Когда он зашагал рядом, она повернула к нему испуганное лицо.
— Женщине не следует идти домой без провожатых, — сказал он.
Она покраснела. На его глазах губы у нее сжались, а взгляд посуровел.
— Благодарю, — сказала она по-английски, — но я предпочитаю ходить одна.
— Чем со мной, — добавил он. — Так заканчивается твоя фраза, даже если слова и не были произнесены. Что я тебе сделал, Марджед?
Он знал, что он ей сделал, что он сделал всем своим людям. Он сделал жизнь для них очень тяжелой, неоправданно тяжелой. Он никогда не действовал в спешке. Благодаря своему образованию и воспитанию он уразумел, что у каждой монеты две стороны и что нужно тщательно рассмотреть каждую, прежде чем делать вывод о ценности монеты. Он обязательно внесет перемены, он не сомневался в этом. Он не мог себе представить, чтобы ему что-то помешало так поступить.
Тегфан — процветающее поместье. Но даже если и не так, то он сам очень состоятельный человек.
— Вы лишаете меня возможности идти одной.
— Мы были друзьями, — напомнил он. — Ты и Алед были моими единственными друзьями.
Но разве можно было ожидать, что они и теперь останутся его друзьями? Он сам сознавал невероятность такого предположения. За время своего обучения он усвоил также, что дружба возможна только между людьми равного положения, хотя одного равенства недостаточно. В жизни Герейнт встречал людей, которые презирали его за происхождение, хотя родословная у него была безупречной. Впрочем, не совсем. Его мать была простой гувернанткой, хотя и законной женой отца.
— Это было сто лет назад, — сказала она. — Даже еще больше.
— Ты сердишься из-за того, что случилось, когда я приезжал домой? — спросил он. — Ты не можешь простить мне той вольности? Ты была очень аппетитной девушкой, Марджед.
Она рассмеялась, но как-то невесело. Он заметил, что, идя рядом с ним по тропинке, она подстраивается под его шаг.
— Прошло много времени, — сказал он, — десять лет.
— Да, — сказала она, — целая вечность.
— Голос у тебя изменился, окреп, — сказал он, меняя тему. — И стал еще красивее, чем был. Ты и сама стала еще красивее.
Он сам не знал, чего добивается, и понимал, что действует неуклюже. Обычно его обхождение с женщинами не отличалось неуклюжестью. Наверное, потому, что он, как правило, не чувствовал себя неловко в женском обществе и ему не приходилось защищаться. Марджед остановилась и повернулась к нему, откинув голову, выпрямив спину, с гневным выражением на лице.
— Чего вы хотите? — спросила она. — Хотя можно и не спрашивать, не так ли? Вы думаете, что добьетесь от меня того, чего почти добились в прошлый раз, когда были здесь? А если я мило улыбнусь, то это случится даже не на твердой земле, как было тогда. Возможно, это будет графская кровать в великолепной графской спальне. А может, я говорю глупости? Шлюх ведь не допускают на графскую постель, не так ли? Так вот, в этой части света вам не найти шлюх для своего удовольствия, милорд. Вам тогда следовало остаться в Англии.
Он невольно расправил плечи и холодно посмотрел на нее.
— Осторожнее, Марджед, — сказал он тихо и сдержанно, — не забывай, с кем говоришь.
Но ее не так-то легко было запугать.
— О, я помню, — сказала она с жаром в отличие от него. — Я не забыла, кто вы, милорд. Убийца!
Она резко повернулась, взметнув юбки, и стала взбираться вверх по тропинке, ведущей в Тайгуин. Он не стал преследовать ее дальше. Просто стоял и смотрел ей вслед удивленно и хмуро. Убийца? Она могла бы найти для него другие уничижительные слова, не слишком погрешив против истины, но такого он, конечно, не ожидал. Ее обвинение было очень выразительным, но абсолютно бессмысленным. Очевидно, она очень рассержена на него из-за чего-то, поэтому не стоило сейчас за ней идти. Раз у нее такое настроение, разумно поговорить все равно не удастся.
Он отвернулся и в течение нескольких минут не сводил неподвижного взгляда с протекавшей внизу реки. Марджед всегда стояла горой за правое дело, особенно если оно касалось кого-то другого, а не ее. Скорее всего она злится из-за того, что он отбирает последний грош у своих людей, ни для кого не делая исключения. И трудно ее винить за это. Он не станет оправдываться незнанием, даже перед самим собой.
Он хотел выглядеть лучше. Особенно в глазах Марджед. За последние десять лет у него были любовницы и легкие увлечения. Дважды он подумывал жениться. Один раз совсем было собрался сделать предложение. Но любил он всего один раз в своей жизни. И мог бы очень легко полюбить снова.
Одну и ту же женщину.
Он понял это и удивился. И встревожился.
Марджед была права. Он хотел уложить ее в постель. Но он также хотел произвести на нее впечатление. Ему были необходимы ее уважение, ее симпатия, ее дружба. И возможно, нечто большее.
Но она возненавидела его. Дело тут то ли в сугубо личных обидах, то ли все гораздо серьезнее. Она назвала его убийцей. Что, интересно, он убил в ее жизни? Веру в него?
А можно ли восстановить веру, если она утеряна?
Во всяком случае, можно попытаться.
Он флиртовал с ней. Шел рядом, прямой как столб, с каменным лицом и пялился на нее своими голубыми глазами, как будто она голая, и при этом произносил какие-то смехотворные комплименты.
Неужели английских дам так легко ублажить, так легко обмануть? Так легко покорить? Он даже не флиртовал, это еще слишком мягко сказано. Он пытался совратить ее, как десять лет назад. Только теперь она не та наивная девчонка, какой была тогда. Ни в коей мере.
Как он посмел. Как он посмел!
Он прекрасно знал, что делает, когда уселся рядом с ней в часовне, не сказав ни слова и даже не взглянув в ее сторону, просто позволив чувствовать его тепло и вдыхать аромат дорогого одеколона. Действовал как умелый соблазнитель — за десять лет он явно накопил немалый опыт. Должно быть, он знал, что ее душевное напряжение возросло до крайней степени. Потом она даже не могла вспомнить, чему была посвящена проповедь отца, не говоря уже о ее содержании. Она также не смогла вспомнить, какие гимны звучали в то утро, хотя сама отбирала их на прошлой неделе.
Марджед полыхала гневом весь оставшийся день. Больше просто нечем было заняться. В воскресенье нельзя выполнять любую работу. Когда она жила еще в отцовском доме, то по воскресеньям даже не готовили горячую пищу и не мыли посуду. Воскресный день был днем отдыха, когда следовало накопить силы для предстоящей тяжелой недели.
После обеда, когда бабушка уже клевала носом в своем кресле у огня, а мама устроилась на отдых напротив, Марджед накинула на плечи шаль и вышла пройтись. Она захватила с собой несколько валлийских оладий, испеченных накануне, немного масла и сыра и направилась вверх по холму, пока не достигла вересковой пустоши. Когда-то это были общие земли. Все фермеры пасли здесь летом свои стада. Теперь эти земли отошли к Тегфану, и только хозяйским овцам было позволено нагуливать вес на этих пастбищах, заросших густой низкой травой.
Дома здесь тоже попадались, если можно было так назвать уродливые, низенькие строения, обложенные дерном, с прохудившейся соломенной крышей, защищавшей их хозяев от дождя и холода. К счастью, этих свидетельств бедности, отчаяния и страданий насчитывалось не так много, хотя и достаточно. Их обитатели рано или поздно попадали в работный дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Женщине не следует идти домой без провожатых, — сказал он.
Она покраснела. На его глазах губы у нее сжались, а взгляд посуровел.
— Благодарю, — сказала она по-английски, — но я предпочитаю ходить одна.
— Чем со мной, — добавил он. — Так заканчивается твоя фраза, даже если слова и не были произнесены. Что я тебе сделал, Марджед?
Он знал, что он ей сделал, что он сделал всем своим людям. Он сделал жизнь для них очень тяжелой, неоправданно тяжелой. Он никогда не действовал в спешке. Благодаря своему образованию и воспитанию он уразумел, что у каждой монеты две стороны и что нужно тщательно рассмотреть каждую, прежде чем делать вывод о ценности монеты. Он обязательно внесет перемены, он не сомневался в этом. Он не мог себе представить, чтобы ему что-то помешало так поступить.
Тегфан — процветающее поместье. Но даже если и не так, то он сам очень состоятельный человек.
— Вы лишаете меня возможности идти одной.
— Мы были друзьями, — напомнил он. — Ты и Алед были моими единственными друзьями.
Но разве можно было ожидать, что они и теперь останутся его друзьями? Он сам сознавал невероятность такого предположения. За время своего обучения он усвоил также, что дружба возможна только между людьми равного положения, хотя одного равенства недостаточно. В жизни Герейнт встречал людей, которые презирали его за происхождение, хотя родословная у него была безупречной. Впрочем, не совсем. Его мать была простой гувернанткой, хотя и законной женой отца.
— Это было сто лет назад, — сказала она. — Даже еще больше.
— Ты сердишься из-за того, что случилось, когда я приезжал домой? — спросил он. — Ты не можешь простить мне той вольности? Ты была очень аппетитной девушкой, Марджед.
Она рассмеялась, но как-то невесело. Он заметил, что, идя рядом с ним по тропинке, она подстраивается под его шаг.
— Прошло много времени, — сказал он, — десять лет.
— Да, — сказала она, — целая вечность.
— Голос у тебя изменился, окреп, — сказал он, меняя тему. — И стал еще красивее, чем был. Ты и сама стала еще красивее.
Он сам не знал, чего добивается, и понимал, что действует неуклюже. Обычно его обхождение с женщинами не отличалось неуклюжестью. Наверное, потому, что он, как правило, не чувствовал себя неловко в женском обществе и ему не приходилось защищаться. Марджед остановилась и повернулась к нему, откинув голову, выпрямив спину, с гневным выражением на лице.
— Чего вы хотите? — спросила она. — Хотя можно и не спрашивать, не так ли? Вы думаете, что добьетесь от меня того, чего почти добились в прошлый раз, когда были здесь? А если я мило улыбнусь, то это случится даже не на твердой земле, как было тогда. Возможно, это будет графская кровать в великолепной графской спальне. А может, я говорю глупости? Шлюх ведь не допускают на графскую постель, не так ли? Так вот, в этой части света вам не найти шлюх для своего удовольствия, милорд. Вам тогда следовало остаться в Англии.
Он невольно расправил плечи и холодно посмотрел на нее.
— Осторожнее, Марджед, — сказал он тихо и сдержанно, — не забывай, с кем говоришь.
Но ее не так-то легко было запугать.
— О, я помню, — сказала она с жаром в отличие от него. — Я не забыла, кто вы, милорд. Убийца!
Она резко повернулась, взметнув юбки, и стала взбираться вверх по тропинке, ведущей в Тайгуин. Он не стал преследовать ее дальше. Просто стоял и смотрел ей вслед удивленно и хмуро. Убийца? Она могла бы найти для него другие уничижительные слова, не слишком погрешив против истины, но такого он, конечно, не ожидал. Ее обвинение было очень выразительным, но абсолютно бессмысленным. Очевидно, она очень рассержена на него из-за чего-то, поэтому не стоило сейчас за ней идти. Раз у нее такое настроение, разумно поговорить все равно не удастся.
Он отвернулся и в течение нескольких минут не сводил неподвижного взгляда с протекавшей внизу реки. Марджед всегда стояла горой за правое дело, особенно если оно касалось кого-то другого, а не ее. Скорее всего она злится из-за того, что он отбирает последний грош у своих людей, ни для кого не делая исключения. И трудно ее винить за это. Он не станет оправдываться незнанием, даже перед самим собой.
Он хотел выглядеть лучше. Особенно в глазах Марджед. За последние десять лет у него были любовницы и легкие увлечения. Дважды он подумывал жениться. Один раз совсем было собрался сделать предложение. Но любил он всего один раз в своей жизни. И мог бы очень легко полюбить снова.
Одну и ту же женщину.
Он понял это и удивился. И встревожился.
Марджед была права. Он хотел уложить ее в постель. Но он также хотел произвести на нее впечатление. Ему были необходимы ее уважение, ее симпатия, ее дружба. И возможно, нечто большее.
Но она возненавидела его. Дело тут то ли в сугубо личных обидах, то ли все гораздо серьезнее. Она назвала его убийцей. Что, интересно, он убил в ее жизни? Веру в него?
А можно ли восстановить веру, если она утеряна?
Во всяком случае, можно попытаться.
Он флиртовал с ней. Шел рядом, прямой как столб, с каменным лицом и пялился на нее своими голубыми глазами, как будто она голая, и при этом произносил какие-то смехотворные комплименты.
Неужели английских дам так легко ублажить, так легко обмануть? Так легко покорить? Он даже не флиртовал, это еще слишком мягко сказано. Он пытался совратить ее, как десять лет назад. Только теперь она не та наивная девчонка, какой была тогда. Ни в коей мере.
Как он посмел. Как он посмел!
Он прекрасно знал, что делает, когда уселся рядом с ней в часовне, не сказав ни слова и даже не взглянув в ее сторону, просто позволив чувствовать его тепло и вдыхать аромат дорогого одеколона. Действовал как умелый соблазнитель — за десять лет он явно накопил немалый опыт. Должно быть, он знал, что ее душевное напряжение возросло до крайней степени. Потом она даже не могла вспомнить, чему была посвящена проповедь отца, не говоря уже о ее содержании. Она также не смогла вспомнить, какие гимны звучали в то утро, хотя сама отбирала их на прошлой неделе.
Марджед полыхала гневом весь оставшийся день. Больше просто нечем было заняться. В воскресенье нельзя выполнять любую работу. Когда она жила еще в отцовском доме, то по воскресеньям даже не готовили горячую пищу и не мыли посуду. Воскресный день был днем отдыха, когда следовало накопить силы для предстоящей тяжелой недели.
После обеда, когда бабушка уже клевала носом в своем кресле у огня, а мама устроилась на отдых напротив, Марджед накинула на плечи шаль и вышла пройтись. Она захватила с собой несколько валлийских оладий, испеченных накануне, немного масла и сыра и направилась вверх по холму, пока не достигла вересковой пустоши. Когда-то это были общие земли. Все фермеры пасли здесь летом свои стада. Теперь эти земли отошли к Тегфану, и только хозяйским овцам было позволено нагуливать вес на этих пастбищах, заросших густой низкой травой.
Дома здесь тоже попадались, если можно было так назвать уродливые, низенькие строения, обложенные дерном, с прохудившейся соломенной крышей, защищавшей их хозяев от дождя и холода. К счастью, этих свидетельств бедности, отчаяния и страданий насчитывалось не так много, хотя и достаточно. Их обитатели рано или поздно попадали в работный дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82