Пайпс уделил данному аспекту подстрочное примечание:
«Когда благодаря усилиям специальной следственной комиссии, сформированной адмиралом Колчаком, стали известны подробности екатеринбургской трагедии, появилось неимоверное количество гнусной антисемитской литературы. Она исходила от некоторых русских публицистов и историков и нашла себе отклик на Западе. Заметная часть авторов сваливала всю вину за гибель семьи на евреев, истолковывая убийство как одно из звеньев «всемирного еврейского заговора». В некоторых записках англичанина Вилтона и в еще большей степени его русского единомышленника генерала Дитерихса юдофобия достигла патологических масштабов… Настолько сильно было желание авторов свалить всю вину на евреев, что они невольно закрывали глаза на тот факт, что евреи, евреи-вероотступники, вместе с латышами, венграми, австрийцами и русскими являлись только исполнителями приговора, вынесенного Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным, русским.»
Здесь нужно возразить, что упомянутые авторы вовсе не закрывали глаза, тем более невольно, а несомненно сознательно дезавуировали участие Ленина в преступлении - в единстве с большевистскими специалистами по дезинформации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Старинкевич ошибался: не для того военные настаивали на замене судьи Сергеева, чтобы его преемник не нашел в деле жидо-масонскую интригу. Просто для того, чтоб ее обнаружить, требовалось заменить и самого господина министра: в момент, когда Вилтон цитировал его письмо, он получил возможность называть Старинкевича: «Уже бывший министр».
Будем справедливы: Николай Соколов ни словом в своей книге не намекнул на «еврейское происхождение» Ивана Сергеева. Для обоснования своего внезапного назначения на чужое место он выдвинул другие, якобы профессиональные аргументы. Первое: имелись у начальства для замены судьи «стратегические соображения». «В чем состояла стратегия, которая мешает Сергееву и не мешает Соколову, того и величайший полководец объяснить бы не мог!»- воскликнул по этому поводу Бруцкус, но я, хотя не полководец, «тайну стратегии» разгадал: Сергеев был судьей местным, екатеринбургским, ордер ему подписали городской прокурор Остроумов и председатель горсуда Казем-бек. Соколов же считался юристом из центра, и ордер на ведение дела подписал ему сам Верховный правитель
России адмирал Колчак! Дело отныне числилось не местным, екатеринбургским, а государственного значения… Второе соколовское объяснение состояло в том, что Сергеев как член суда был прикован к Екатеринбургу и не мог выезжать из города на места, связанные с расследованием. Бруцкус съехидничал: «Члену суда в качестве следователя присваиваются все права следователя, и ничем ровно не прикован он к своему суду». Изучая дело, убеждаешься в этом несомненно: одно из важнейших преимуществ Сергеева перед Соколовым как раз в том и состояло, что судья успевал выезжать на места событий (в Алапаевск, например), тогда как Соколов часто туда опаздывал - и упускал при этом важнейшие следственные нити (конкретно об этом будет сказано при анализе соответствующих эпизодов дела).
Подозрение в скрытом еврействе против человека по имени Иван Сергеев, к тому же судьи царских времен, возникло у генерала и круга его единомышленников потому, что они были недовольны не только итогами его работы (это само собой разумеется), но и ее, так сказать, способом, ее методологией. С итогами как раз они могли что-то сделать, на самом деле, увы, Сергеев после того, как его подержали у генерала «на ковре», немного уступил, и в протоколах появились, по Бруцкусу, «экскурсии в область национального духа». Но все-таки Сергеева военные выгнали (в скобках: к большому ущербу для следствия, хотя бы потому, что Соколову после него требовалось немало времени для вхождения в курс длившегося уже семь месяцев дела. У преемника же Сергеева на все про все оставалось лишь четыре с небольшим месяца: в июле 1919 г. Екатеринбург попал в руки красных.).
И тут мы замечаем, что, помимо «керенского иудаизма», обвинял Дитерихс Сергеева еще в инертном ведении следствия. Не было у него, пишет генерал, умения сбить неожиданным вопросом обвиняемого с его версии, ошеломить и, как выражались позднее, «расколоть». Просто слушал судья показания и записывал аккуратно, включая все ошибки допрашиваемого.
Как ни удивительно, я вынужден взять под защиту генерала. Доля правды в инвективах Дитерихса в адрес Сергеева имелась - и немалая доля.
Сергеев был воспитанником старой юридической школы и вел следствие, как принято было в русском дореволюционном правосудии: собирал и сопоставлял факты, отсеивал лишнее и сомнительное, выявлял в них противоречия и снова сопоставлял улики и показания. Между тем преступления, которые ему поручили расследовать, - екатеринбургское, пермское и алапаевское (все случаи убийств Романовых на Урале) - оказались не просто трудными, но трудными специфически, ибо совершали их не рядовые уголовники, а тайная спецслужба нового государства. Подозреваемые в преступлениях фигуранты заранее предвидели возможный ход расследования и сочиняли для юристов противной стороны нужную им легенду, например, «приговор Уральского Совета». А Иван Сергеев не мог поверить, что, скажем, «Сообщение ЦИКа Советов», т е. президентского органа, предназначалось, в частности, именно для того, чтобы его, юриста, дезориентировать в ходе следствия.
Наоборот, генерал Дитерихс, следователь Соколов, корреспондент Вилтон и иже с ними убеждены были, что следствие проводится для единственной цели: подтвердить фактами заранее ясную им концепцию тайного заговора, погубившего Романовых. В деталях, правда, единомышленники расходились. Дитерихс провидел мысленно германо-еврейский комплот, а Соколов - жидо-масонский.
Чтобы читатель, уловивший пробивающуюся невольно, сквозь внутренние запреты, мою иронию, не заподозрил автора в проеврейской предвзятости, процитирую для объективности других историков, в принципе как раз благожелательно относящихся к лицам, сплотившимся тогда вокруг Дитерихса. Например, Н. Росс так оценивает сочинение Вилтона, бывшего не только корреспондентом, но и помощником Соколова (он ведал фоточастью на следствии):
«Книга содержит уникальные подробности, но ее, к сожалению, очень портят назойливые антинемецкие и антиеврейские рассуждения автора.»
Про книгу самого Соколова сказано более обтекаемо:
«… труд его лишен строгого построения, и не всегда в нем достаточно точно воспроизведены следственные документы (очень важное и верное замечание! - М. X.). Опущены в книге те документы, которые не подтверждают его точку зрения на дело. Увлекшись своей концепцией, Соколов часто уводит читателей в зыбкую область широких и мало обоснованных предположений… » - тут историк цитирует одно из таких предположений следователя, сформулированное им, правда, не в книге, а в частном письме:
«Вопрос о жизни и смерти членов дома Романовых был, конечно, решен задолго (sic!) до смерти тех, кто погиб на территории России.»
А вот что сказано про труд Дитерихса:
«… сильно грешит бесконечными отступлениями от чисто юридической стороны дела.»
(Имеются в виду теоретические размышления генерала о природе и целях германо-еврейской нечистой силы.)
Р. Пайпс уделил данному аспекту подстрочное примечание:
«Когда благодаря усилиям специальной следственной комиссии, сформированной адмиралом Колчаком, стали известны подробности екатеринбургской трагедии, появилось неимоверное количество гнусной антисемитской литературы. Она исходила от некоторых русских публицистов и историков и нашла себе отклик на Западе. Заметная часть авторов сваливала всю вину за гибель семьи на евреев, истолковывая убийство как одно из звеньев «всемирного еврейского заговора». В некоторых записках англичанина Вилтона и в еще большей степени его русского единомышленника генерала Дитерихса юдофобия достигла патологических масштабов… Настолько сильно было желание авторов свалить всю вину на евреев, что они невольно закрывали глаза на тот факт, что евреи, евреи-вероотступники, вместе с латышами, венграми, австрийцами и русскими являлись только исполнителями приговора, вынесенного Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным, русским.»
Здесь нужно возразить, что упомянутые авторы вовсе не закрывали глаза, тем более невольно, а несомненно сознательно дезавуировали участие Ленина в преступлении - в единстве с большевистскими специалистами по дезинформации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101