Сергей Хелемендик
Группа захвата
Посвящается памяти моего деда
ПАЩЕНКО Григория Алексеевича.
«Надо заставить народ
ужаснуться себя самого,
чтобы вдохнуть в него отвагу…»
Карл Маркс
ЧАСТЬ I
В кабинете прокурора Волчанова я провел первый день. Отупев от чтения похожих, как близнецы, косноязычных протоколов, я вышел на улицу. Мне навстречу двигалась похоронная процессия. В гробу лежал мальчик лет пятнадцати, которого явно задушили. У него на шее были красновато-коричневые пятна, словно чьи-то пальцы сдавливали горло. За гробом шли пионеры в белых рубашках. Двое молодых людей в дорогих костюмах вели под руки мать. Она была совершенно пьяна и не держалась на ногах.
Подошел Волчанов и стал звать к себе ужинать. Я спросил, что произошло с мальчиком. Он понес какую-то чушь: пьяница-мать три дня назад напоила парня, и он задохнулся в подушке. Спал – и задохнулся в подушке.
– А пятна на шее? Он сам себя душил руками?
– Какие пятна?
– Пятна от удушья. На шее.
– Ну что вы! – Волчанов обнял меня за талию. – Обычные трупные пятна. Еще вчера их не было. Экспертизу делал наш главный врач. Мальчишка пьяный лег спать, неудачно повернулся во сне – и задохнулся!
Волчанов снова стал звать меня к себе на ужин. Я отказался…
В нем было нечто забавное и страшное одновременно. Безобразное плоское лицо словно истоптано маленькими копытцами (уж не черт ли его истоптал?), рыхлое, угреватое, как будто всегда немытое. Волчанов начал игру со мной в роли радушного хозяина, потом попробовал играть тупицу-бюрократа, который ничего не понимает и умеет только раскладывать бумаги по кучкам. Потом принялся грубо, бесстыдно заискивать.
И все же, почему дети падали и продолжают падать в канализационные колодцы? Волчанов приносил стопки представлений, которые он как прокурор района направлял местным властям. Получалось, что последние два года здесь все заняты исключительно усовершенствованием крышек канализационных люков. Судя по бумагам, все крышки колодцев благодаря усилиям общественности надежно задраены. А дети гибнут. Несмотря на предписания прокурора и родительские собрания, дети упрямо продолжают наступать на коварные крышки люков, падать в колодцы и ломать позвоночники, а потом – умирать. Два случая в прошлом году. В позапрошлом – три. В этом – снова два.
Непонятным было главное – конструкция крышки по всей стране одинакова, но даже в Москве, восьмимиллионном городе, – ни одного случая падения ребенка в люк с летальным исходом. Когда я это сказал Волчанову, он заглянул мне в глаза так, словно я открыл новый закон природы, а потом заохал:
– Это уму непостижимо! Я сам не понимаю, в чем здесь дело! Вот вы свежий человек, может быть, разберетесь. Вы бы знали, какие здесь люди! Им хоть кол на голове теши! Нужна ежедневная, кропотливая воспитательная работа, начиная с первого класса!
Поначалу мне казалось, что Волчанов изощренно издевается надо мной. Но он серьезно твердил о воспитательной работе с детьми. Тогда я сказал, что хочу встретиться с родителями погибших детей, и попросил их адреса. Он засуетился, сказал, что адреса нужно искать, что сейчас, вот так сразу, он не готов. Потом вдруг тихо пробормотал:
– С родителями нужно провести работу.
– Но уже поздно проводить работу! Дети погибли…
– Да нет же, я не о том! – он как бы спохватился и пообещал адреса к завтрашнему дню. Я попросил также материалы дознания последних двух несчастных случаев. Он помялся и сказал, что их придется поднимать из архива.
– Но еще и года не прошло! – удивился я.
– Да знаете, Филюков, начальник милиции, любит все незначительные материалы сразу направлять в архив. Ведь это несчастные случаи! Ну кто их станет поднимать? Кому это нужно!
Волчанов был убежден, что поднимать материалы несчастных случаев могут только идиоты, и стремился убедить меня не совершать идиотских поступков. Но было что-то зловещее в том, как он суетился.
Я еще раз перечитал письмо учителя. Он писал, что здесь уничтожают детей, и это может засвидетельствовать любой непредвзятый человек. В Москве я показывал письмо в прокуратуре, но там сказали, что у них уже есть отчеты трех комиссий, которые посылались по письмам этого человека. Судя по всему, у учителя заскок: никаких следов преступлений комиссии не обнаружили – обычные несчастные случаи. А что повторяются часто, так бывает в не такое. В одном забытом богом таежном поселке в одной и той же бане насмерть угорело 12 человек, все в разное время. А потом догадались печь переложить – и перестали угорать! Так объяснил мне суть дела работник столичной прокуратуры. В этом была своя логика.
И все же я предложил главному редактору поехать и убедил его тем, что у нас давно не было материалов спецкоров из настоящей глубинки, а что-нибудь интересное в этой дыре я обязательно раскопаю. В крайнем случае напишу об этом чудаке, который баламутит округу и обвиняет всех в убийствах – ведь это клинический случай паранойи. Как этот псих может работать с детьми?
Волчанову об учителе я не говорил ни слова.

* * *
Родители погибших детей покинули город. Все три семьи, адреса которых дал мне Волчанов. При этом он уверял, что ничего не знал об их отъезде. Это в городишке, где все поголовно знают друг друга в лицо! Я попросил адреса остальных. Он сказал, что надо снова искать дела в архиве. Я выразил готовность порыться в архиве, чтобы не отнимать его драгоценное время.
– Да вот к Марье Петровне сходите! – вдруг оживился Волчанов. – Это мать того мальчика, что похоронили позавчера. У нее в прошлом году дочь погибла – тоже упала в колодец и скончалась в больнице. Марья Петровна тогда и запила, а так была ударницей. На Доске почета красовалась. Запила и сына испортила. Ужасная судьба! Трагедия! – он сморщил лицо, словно хотел заплакать…
Когда я вошел в дом Марьи Петровны, мне показалось, что это сарай или хлев: грязь, вонь. Марья Петровна спала на диване, у которого вместо ножек были стопки старых журналов. Я будил ее чуть ли не четверть часа. Проснувшись, она потянулась к стоявшей на полу бутылке с мутной желтоватой жидкостью и долго причмокивала, не обращая на меня внимания. Я тронул ее за плечо.
– Чего? – хрипло спросила она.
Я объяснил, что приехал из Москвы разбираться по поручению журнала и хотел бы знать, что случилось с ее дочерью.
– Дочь! Ваша дочь Надя! Как это все произошло? – повторил я вопрос.
Вместо ответа женщина завыла. Она выла, как зверь, пока я не протянул ей бутылку, судя по запаху, самогон. Она ее оттолкнула, положила ладони на голову и продолжала выть, раскачиваясь из стороны в сторону. Я собрался уходить, но она вдруг внятно произнесла:
– Ироды девочку убили… И паренька… – потом еще повторила медленно и безразлично: – Девочку убили… И паренька…
– Кто убил? – я затряс ее за плечи и закричал: – Кто убил? Вы можете мне сказать кто?
В ее глазах появилось что-то осмысленное.
– Ироды убили Надюшу!
– Кто они?
– Они… Они… Ироды…
Мысль, вспыхнувшая в ее глазах, угасла. Она легла ничком на диван. Я пробовал потрясти ее еще, но она начала яростно ругаться и попыталась ударить меня.
Волчанов ждал меня на улице около машины и как-то странно улыбался. Мне показалось вдруг, что он стоял под дверью и подслушивал.
– Она пьяна, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57