Он был маленький, но храбрый, даже отчаянный. И нас двоих боялись. Он неважно учился, я ему помогал, и это укрепляло нашу дружбу.
Это было, наверное, самое счастливое время у меня. Я учился отлично. Четверок не было. Нарушения дисциплины мне сходили с рук, как лучшему ученику. Правда, однажды случилась неприятность. Я подрался на перемене с второгодником. Он был большой и сильнее меня, но я разбил ему нос, а он порвал мне платье. На уроке он написал мне угрожающую записку с крепкими ругательствами. Я ответил ему тоже крепко. Но когда бросал записку, это увидел учитель и прочитал ее. Это было ужасно, стыдно и страшно. Нас оставили после уроков, ну и все такое. Говорили одно: как я, девочка, мог такое написать? Но ведь после школы я все время играл и вообще проводил время с ними, с мальчишками. Этот урок я надолго запомнил.
В четвертом классе я по-настоящему влюбился. Это не шутка. Все те чувства, которые я испытал, после лишь повторялись, они мне были уже знакомы. И даже потом они были такими же. Я страдал. Звали ее Нина. Она была очень смуглая, красивая. Но она любила одного из моих друзей, Петьку. Это было очень трудно для меня. Я ей ничего не мог сказать, и так и не сказал. Женщины этого типа нравятся мне до сих пор. Иногда на улице вижу похожее лицо, и что-то внутри вздрагивает.»
Дальше Алексей описывает переезд в другую станицу. Новая школа, другие люди. Новичок казался им очень необычным, встретили его в штыки.
«К ребятам я боялся подходить. Они были какие-то злые. Как-то раз я вмешался в спор. Наверное, мои движения, жесты, интонации показались им странными. Один сказал: „Смотри, а она как пацан“. Все рассмеялись. Было тяжко. Приходилось напрягать все свое внимание. Начал плохо учиться. Но где-то через полгода все утряслось. Меня приняли, и я стал душой общества. девчонок. А потом мною заинтересовался один парень из параллельного класса. Провожал домой (мы учились во вторую смену), приходил к нам по воскресеньям. Играли в шахматы, ходили в кино, на рыбалку. Мне с ним было интересно, он был умный, много знал. С ним можно было спорить обо всем. Не зазнавался, когда у меня выигрывал. Но однажды он сказал: „Знаешь, Анька, ты как парень, с тобой можно дружить, но вот мне как-то с тобой трудно. С тобой хорошо только в войну играть“. И вся наша дружба кончилась. Сейчас он женился на моей подруге, часто приходит к моей матери, спрашивает, где я, что пишу».
Как правило, этих мальчиков, в которых все видят хоть и странноватых, но несомненных девочек, потоком жизни рано прибивает к спорту. Их физические данные по женским меркам кажутся незаурядными, их сразу выделяют в общей массе новичков тренера. Сами же ребята находят в спорте идеальную нишу. Их мужеподобность не так бросается в глаза в этой обстановке, в физкультурной униформе, а быстрые успехи компенсируют незаживающую душевную травму.
Не избежал общей участи и Алексей. Путь от школьных соревнований, в которых он уложил на обе лопатки не только девочек, но и всех мальчишек, до районных и краевых спартакиад оказался легким и стремительным. На Алешу обратили внимание местные корреспонденты, его имя замелькало в газетах и радиопередачах. Начинал с легкой атлетики, причем, особо блистал на самой трудной, редко кому покоряющейся 400-метровой дистанции, и это открывало перед ним самые благоприятные перспективы. Но они-то как раз его и напугали: Алеша знал, что для него слишком опасно оказываться на виду. Поэтому при первой возможности он ускользнул в тихую заводь – велосипедный спорт, менее популярный и обязывающий.
Пубертатный период принес те же самые трудности, что и Жене, и самое удивительное – такие же точно он изобрел для себя способы маскировки. Только волосы на лице не выдергивал, а выжигал, обрекая себя на еще более ужасные муки. А вот в психологической защите он избрал для себя противоположную линию. Забиваться в свою скорлупу, прятаться от людей, воздвигать между собой и ими непроницаемые стены – это ему, по складу характера, не подходило. «Веселей меня не было человека, никто не умел так всех смешить и заинтересовать. Наверное, это была особая форма мимикрии, подделки под окружающую среду. Надо было вести себя так, чтобы не вызывать к себе злого внимания». Алеша не просто контролировал себя, подавляя мужские жесты и ухватки – он настойчиво и целеустремленно лепил образ женщины. «Приходилось, когда оставался один, искать выражение лица, придавать голосу нужные оттенки и нужную окраску. Запоминать жесты девушек, позы, их реакцию на юношей. У меня все это получалось, и чем лучше получалось, тем выше поднимался тонус, появлялись приступы вдохновения – я рисовал.» Врожденный артистизм помогал Алеше: в роли женщины, я хорошо это помню, он выглядел, по сравнению с Женей, куда более органично, он гораздо лучше научился прятать страх – тот же самый, постоянно владевший ими обоими: что все построено на обмане и обман этот в любую минуту может раскрыться.
Более точно оценивал Алеша и свое состояние – собственно говоря, он почти полностью сумел самостоятельно в нем разобраться, только в одном заблуждении был тверд: он думал, что он один такой на всем свете – единственный и неисправимый урод, а потому помощи ждать бесполезно. Тем не менее, он охотно убегал в свои фантазии. То начинал мечтать о врачах-кудесниках, которые хирургическим путем превратят его в «настоящего мужика» (почему не в женщину, объяснить и потом он не мог, хотя женская самоидентификация была в нем достаточно устойчивой), то, отталкиваясь от образа Афины Паллады, богини-воительницы, бывшей одно время его кумиром, грезил о каких-то сказочных временах. «Если я вынужден быть женщиной, но люблю вещи и дела, совсем не свойственные женщинам, то уж лучше мне было бы жить во времена, описываемые в мифах, или в далеком будущем, где проблема моя не считалась бы проблемой. Я любил сказки, а потом фантастику за то, что там был другой мир, там могли происходить чудеса (в сказках – колдовство, в фантастике – наука). Я думал: там бы я был человеком. Нормальным человеком».
Но чем дальше уносили Алешу мечты, тем тяжелее было всякий раз возвращаться в этот мир, готовые его принимать только ценой изворотливости и лжи. А с каждым годом это становилось все труднее, Алеша с ужасом замечал, что становится рабом у этой суровой необходимости постоянно прятаться и врать. У него был план – поступить учиться в техникум в Туапсе. Кроме получения специальности, которая ему нравилась, цель заключалась и в том, чтобы там, среди новых людей начать носить «бутафорию» – накладной бюст. Он уже давно продумал, как выполнит эту конструкцию, как сделает ее надежной, но дома никак нельзя было ею воспользоваться. Не за одну ведь ночь появляется у девушек грудь! С этой надеждой поехал Алеша сдавать приемные экзамены, но там – о ужас! – встретил девочку из своей школы. Одной пары глаз вполне хватило бы для скандального разоблачения! И Алеша специально провалил первый же экзамен, то есть свернул с дороги, которую очень продуманно для себя выбрал, вызвал неописуемый гнев родителей, потерял целый год.
И так – любое желание, любое намерение должно было пройти (либо не прийти) жесточайшую цензуру. Можно? Или слишком опасно, а потому нельзя? Женя, мы помним, называл это состоянием загнанного зверя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Это было, наверное, самое счастливое время у меня. Я учился отлично. Четверок не было. Нарушения дисциплины мне сходили с рук, как лучшему ученику. Правда, однажды случилась неприятность. Я подрался на перемене с второгодником. Он был большой и сильнее меня, но я разбил ему нос, а он порвал мне платье. На уроке он написал мне угрожающую записку с крепкими ругательствами. Я ответил ему тоже крепко. Но когда бросал записку, это увидел учитель и прочитал ее. Это было ужасно, стыдно и страшно. Нас оставили после уроков, ну и все такое. Говорили одно: как я, девочка, мог такое написать? Но ведь после школы я все время играл и вообще проводил время с ними, с мальчишками. Этот урок я надолго запомнил.
В четвертом классе я по-настоящему влюбился. Это не шутка. Все те чувства, которые я испытал, после лишь повторялись, они мне были уже знакомы. И даже потом они были такими же. Я страдал. Звали ее Нина. Она была очень смуглая, красивая. Но она любила одного из моих друзей, Петьку. Это было очень трудно для меня. Я ей ничего не мог сказать, и так и не сказал. Женщины этого типа нравятся мне до сих пор. Иногда на улице вижу похожее лицо, и что-то внутри вздрагивает.»
Дальше Алексей описывает переезд в другую станицу. Новая школа, другие люди. Новичок казался им очень необычным, встретили его в штыки.
«К ребятам я боялся подходить. Они были какие-то злые. Как-то раз я вмешался в спор. Наверное, мои движения, жесты, интонации показались им странными. Один сказал: „Смотри, а она как пацан“. Все рассмеялись. Было тяжко. Приходилось напрягать все свое внимание. Начал плохо учиться. Но где-то через полгода все утряслось. Меня приняли, и я стал душой общества. девчонок. А потом мною заинтересовался один парень из параллельного класса. Провожал домой (мы учились во вторую смену), приходил к нам по воскресеньям. Играли в шахматы, ходили в кино, на рыбалку. Мне с ним было интересно, он был умный, много знал. С ним можно было спорить обо всем. Не зазнавался, когда у меня выигрывал. Но однажды он сказал: „Знаешь, Анька, ты как парень, с тобой можно дружить, но вот мне как-то с тобой трудно. С тобой хорошо только в войну играть“. И вся наша дружба кончилась. Сейчас он женился на моей подруге, часто приходит к моей матери, спрашивает, где я, что пишу».
Как правило, этих мальчиков, в которых все видят хоть и странноватых, но несомненных девочек, потоком жизни рано прибивает к спорту. Их физические данные по женским меркам кажутся незаурядными, их сразу выделяют в общей массе новичков тренера. Сами же ребята находят в спорте идеальную нишу. Их мужеподобность не так бросается в глаза в этой обстановке, в физкультурной униформе, а быстрые успехи компенсируют незаживающую душевную травму.
Не избежал общей участи и Алексей. Путь от школьных соревнований, в которых он уложил на обе лопатки не только девочек, но и всех мальчишек, до районных и краевых спартакиад оказался легким и стремительным. На Алешу обратили внимание местные корреспонденты, его имя замелькало в газетах и радиопередачах. Начинал с легкой атлетики, причем, особо блистал на самой трудной, редко кому покоряющейся 400-метровой дистанции, и это открывало перед ним самые благоприятные перспективы. Но они-то как раз его и напугали: Алеша знал, что для него слишком опасно оказываться на виду. Поэтому при первой возможности он ускользнул в тихую заводь – велосипедный спорт, менее популярный и обязывающий.
Пубертатный период принес те же самые трудности, что и Жене, и самое удивительное – такие же точно он изобрел для себя способы маскировки. Только волосы на лице не выдергивал, а выжигал, обрекая себя на еще более ужасные муки. А вот в психологической защите он избрал для себя противоположную линию. Забиваться в свою скорлупу, прятаться от людей, воздвигать между собой и ими непроницаемые стены – это ему, по складу характера, не подходило. «Веселей меня не было человека, никто не умел так всех смешить и заинтересовать. Наверное, это была особая форма мимикрии, подделки под окружающую среду. Надо было вести себя так, чтобы не вызывать к себе злого внимания». Алеша не просто контролировал себя, подавляя мужские жесты и ухватки – он настойчиво и целеустремленно лепил образ женщины. «Приходилось, когда оставался один, искать выражение лица, придавать голосу нужные оттенки и нужную окраску. Запоминать жесты девушек, позы, их реакцию на юношей. У меня все это получалось, и чем лучше получалось, тем выше поднимался тонус, появлялись приступы вдохновения – я рисовал.» Врожденный артистизм помогал Алеше: в роли женщины, я хорошо это помню, он выглядел, по сравнению с Женей, куда более органично, он гораздо лучше научился прятать страх – тот же самый, постоянно владевший ими обоими: что все построено на обмане и обман этот в любую минуту может раскрыться.
Более точно оценивал Алеша и свое состояние – собственно говоря, он почти полностью сумел самостоятельно в нем разобраться, только в одном заблуждении был тверд: он думал, что он один такой на всем свете – единственный и неисправимый урод, а потому помощи ждать бесполезно. Тем не менее, он охотно убегал в свои фантазии. То начинал мечтать о врачах-кудесниках, которые хирургическим путем превратят его в «настоящего мужика» (почему не в женщину, объяснить и потом он не мог, хотя женская самоидентификация была в нем достаточно устойчивой), то, отталкиваясь от образа Афины Паллады, богини-воительницы, бывшей одно время его кумиром, грезил о каких-то сказочных временах. «Если я вынужден быть женщиной, но люблю вещи и дела, совсем не свойственные женщинам, то уж лучше мне было бы жить во времена, описываемые в мифах, или в далеком будущем, где проблема моя не считалась бы проблемой. Я любил сказки, а потом фантастику за то, что там был другой мир, там могли происходить чудеса (в сказках – колдовство, в фантастике – наука). Я думал: там бы я был человеком. Нормальным человеком».
Но чем дальше уносили Алешу мечты, тем тяжелее было всякий раз возвращаться в этот мир, готовые его принимать только ценой изворотливости и лжи. А с каждым годом это становилось все труднее, Алеша с ужасом замечал, что становится рабом у этой суровой необходимости постоянно прятаться и врать. У него был план – поступить учиться в техникум в Туапсе. Кроме получения специальности, которая ему нравилась, цель заключалась и в том, чтобы там, среди новых людей начать носить «бутафорию» – накладной бюст. Он уже давно продумал, как выполнит эту конструкцию, как сделает ее надежной, но дома никак нельзя было ею воспользоваться. Не за одну ведь ночь появляется у девушек грудь! С этой надеждой поехал Алеша сдавать приемные экзамены, но там – о ужас! – встретил девочку из своей школы. Одной пары глаз вполне хватило бы для скандального разоблачения! И Алеша специально провалил первый же экзамен, то есть свернул с дороги, которую очень продуманно для себя выбрал, вызвал неописуемый гнев родителей, потерял целый год.
И так – любое желание, любое намерение должно было пройти (либо не прийти) жесточайшую цензуру. Можно? Или слишком опасно, а потому нельзя? Женя, мы помним, называл это состоянием загнанного зверя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149