Она вцепилась в шаль и не отрывала взгляда от тропинки, по которой они шли. Девушка не приближалась к спутнику ближе чем на два фута и не делала никаких попыток завести разговор.
Раньше во время совместных прогулок они держались за руки, а когда оказывались на холмах и сворачивали с проторенной тропинки, то он часто обнимал ее за плечи, а она обхватывала его за талию. Ее глаза всегда сияли, стоило ей обратить взгляд на него, а лицо светлело от яркой улыбки. Она любила поболтать с ним обо всем на свете.
Алед думал о трех разрушенных заставах и письмах, отосланных Герейнтом местным землевладельцам и различным влиятельным людям в Англии. Он прикидывал, есть ли у них шансы на успех или все-таки их ждут поимка и наказание. В Тегфане уже появились констебли — Герейнт сам их пригласил. За последние две недели былое восхищение другом детства не только вернулось к Аледу, но и стало сильнее. Герейнт по-прежнему был смел, но теперь его дерзкая смелость сдерживалась чувством целеустремленности и ответственности. Герейнт перестал быть бесшабашным. Разве что если дело касалось Марджед. Алед знал, что оба раза после ночных вылазок Герейнт и Марджед вместе возвращались домой. Но, когда Алед заговорил об этом с другом, заметив, что, возможно, это не очень разумный поступок, Герейнт смерил его холодным взглядом аристократа, так что кузнец тут же смешался.
Алед вновь подумал о том, что уже сделано и что предстоит еще сделать, чувствуя, что в их деятельности много неясного и рискованного. А еще он размышлял, ради чего он отказался от нее. Он повернул голову и взглянул на женщину, которую преданно любил вот уже шесть лет. Ему показалось, что дело того не стоило.
— Ты теперь гуляешь с Харли, Сирис? — спросил он. Он не хотел задавать этот вопрос, заранее предвидя ответ и не желая услышать его из ее уст.
— Да, — сказала она.
Он почувствовал боль глубоко в душе, словно услышал об этом впервые. Но он не мог не продолжить расспросы.
— Он нравится тебе? — последовал следующий вопрос.
— Да, — тупо повторила Сирис, что было на нее очень не похоже.
— А он хорошо к тебе относится? — Ему не хотелось знать, насколько хорошо Харли относится к Сирис, черт бы его побрал.
— Да, — снова сказала она. Кузнец подумал, что на этом их разговор будет окончен, но, немного помолчав, она продолжила: — Он ухаживает за мной.
Что ж, он сам напросился. Не следовало задавать этот первый вопрос. Ухаживание — это гораздо серьезнее, чем просто прогулки. Ухаживание — это первый шаг перед предложением пожениться и самой женитьбой.
Алед хотел что-нибудь сказать. Он хотел сказать, что желает ей счастья. Или что он рад, что у нее все так хорошо складывается в жизни. Или что он доволен, что она выбрала мужчину, который сможет достойно обеспечить ее. Или что он завидует Харли. Но слова не шли у него с языка.
Сирис и Алед достигли конца тропинки, ведущей к дому ее отца. На этом месте он всегда целовал ее, если не собирался заходить к ней в дом. Они оба остановились, хотя он думал, что она пойдет дальше.
— Алед. — Она посмотрела на него: в ее глазах больше не было сияния — только печаль и нежность. — Марджед говорит, будто Ребекка хороший чуткий вождь, если так можно сказать о человеке, который разрушает чью-то собственность. Но я теперь вижу, что она хотя бы отчасти права. Это его идея возмещать смотрителям застав потерю домов и работы? И помогать бедным? Это его идея помочь Марджед и одновременно Уолдо Парри?
— Да, — кивнул он. — Это все он придумал, Сирис. Так Ребекка обычно не поступает.
— Я знаю, — сказала она. — А ты его правая рука, его Шарлотта. Ты добровольно вызвался пойти к Марджед?
— Он попросил меня, — ответил кузнец, — и я согласился. — Алед слегка улыбнулся. — Даже не думал, что все так легко получится. Марджед такая гордая, дальше некуда.
— Алед, — сказала она, — возможно, я несправедливо относилась к вашему делу. Возможно, оно дает какие-то хорошие плоды. Жаль только, что оно приносит и много зла. — Сирис вздохнула.
На секунду в нем ожила надежда. Но только на секунду. Кроме того, за ней сейчас ухаживал другой мужчина.
— Я должна идти. Нужно помочь маме со стиркой, — сказала Сирис.
Он кивнул, улыбнулся ей и пошел прочь. Но, сделав несколько шагов в уверенности, что она уже возле дома, он услышал ее голос и остановился.
— Алед, — позвала Сирис.
Он обернулся и посмотрел на нее. Грустные глаза блестели.
— Будь осторожен, до… — сказала она, втянув голову в плечи и крепче вцепившись в шаль. — Будь осторожен.
Она хотела назвать его дорогим, заставить себя полюбить Харли и выйти за него замуж. В ее возрасте уже давно пора иметь собственный дом, мужа и детей. Но Сирис оставшись верна себе, она не могла послушаться сердца, если для этого нужно было предать свои убеждения.
И все-таки она любила его.
Возможно, если бы он попросил ее подождать… Через день-другой все равно все кончится — так или иначе. Если к тому времени он останется на свободе, возможно, тогда… Но нет. Ничто не изменится. Он по-прежнему будет участником бунтов Ребекки, она — противницей насилия.
— Хорошо, — кивнул Алед и повернулся, чтобы продолжить свой путь в Глиндери.
Теперь дело приняло опасный оборот. Появились констебли. И не в Глиндери, а прямо в самом Тегфане. Власти твердо пообещали прислать солдат. Возник соблазн притаиться на какое-то время, отложив дальнейшие действия, пока не спадет лихорадка по поимке Ребекки. И пока не стихнет гнев землевладельцев, получивших письма от главаря бунтовщиков, в которых перечислялись многочисленные беды крестьян и условия, при которых войско Ребекки воздержится от дальнейших разрушений.
Особенно негодовал граф Уиверн. Он жаловался констеблям, ворчал в присутствии Мэтью Харли, выходил из себя при сэре Гекторе Уэббе и леди Стелле. Он бушевал по поводу неблагодарности крестьян и клялся никогда больше не оказывать им благодеяний. Он жалел, что вообще появился в Уэльсе, но будь он проклят, если уедет, прежде чем все не успокоится и Ребекка не окажется за решеткой.
Для ответа из Англии было еще слишком рано. Но газеты Кармартена и Суонси смело опубликовали письмо, копию которого получил каждый землевладелец. Возможно, эти статьи будут где-нибудь перепечатаны — возможно, в Англии, возможно, в самом Лондоне. Широкая огласка будет Ребекке только на руку.
Нет, не время затаиваться. Не время соблюдать осторожность. До сих пор все шло по плану. Они с самого начала знали, что каждое появление Ребекки будет сопровождаться все большим риском. Не время убегать и прятаться.
В ближайшую пятницу Герейнт через верного друга-кузнеца назначил снос двух застав к западу от Глиндери, так как все внимание констеблей было направлено на восток и юг. Всем придется соблюдать гораздо большую осторожность, отправляясь на дело и возвращаясь домой. И место сбора должно быть подальше от деревни. Но день атаки они переносить не станут — это будет пятница.
Отдаляясь от своего народа — он редко покидал парк, а если и делал это, то только с угрюмым выражением лица, — Герейнт все больше и больше ощущал себя валлийцем. Сознание, что у него валлийские корни, вернулось к нему, словно не было шестнадцати лет ссылки в Англию. Он бродил по парку Тегфана, вдыхал валлийский воздух, любовался округлыми валлийскими холмами и понимал, что наконец-то, после долгого-долгого отсутствия, оказался дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Раньше во время совместных прогулок они держались за руки, а когда оказывались на холмах и сворачивали с проторенной тропинки, то он часто обнимал ее за плечи, а она обхватывала его за талию. Ее глаза всегда сияли, стоило ей обратить взгляд на него, а лицо светлело от яркой улыбки. Она любила поболтать с ним обо всем на свете.
Алед думал о трех разрушенных заставах и письмах, отосланных Герейнтом местным землевладельцам и различным влиятельным людям в Англии. Он прикидывал, есть ли у них шансы на успех или все-таки их ждут поимка и наказание. В Тегфане уже появились констебли — Герейнт сам их пригласил. За последние две недели былое восхищение другом детства не только вернулось к Аледу, но и стало сильнее. Герейнт по-прежнему был смел, но теперь его дерзкая смелость сдерживалась чувством целеустремленности и ответственности. Герейнт перестал быть бесшабашным. Разве что если дело касалось Марджед. Алед знал, что оба раза после ночных вылазок Герейнт и Марджед вместе возвращались домой. Но, когда Алед заговорил об этом с другом, заметив, что, возможно, это не очень разумный поступок, Герейнт смерил его холодным взглядом аристократа, так что кузнец тут же смешался.
Алед вновь подумал о том, что уже сделано и что предстоит еще сделать, чувствуя, что в их деятельности много неясного и рискованного. А еще он размышлял, ради чего он отказался от нее. Он повернул голову и взглянул на женщину, которую преданно любил вот уже шесть лет. Ему показалось, что дело того не стоило.
— Ты теперь гуляешь с Харли, Сирис? — спросил он. Он не хотел задавать этот вопрос, заранее предвидя ответ и не желая услышать его из ее уст.
— Да, — сказала она.
Он почувствовал боль глубоко в душе, словно услышал об этом впервые. Но он не мог не продолжить расспросы.
— Он нравится тебе? — последовал следующий вопрос.
— Да, — тупо повторила Сирис, что было на нее очень не похоже.
— А он хорошо к тебе относится? — Ему не хотелось знать, насколько хорошо Харли относится к Сирис, черт бы его побрал.
— Да, — снова сказала она. Кузнец подумал, что на этом их разговор будет окончен, но, немного помолчав, она продолжила: — Он ухаживает за мной.
Что ж, он сам напросился. Не следовало задавать этот первый вопрос. Ухаживание — это гораздо серьезнее, чем просто прогулки. Ухаживание — это первый шаг перед предложением пожениться и самой женитьбой.
Алед хотел что-нибудь сказать. Он хотел сказать, что желает ей счастья. Или что он рад, что у нее все так хорошо складывается в жизни. Или что он доволен, что она выбрала мужчину, который сможет достойно обеспечить ее. Или что он завидует Харли. Но слова не шли у него с языка.
Сирис и Алед достигли конца тропинки, ведущей к дому ее отца. На этом месте он всегда целовал ее, если не собирался заходить к ней в дом. Они оба остановились, хотя он думал, что она пойдет дальше.
— Алед. — Она посмотрела на него: в ее глазах больше не было сияния — только печаль и нежность. — Марджед говорит, будто Ребекка хороший чуткий вождь, если так можно сказать о человеке, который разрушает чью-то собственность. Но я теперь вижу, что она хотя бы отчасти права. Это его идея возмещать смотрителям застав потерю домов и работы? И помогать бедным? Это его идея помочь Марджед и одновременно Уолдо Парри?
— Да, — кивнул он. — Это все он придумал, Сирис. Так Ребекка обычно не поступает.
— Я знаю, — сказала она. — А ты его правая рука, его Шарлотта. Ты добровольно вызвался пойти к Марджед?
— Он попросил меня, — ответил кузнец, — и я согласился. — Алед слегка улыбнулся. — Даже не думал, что все так легко получится. Марджед такая гордая, дальше некуда.
— Алед, — сказала она, — возможно, я несправедливо относилась к вашему делу. Возможно, оно дает какие-то хорошие плоды. Жаль только, что оно приносит и много зла. — Сирис вздохнула.
На секунду в нем ожила надежда. Но только на секунду. Кроме того, за ней сейчас ухаживал другой мужчина.
— Я должна идти. Нужно помочь маме со стиркой, — сказала Сирис.
Он кивнул, улыбнулся ей и пошел прочь. Но, сделав несколько шагов в уверенности, что она уже возле дома, он услышал ее голос и остановился.
— Алед, — позвала Сирис.
Он обернулся и посмотрел на нее. Грустные глаза блестели.
— Будь осторожен, до… — сказала она, втянув голову в плечи и крепче вцепившись в шаль. — Будь осторожен.
Она хотела назвать его дорогим, заставить себя полюбить Харли и выйти за него замуж. В ее возрасте уже давно пора иметь собственный дом, мужа и детей. Но Сирис оставшись верна себе, она не могла послушаться сердца, если для этого нужно было предать свои убеждения.
И все-таки она любила его.
Возможно, если бы он попросил ее подождать… Через день-другой все равно все кончится — так или иначе. Если к тому времени он останется на свободе, возможно, тогда… Но нет. Ничто не изменится. Он по-прежнему будет участником бунтов Ребекки, она — противницей насилия.
— Хорошо, — кивнул Алед и повернулся, чтобы продолжить свой путь в Глиндери.
Теперь дело приняло опасный оборот. Появились констебли. И не в Глиндери, а прямо в самом Тегфане. Власти твердо пообещали прислать солдат. Возник соблазн притаиться на какое-то время, отложив дальнейшие действия, пока не спадет лихорадка по поимке Ребекки. И пока не стихнет гнев землевладельцев, получивших письма от главаря бунтовщиков, в которых перечислялись многочисленные беды крестьян и условия, при которых войско Ребекки воздержится от дальнейших разрушений.
Особенно негодовал граф Уиверн. Он жаловался констеблям, ворчал в присутствии Мэтью Харли, выходил из себя при сэре Гекторе Уэббе и леди Стелле. Он бушевал по поводу неблагодарности крестьян и клялся никогда больше не оказывать им благодеяний. Он жалел, что вообще появился в Уэльсе, но будь он проклят, если уедет, прежде чем все не успокоится и Ребекка не окажется за решеткой.
Для ответа из Англии было еще слишком рано. Но газеты Кармартена и Суонси смело опубликовали письмо, копию которого получил каждый землевладелец. Возможно, эти статьи будут где-нибудь перепечатаны — возможно, в Англии, возможно, в самом Лондоне. Широкая огласка будет Ребекке только на руку.
Нет, не время затаиваться. Не время соблюдать осторожность. До сих пор все шло по плану. Они с самого начала знали, что каждое появление Ребекки будет сопровождаться все большим риском. Не время убегать и прятаться.
В ближайшую пятницу Герейнт через верного друга-кузнеца назначил снос двух застав к западу от Глиндери, так как все внимание констеблей было направлено на восток и юг. Всем придется соблюдать гораздо большую осторожность, отправляясь на дело и возвращаясь домой. И место сбора должно быть подальше от деревни. Но день атаки они переносить не станут — это будет пятница.
Отдаляясь от своего народа — он редко покидал парк, а если и делал это, то только с угрюмым выражением лица, — Герейнт все больше и больше ощущал себя валлийцем. Сознание, что у него валлийские корни, вернулось к нему, словно не было шестнадцати лет ссылки в Англию. Он бродил по парку Тегфана, вдыхал валлийский воздух, любовался округлыми валлийскими холмами и понимал, что наконец-то, после долгого-долгого отсутствия, оказался дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82