Видишь ли, Роберт был для меня неподходящей партией. Но я долго тосковала по нему. Ты считаешь, что в пятнадцатилетнем возрасте тосковать глупо, не так ли?
— Да, — согласился он. — Глупо.
— Ошибаешься, совсем не глупо. Мой Роберт был единственным, что было прекрасного в моей жизни. Но он умер. Когда папа хотел увезти меня во Францию, я не пожелала ехать. Думаю, он догадывался о причине. Поэтому он сказал мне то, чего в противном случае не стал бы говорить: мой Роберт умер от оспы через шесть недель после того, как мы расстались.
— Вот как? — помедлив, вымолвил он.
— Я думала, что тоже умру. Не глупо ли? Не глупо ли, что молодые люди думают, что можно умереть от разбитого сердца? И я уехала с папой во Францию, где поняла, что красива и привлекательна. И я научилась держать мужчин на расстоянии, чтобы, не дай Бог, не испытать снова такой боли. Любовь причиняет боль, Роберт.
— Да, — согласился он.
— Жалею лишь, что я поверила тому, что наговорил о нем мой отец. Он оболгал его. Поразмыслив, я поняла, что мой Роберт никогда не стал бы хвастать перед слугами победой надо мной и не назвал бы меня французской сучкой. Ты мог бы назвать меня так, Роберт, но он — никогда. Он был джентльменом, несмотря на то, что был незаконнорожденным. А я зло высмеяла его, потому что по моим чувствам был нанесен сокрушительный удар. Думаю, что я обидела его. Когда я уходила, в глазах его была обида.
Она услышала, как он судорожно глотнул.
— Вот видишь? — Она улыбнулась. — Когда-то и мне были свойственны человеческие чувства, Роберт. Я любила. Ты, наверное, думал, что я не способна любить, не так ли? Хотя, конечно, в то время мне было всего пятнадцать лет. Щенячья любовь. Не то чтобы что-нибудь настоящее. Так, забава. Но ты мне его напомнил. Не странно ли? Он был высоким худощавым мальчиком. И очень нежным. Ему была ненавистна мысль о том, что придется убивать, а его отец собирался купить ему офицерский патент. Ничего общего с тобой. И все же ты мне его напомнил. Возможно, став зрелым мужчиной, он был бы похож на тебя. А может быть, и нет. Но я все равно уже никогда ничего не узнаю.
Ей не хотелось двигаться. Она погрузилась в глубокую печаль, как будто время вернулось на одиннадцать лет назад.
— Ну вот, — сказала она, смахивая слезу, — воспоминания заставили меня плакать. Вот умора!
Он неожиданно сел и обхватил колени руками. Она была растерянна, одинока и напугана нахлынувшими на нее чувствами. Обычно она не позволяла себе показывать свою уязвимость.
— Тут нет ничего смешного, — сказал он. — Человеку свойственно время от времени грустить, вспоминая невинные радости детских и юношеских лет. И горевать об их утрате. Я не вижу ничего глупого в твоей истории, Жуана.
Он словно согрел ее своими словами, придал уверенности в себе. И ее любовь к нему стала почти осязаемой. Она вытянула руку и хотела было прикоснуться к нему, но вовремя остановилась. Он мог бы неправильно истолковать ее жест. Подумал бы, что она снова просит доставить ей удовольствие.
— Одевайся, — сказал он и стал натягивать одежду. — Тебе, наверное, не захотелось бы, чтобы тебя застал в таком виде даже твой французский любовник, тем более что с ним едет целая рота солдат.
Жуане показалось, что он не только приказывал ей одеваться, но и дал пощечину, чтобы поторапливалась. Его слова были даже обиднее пощечины. Ее французский любовник? Неужели он такой бесчувственный, что не понимает, что у нее нет никакого любовника, кроме него. Нет, а теперь уже и не может быть.
Очевидно, не понимает. Похоже, что ее вторая любовь принесет ей не меньше горя, чем первая.
— По правде говоря, — сказала она, — меня бы его появление ничуть не смутило, Роберт, потому что я привыкла, что на меня в обнаженном виде глазеют все мужчины, которые испытывают ко мне физическое влечение, хотя, должна признаться, не все вместе, а по одному. Но мне не хотелось бы видеть, как ты за меня краснеешь. Ты позволишь взять мне мой мушкет, если сюда нагрянут Марсель и его люди? На их стороне будет невероятное численное превосходство. Я могла бы убить нескольких, чтобы помочь тебе.
— Даже не мечтай, Жуана.
— Он мне надоел, — возразила Жуана. — К тому же он не такой хороший любовник, как ты, Роберт. Он гораздо хуже. Я убью его вместо тебя, а все его люди бросятся спасаться, поскачут назад в Испанию и сразу же попадут в руки партизан.
— Ложь, — сказал он. — Я хочу выйти на рассвете. Как твоя пятка?
— Болит. Придется стиснуть зубы, чтобы не стонать в дороге. Скажи, Роберт, ты снова будешь обнимать меня обеими руками и закинешь ногу на мои ноги, как делал прошлой ночью?
— Да, — подтвердил он, — ложись.
— Знаешь, Роберт, — сказала она, укладываясь поудобнее, когда он обхватил ее обеими руками и закинул ногу на ее ноги, — мне весьма уютно быть пленницей. Я могу привыкнуть. Как ты думаешь, не назначит ли тебя Артур моим тюремщиком? Послушай, тебе придется позволить мне снова встать.
— Зачем?
— Ты не дал мне пять минут на личные нужды! А мне они требуются.
Он выругался и ослабил хватку.
— Пять! И ни секунды больше.
— Роберт, — усмехнулась она, поднимаясь, — не следовало тебе так говорить. Должен бы уже привыкнуть к тому, что теперь мне придется отсутствовать шесть минут. Плюс еще одну секунду.
Она юркнула в заросли. Как приятно поддразнивать его, думала она, чувствуя себя необычайно счастливой, несмотря на все обстоятельства.
Глава 20
Сначала он даже не понял, что его разбудило. Но что бы там ни было, Жуана тоже проснулась. Она напряженно замерла в его руках, и он, предостерегая, приложил три пальца к ее губам.
— Тс-с! Молчи, — прошептал он ей на ухо.
Он прислушался, но не услышал ни голосов, ни звука шагов или лошадиных копыт.
— Что произошло? — одними губами спросила она. — Землетрясение?
— Взрыв, — сказал он. — Сильный. Довольно далеко отсюда, должно быть, в Алмейде.
— Обстрел?
— Взрыв. Если бы был обстрел, взрывы бы продолжались. Вставай, нам пора идти.
Еще не рассвело. После того как они с Жуаной занимались любовью второй раз, он около часа пролежал без сна, размышляя о ней, о себе, о том, какими они были одиннадцать лет назад и какими стали теперь. Он твердо решил, прежде чем пускаться в путь, взять ее еще раз и потом как можно чаще использовать ради собственного удовольствия, как проститутку, каковой она и была. Проститутка высокого класса, которая не берет денег за свои услуги, но тем не менее все-таки проститутка.
Но теперь нечего и думать о собственном удовольствии. Черт возьми, ну и взрыв был! Даже земля содрогнулась.
Жуана скатывала свое одеяло, умышленно не тронув его, чтобы он скатал его сам. Пусть даже она согласилась быть его партнером по сексу, пока они вместе, но играть роль его женщины она не хотела, подумал он, криво усмехнувшись. И никаких услуг, кроме как в области секса, ему ожидать от Жуаны не приходилось.
Но как чудесно было заниматься с ней любовью, думал он, наклоняясь, чтобы скатать одеяло, и поворачиваясь, чтобы повесить на плечо оружие. Занимаясь с ней сексом, он был вынужден призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы не раствориться в эмоциях, не прошептать ей на ухо всякие нежные слова, не обласкать ее всю руками и губами. Вместо этого он старался сосредоточиться на том, чтобы доставить и получить удовольствие.
Ей бы, наверное, очень понравились его ласковые слова, подумал он, расправляя плечи и оглядываясь назад, чтобы убедиться, что она тоже готова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92