«Тут мы подходим к самому интересному моменту, - писала крупнейший политолог XX века Ханна Арендт. - Евреи оказались в центре внимания нацистской идеологии еще до того, как превратились в главную жертву террора современности. А идеология, желавшая убеждать и мобилизовать немецкий народ, не могла выбрать себе объект жертвы наудачу. Такая очевидная фальшивка, как «Протоколы сионских мудрецов» могла лечь в фундамент политического движения только если она вызывала у людей доверие».
«Наверно, ничто в то время так не способствовало развитию антисемитизма и распространению совершенной лжи «Протоколов сионских мудрецов» как екатеринбургская трагедия», - дополнил ее мысль американский историк Ричард Пайпс.
Но ведь все это дела давних, 20-х годов, не так ли?
В 1990 году главный раввин Румынии Меир Розен рассказал, наконец, журналистам о своем многолетнем общении с диктатором Чаушеску:
- Он верил в истинность «Протоколов сионских мудрецов», в то, что евреи тайно правят миром и способны устранить любого неугодного им правителя. Поэтому дал разрешение на эмиграцию румынских евреев в Израиль. Не раз мне удавалось использовать страх диктатора перед всесилием «сионских мудрецов», чтобы помогать евреям Румынии…
Полвека подобные изгибы исторических судеб, связанные с «Протоколами» и цареубийством, фиксировались историками лишь за границами великой империи. В самой же России до начала
70-х гг. о любых подробностях цареубийства молчали. Глухо молчали. Но вот в 1973 году (как ответ на американский фильм «Николай и Александра») в ленинградской «Звезде» напечатали советскую версию гибели Романовых - документальную повесть Марка Касвинова «23 ступени вниз» (ее вспоминает Андрей Амальрик, в эпиграфе, предваряющем первую часть книги). Еще через несколько лет по всей стране разнеслись строки ленинградской поэтессы Нины Королевой, опубликованные в «Авроре»:
И в год, когда пламя металось
На знамени тонком,
В том городе не улыбалась
Царица с ребенком.
И я задыхаюсь в бессилье,
Спасти их не властна.
Причастна беде и насилью
И злобе причастна.
Редакцию журнала, естественно, наказали, но тема цареубийства и гибели империи будто вырвалась из-под крышки запертого Сталиным погреба. Что заставляло советское общество 70-х гг. пристально вглядываться и заново переоткрывать историю старинного преступления? Что сделало гибель Романовых одной из самых злободневных сегодняшних российских тем - в публицистике, документалистике, кино, театре?
Вот типичный рассказ о духовной дороге к исследованиям по теме цареубийства авторитетного советского историка профессора Генриха Иоффе:
«Прочитав книгу английского мемуариста и советолога Р. Пэйрса «Конец русской империи», а затем и другие книги, вышедшие на Западе, я уже не мог принять официальную точку зрения на то, что произошло в доме Ипатьева (домом Ипатьева, или Ипатьевским домом, по имени бывшего владельца, часто называют екатеринбургский ДОН - Дом особого назначения, тюрьму для Романовых. - М.Х.). Ужас Ипатьевского подвала нравственно потрясал… Я смотрел на фотографию убитых царских детей и на фотографию семьи моего деда, сделанную заезжим фотографом еще в начале века в далеком белорусском селе. Снятые на ней пять сыновей, пять еврейских мальчиков, одетых в одинаковые русские рубашки-косоворотки, прошли потом через первую мировую войну, революцию, гражданскую, тридцать седьмой. И погибли все. Сколько было таких мальчиков?
Они шумели буйным лесом.
В них были вера и доверье,
Но их повыбило железом,
И леса нет, одни деревья.
Вставала, вырастала проблема: революция, контрреволюция и цена человеческой жизни, революция, контрреволюция и мораль. Но в те годы она была вне нашей историографии».
(Генрих Иоффе - из той группы советских историков, со взглядами которых в дальнейшем тексте мне придется полемизировать. Тем убедительнее в моих глазах выглядит эволюция его взглядов, тем типичнее.)
В 70-е годы советская империя находилась на вершине своего могущества: Ангола и Мозамбик, Вьетнам и Афганистан, Никарагуа и Сальвадор - этапы большого пути… Но в ту же эпоху все отчетливее осознавался Россией болезненный, гниющий характер национального бытия («А что будет? Запустение будет, вот что» - выразил в одном из лучших тогдашних очерков собственное предощущение будущего страны преуспевающий партработник).
В поисках спасения от остро пахнувшею запустения в России начали задумываться о судьбе империи, которую здесь однажды строили и довели до гибели.
Вот почему с началом духовно-нравственного возрождения русской нации, какой мне издали, из Израиля, видится сегодня перестройка, в Советском Союзе одновременно, как бы взрывообразно вздыбился «романовский бум», по ироническому определению английского журналиста, «громкий стук царских скелетов в русском шкафу». Самые популярные издания, выходившие миллионами экземпляров («Московские новости», «Огонек», «Родина») множество более специальных журналов («Слово», «Отчизна»), телепрограммы «Взгляд», «Пятое колесо», лучший театр страны (Малый) и десятки провинциальных газет и журналов постоянно напоминали читателям и зрителям подробности ушедшего в глубины истории расстрела в Екатеринбурге.
Вот несколько отобранных - по моему личному вкусу - картинок с этой перестроечной выставки.
1989 год. Распря встревожила православную церковь, новая распря. Одна из зарубежных ветвей православия, Карловацкая церковь, канонизировала как великомучеников семью последнего русского императора; московская же патриархия, при поддержке ряда зарубежных епископов, отказалась эту канонизацию признать. В принципе провозглашая «соборность», т е. как бы полную согласованность главных церковных решений, православная церковь на практике строится на монархическом принципе управления: рядовые клирики не имеют права оспаривать решений патриарха и Синода, как, скажем, уездные предводители дворянства некогда не смели ослушаться императорских или сенатских указов. Тем с большим удивлением корреспонденты многих газет описывали прошедшую 17 июля 1989 года в стенах Донского монастыря панихиду по «новым великомученикам», на которой присутствовало свыше двухсот человек:
«Несмотря на то, что патриарх Пимен не дал разрешения на проведение заупокойной службы, шесть священников согласились отслужить литию. Верующие принесли царские флаги, Библии, кресты и иконы с изображением Николая II. «Боже, царя храни», - неслось над стенами» («Русская мысль», 21.07.89 г.) В тот же день верующие собрались в Свердловске, бывшем Екатеринбурге, на том пустыре, где до 1967 года возвышался Дом особого назначения. «Мальчик кладет 11 роз, - описывал церемонию в журнале «Родина» Ю. Липатников (11 роз символизировали число убитых на этом месте людей). - Ему столько же лет, сколько было царевичу Алексею. Большинство в безмолвии. Только майор милиции непрерывно и оглушительно повторяет в мегафон: «Это мероприятие несанкционированное, расходитесь! «В руках у людей появляются горящие свечи… Все больше маленьких огней. Несколько человек держат перед собой самодельные хоругви, трехцветный национальный флаг. Звучит молитва. Майор подносит мегафон к лицу читающего молитву и глушит его приказом разойтись… Вдруг из «коробочек» выскакивают крутоплечие спецназовцы… и стали брать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101