А сейчас… Как будто у нас кто-то отменил Англию специальным постановлением. Да бог с ним, так уж мы смешно устроены…
А скажите мне одну вещь. Это очень серьезно, очень! Только чистую правду, для меня это чрезвычайно важно. Мы в самом деле безнадежно позади? Я имею в виду не магазины. Построить новые машины и наделать хороших вещей можно быстро, нужно только не мешать тем, кто хочет, кто умеет. Я имею в виду развитие человеческое, общественное. И я хочу знать ваше мнение: как вы почувствовали, есть ли пропасть между ними и нами? Не показалось ли вам, что мы отстали безнадежно? Ведь умнейшие из русских писали что-то подобное…
– Отстали ли мы? Не знаю… Тогда, в первый раз, это было как праздник. Я ликовал, встречаясь со многим добрым и разумным, что есть в их жизни. Они совсем другие и очень далеко от нас, но я бы не стал говорить об отставании. Это не то слово… В культуре производства и потребления мы действительно страшно отстаем, но это не смертельно. Важно другое… Я попробую это объяснить на живом примере.
В Солсбери – есть такой прекрасный старый город – мне довелось познакомиться с сельским учителем, вашим коллегой. Я был у него в гостях, мы беседовали целый день. Он активист общества советско-британской дружбы, человек немолодой, может быть, ровесник дедушки Гриши. На зарплату, которую он получает от государства за работу учителя черчения в средней школе, он построил двухэтажный дом с гаражом и конюшней – они с женой страстные любители лошадей. Он ездит на БМВ последней модели, вырастил четверых детей, но все живут отдельно и, как он утверждает, живут не хуже, чем он. Его жена никогда не работала: больна шизофренией, и он трогательно ухаживает за ней…
Он водил меня по деревне. Честно говоря, мне трудно назвать деревней эти полтора десятка прекрасных домов, которые вписаны в пейзаж, словно кистью талантливого художника. Если бы мне вдруг, ничего не объясняя, показали эту «деревню» в фильме, я бы подумал, что это дворцы лордов и пэров или, на худой конец, банковских воротил. Такие деревенские дома никак не укладываются в наши представления…
В деревне живет всего пятнадцать семей, но есть большой, построенный на общие средства «паб» – своего рода пивная-клуб. Я, кажется, ушел в сторону, но об этом нужно сказать, потому что материальную культуру нельзя отделить от духовной, а мы пока еще этого не поняли. Сосед учителя живет в доме, построенном в пятнадцатом веке. Великолепный дом из камня, крытый, кстати, соломой. Вместо соломенной крыши он может поставить какую угодно другую, но не делает этого, потому что соломенная здоровее. Дом в прекрасном состоянии. В нем, наверное, будут жить еще пятьсот лет, но главное, у этого дома свое неповторимое лицо…
И у сельского учителя тоже свое лицо, то есть ничего особенного в нем нет, оно обычное, но свое! Просто свое. Я путано говорю – это нужно почувствовать… Он не показался мне человеком очень умным, одаренным или очень добрым. Я сам себе кажусь умнее и добрее. Но он имеет свои взгляды, свои суждения обо всем в мире: от наших колхозов, которые его, кстати, жгуче интересовали, ибо он не мог себе представить, как это все работает, до сексуальных проблем английской молодежи. Обо всем он судит здраво, не в смысле правильно – он не претендует на это! Здраво в том смысле, что сам думает, сам решает, сам выполняет свои решения. И другой жизни представить себе не может, ибо она кажется ему абсурдом, и он в глубине души не верит, что люди вообще могут жить по-иному. При этом, повторяю, он не интеллектуал, знает, может быть, меньше, чем наш сельский учитель, не может цитировать стихи на память, никогда не читал Шекспира. Но свободен в своих мыслях и чувствах. Не боится себя, своих слов, В нем есть достоинство. И это главное…
Гениальный Федор Михайлович раздраженно писал по этому поводу, что в Европе любой приказчик раздавит вас своим достоинством. В Англии я часто вспоминал эту фразу. Федор Михайлович был несправедлив в своей иронии и очень пристрастен. Достоинство в англичанах от ощущения своей человеческой неповторимости. Индивидуальность в их мире культивируется. И мы с нашим, веками воспеваемым коллективизмом, не то что отстали… Мы представляем какую-то другую ветвь цивилизации…
У этого сельского учителя удивительное хобби. Он уже много лет ходит на выступления лидера английских фашистов – есть там такой маньяк. Ходит, чтобы бить этого британского фюрера. Он с гордостью показал мне видеофильм, фрагмент репортажа местного телевидения, как он очень красиво заехал фюреру кулаком в нос. И прокручивал этот эпизод трижды, чтобы убедить меня, что это был действительно он. А потом в фюрера вцепилась какая-то пожилая леди и начала таскать за волосы. А потом и учителя, и леди лупили дубинками полицейские – они вырвали фюрера из рук толпы и усадили в машину… Понимаете, он сказал мне, что ходит бить этого сукиного сына уже тридцать лет.
Не ходит, а ездит! Чтобы разбить нос фашисту, ему понадобилось проехать сотни километров и проявить отчаянное мужество в борьбе с конкурентами, ибо желающих сделать это было много. Я спросил, почему он это делает. И знаете, что он ответил? Таким образом он выражает свою ненависть к самой деспотической из социальных теорий двадцатого века. Тогда я спросил, почему этого фашиста до сих пор не убили, почему его охраняет полиция? Если он в самом деле сукин сын и носит на груди портрет Гитлера в виде значка, почему не позволить расправиться с ним во славу демократии? Он посмотрел на меня с таким изумлением… А потом начал внушать так, словно я несмышленый мальчуган. Медленно, терпеливо: «Во-первых, он тоже человек. Во-вторых, он не нарушает закон: его партия не запрещена. Когда он выступает, его всегда бьют, и поэтому полиция защищает его от насилия сограждан. Закон защищает всех и его тоже. Пусть он фашист, пусть кричит на каждом углу, что всем евреям и цветным нужно перерезать глотки, но это не значит, что следует перерезать глотку и ему самому. В этом сила закона, на этом основана наша уверенность, что ни он, ни ему подобные не придут к власти. Потому что насилие – самая страшная зараза. Здесь стоит только начать!»…
Этот сельский учитель верит в закон. А вы? Вы верите в закон? И можно ли, зная Волчанова, верить в закон здесь, в вашем городе? Вот главное, в чем он отличен от нас с вами… Он допускает возможность набить английскому фюреру лицо как человек человеку и любит это делать! Но он готов подставить и себя под дубинки полиции, заплатить большой штраф за беспорядки, пойти за решетку. Но он не считает себя вправе решить участь этого сукиного сына. Не стремится присвоить себе право раздавить другого человека, пусть тот фашист и одержим ужасными идеями…
– Я бы тоже ходил бить этого фюрера… – тихо сказал учитель.
– А я нет. Я думаю, он им полезен, он – путало, символ, и потому не дает забыть о фашизме… А более всего меня поразила эта фраза: «Насилие – зараза!» Он сказал ее мимоходом, как о чем-то общеизвестном и бесспорном.
– Но вы говорили, что были англоманом недолго. Или я вас не так понял? Значит, сейчас вы уже не англоман?
– Сейчас уже нет. Со временем впечатления притупились, а мир этот чужд нам. Если откровенно, я не завидую им: нельзя завидовать чему-то недостижимому, далекому… Вам показывают газон, который возделывается семьсот лет поколениями садовников высочайшего класса, а вы вспоминаете о траве вокруг своего десятиэтажного муравейника, которую посадили на субботнике, а к понедельнику вытоптали… Но дело даже не в траве!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
А скажите мне одну вещь. Это очень серьезно, очень! Только чистую правду, для меня это чрезвычайно важно. Мы в самом деле безнадежно позади? Я имею в виду не магазины. Построить новые машины и наделать хороших вещей можно быстро, нужно только не мешать тем, кто хочет, кто умеет. Я имею в виду развитие человеческое, общественное. И я хочу знать ваше мнение: как вы почувствовали, есть ли пропасть между ними и нами? Не показалось ли вам, что мы отстали безнадежно? Ведь умнейшие из русских писали что-то подобное…
– Отстали ли мы? Не знаю… Тогда, в первый раз, это было как праздник. Я ликовал, встречаясь со многим добрым и разумным, что есть в их жизни. Они совсем другие и очень далеко от нас, но я бы не стал говорить об отставании. Это не то слово… В культуре производства и потребления мы действительно страшно отстаем, но это не смертельно. Важно другое… Я попробую это объяснить на живом примере.
В Солсбери – есть такой прекрасный старый город – мне довелось познакомиться с сельским учителем, вашим коллегой. Я был у него в гостях, мы беседовали целый день. Он активист общества советско-британской дружбы, человек немолодой, может быть, ровесник дедушки Гриши. На зарплату, которую он получает от государства за работу учителя черчения в средней школе, он построил двухэтажный дом с гаражом и конюшней – они с женой страстные любители лошадей. Он ездит на БМВ последней модели, вырастил четверых детей, но все живут отдельно и, как он утверждает, живут не хуже, чем он. Его жена никогда не работала: больна шизофренией, и он трогательно ухаживает за ней…
Он водил меня по деревне. Честно говоря, мне трудно назвать деревней эти полтора десятка прекрасных домов, которые вписаны в пейзаж, словно кистью талантливого художника. Если бы мне вдруг, ничего не объясняя, показали эту «деревню» в фильме, я бы подумал, что это дворцы лордов и пэров или, на худой конец, банковских воротил. Такие деревенские дома никак не укладываются в наши представления…
В деревне живет всего пятнадцать семей, но есть большой, построенный на общие средства «паб» – своего рода пивная-клуб. Я, кажется, ушел в сторону, но об этом нужно сказать, потому что материальную культуру нельзя отделить от духовной, а мы пока еще этого не поняли. Сосед учителя живет в доме, построенном в пятнадцатом веке. Великолепный дом из камня, крытый, кстати, соломой. Вместо соломенной крыши он может поставить какую угодно другую, но не делает этого, потому что соломенная здоровее. Дом в прекрасном состоянии. В нем, наверное, будут жить еще пятьсот лет, но главное, у этого дома свое неповторимое лицо…
И у сельского учителя тоже свое лицо, то есть ничего особенного в нем нет, оно обычное, но свое! Просто свое. Я путано говорю – это нужно почувствовать… Он не показался мне человеком очень умным, одаренным или очень добрым. Я сам себе кажусь умнее и добрее. Но он имеет свои взгляды, свои суждения обо всем в мире: от наших колхозов, которые его, кстати, жгуче интересовали, ибо он не мог себе представить, как это все работает, до сексуальных проблем английской молодежи. Обо всем он судит здраво, не в смысле правильно – он не претендует на это! Здраво в том смысле, что сам думает, сам решает, сам выполняет свои решения. И другой жизни представить себе не может, ибо она кажется ему абсурдом, и он в глубине души не верит, что люди вообще могут жить по-иному. При этом, повторяю, он не интеллектуал, знает, может быть, меньше, чем наш сельский учитель, не может цитировать стихи на память, никогда не читал Шекспира. Но свободен в своих мыслях и чувствах. Не боится себя, своих слов, В нем есть достоинство. И это главное…
Гениальный Федор Михайлович раздраженно писал по этому поводу, что в Европе любой приказчик раздавит вас своим достоинством. В Англии я часто вспоминал эту фразу. Федор Михайлович был несправедлив в своей иронии и очень пристрастен. Достоинство в англичанах от ощущения своей человеческой неповторимости. Индивидуальность в их мире культивируется. И мы с нашим, веками воспеваемым коллективизмом, не то что отстали… Мы представляем какую-то другую ветвь цивилизации…
У этого сельского учителя удивительное хобби. Он уже много лет ходит на выступления лидера английских фашистов – есть там такой маньяк. Ходит, чтобы бить этого британского фюрера. Он с гордостью показал мне видеофильм, фрагмент репортажа местного телевидения, как он очень красиво заехал фюреру кулаком в нос. И прокручивал этот эпизод трижды, чтобы убедить меня, что это был действительно он. А потом в фюрера вцепилась какая-то пожилая леди и начала таскать за волосы. А потом и учителя, и леди лупили дубинками полицейские – они вырвали фюрера из рук толпы и усадили в машину… Понимаете, он сказал мне, что ходит бить этого сукиного сына уже тридцать лет.
Не ходит, а ездит! Чтобы разбить нос фашисту, ему понадобилось проехать сотни километров и проявить отчаянное мужество в борьбе с конкурентами, ибо желающих сделать это было много. Я спросил, почему он это делает. И знаете, что он ответил? Таким образом он выражает свою ненависть к самой деспотической из социальных теорий двадцатого века. Тогда я спросил, почему этого фашиста до сих пор не убили, почему его охраняет полиция? Если он в самом деле сукин сын и носит на груди портрет Гитлера в виде значка, почему не позволить расправиться с ним во славу демократии? Он посмотрел на меня с таким изумлением… А потом начал внушать так, словно я несмышленый мальчуган. Медленно, терпеливо: «Во-первых, он тоже человек. Во-вторых, он не нарушает закон: его партия не запрещена. Когда он выступает, его всегда бьют, и поэтому полиция защищает его от насилия сограждан. Закон защищает всех и его тоже. Пусть он фашист, пусть кричит на каждом углу, что всем евреям и цветным нужно перерезать глотки, но это не значит, что следует перерезать глотку и ему самому. В этом сила закона, на этом основана наша уверенность, что ни он, ни ему подобные не придут к власти. Потому что насилие – самая страшная зараза. Здесь стоит только начать!»…
Этот сельский учитель верит в закон. А вы? Вы верите в закон? И можно ли, зная Волчанова, верить в закон здесь, в вашем городе? Вот главное, в чем он отличен от нас с вами… Он допускает возможность набить английскому фюреру лицо как человек человеку и любит это делать! Но он готов подставить и себя под дубинки полиции, заплатить большой штраф за беспорядки, пойти за решетку. Но он не считает себя вправе решить участь этого сукиного сына. Не стремится присвоить себе право раздавить другого человека, пусть тот фашист и одержим ужасными идеями…
– Я бы тоже ходил бить этого фюрера… – тихо сказал учитель.
– А я нет. Я думаю, он им полезен, он – путало, символ, и потому не дает забыть о фашизме… А более всего меня поразила эта фраза: «Насилие – зараза!» Он сказал ее мимоходом, как о чем-то общеизвестном и бесспорном.
– Но вы говорили, что были англоманом недолго. Или я вас не так понял? Значит, сейчас вы уже не англоман?
– Сейчас уже нет. Со временем впечатления притупились, а мир этот чужд нам. Если откровенно, я не завидую им: нельзя завидовать чему-то недостижимому, далекому… Вам показывают газон, который возделывается семьсот лет поколениями садовников высочайшего класса, а вы вспоминаете о траве вокруг своего десятиэтажного муравейника, которую посадили на субботнике, а к понедельнику вытоптали… Но дело даже не в траве!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57